После чего мы пошли в гостиную и, полунагие, охмеленные и потерявшие голову, вместе сыграли песню «Heart and Soul»[13].
Сидя рядом с ним на табурете у пианино, я сказала:
– Что, если бы я так и не зашла в музыкальный магазин?…
Сэм, нежно улыбнувшись, посмотрел на меня, продолжая как никогда мягко перебирать клавиши, а потом сказал:
– Но ты же зашла.
Я решила, что это ответ на роковые вопросы. Можно без конца спрашивать себя, что, если бы нечто не произошло, но ответ всегда будет: но оно произошло.
Что, если бы Джесс не полетел на вертолете?
Но он полетел.
Я решила больше не думать о том, что произошло бы, если бы все сложилось иначе, лучше сосредоточиться на том, что у меня перед глазами. Сосредоточиться на настоящем, а не мучить себя всякими домыслами.
Я поцеловала Сэма в висок.
– Отнеси меня в кровать, – попросила я.
Рассмеявшись, Сэм отнял руки от пианино.
– Хорошо, но в большинстве случаев, когда женщины так говорят, они намекают на секс.
Я засмеялась.
– Я намекаю на то, что я хочу спать, – сказала я.
А потом я взвизгнула, когда Сэм встал и взял меня на руки.
– Спи, – сказал он, кладя меня на кровать и подтыкая одеяло. Я уснула, лежа у него под мышкой, сразу же после того, как он сказал: – Я найду для тебя идеальное кольцо с бриллиантом. Обещаю.
В ту ночь я была счастлива.
Мне казалось, что я иду вперед.
Я думала, что Джесс, возможно, видит меня оттуда, где он сейчас, и улыбается.
Я не думала только, что Джесс жив. Через два месяца он вернулся домой. И увидел, что я натворила.
После. Оба
Я, уставившись в потолок, лежу в кровати без сна рядом с Сэмом. Наш серый кот Моцарт спит у меня в ногах. Его черно-белый брат Гомер никогда не покидает своего места под пианино в гостиной, разве что для того, чтобы поесть.
Сейчас почти девять часов утра, среда – один из моих выходных дней, и день когда у Сэма до одиннадцати утра нет занятий в школе. Когда мы так поздно встаем, я тешу себя иллюзией, что мы отправимся куда-нибудь позавтракать, но Сэм всегда, до самой последней секунды, отказывается открыть глаза. Вплоть до этого дня мы за весь учебный год ни разу не ходили никуда завтракать по средам. И теперь мне казалось, что Сэм и сейчас спит у меня за спиной.
Прошло семь недель с тех пор, как я узнала, что Джесс жив. Наш первый разговор был коротким и, естественно, касался здоровья Джесса, связь была ограниченной по времени. Последние новости я получаю от его матери, Франсины, по электронной почте.
Все, что мне известно, – это то, что ему грозит синдром возобновленного кормления и осложнения в связи с гипогликемией.
До вчерашнего дня врачи сомневались, отпускать ли его домой.
Но завтра он возвращается.
Когда вчера вечером я рассказала об этом Сэму, он сказал:
– Хорошо. Как ты себя чувствуешь?
Видит бог, я сказала ему истинную правду:
– Не имею представления.
Я сейчас нахожусь в полном смятении. Правда, я так запуталась, что с трудом могу понять, что со мной происходит.
То, что есть между мной и Сэмом… это любовь. Это чистая правда.
Но я больше не чувствую себя невинной, все непросто, и я больше не уверена, что это правда.
– О чем ты думаешь? – спрашивает Сэм.
Я смотрю на него. Я даже не сразу понимаю, что он уже проснулся.
– Ох, – говорю я, снова устремив взгляд на потолок. – Ни о чем. Правда. Ни о чем и обо всем одновременно.
– О Джессе? – спрашивает он.
– Полагаю, что да.
Сэм, сглотнув слюну, умолкает, а затем отворачивается от меня, встает с постели и идет в ванную комнату. Я слышу, как он открывает кран, как плещется вода, когда он чистит зубы. Слышу знакомый скрип и урчание бритвы.
Звонит телефон, и я тянусь к прикроватной тумбочке, чтобы узнать, кто это. Номер мне не знаком. Следовало бы дождаться включения голосовой почты, но я не делаю этого. В последнее время я не могу удержаться и пропустить звонок.
– Алло?
– Это Эмма Лернер? – слышу я молодой женский голос.
– Это Эмма Блэр, – отвечаю я.
– Миссис… – Женщина осекается. – Мисс Блэр, меня зовут Элизабет Айвэн. Я звоню из журнала Beacon.
Я прикрываю глаза, чертыхаясь про себя вместо ответа.
– Да?
– Мы готовим материал о спасении Джесса Лернера из Эктона.
– Да.
– И нам хотелось бы предоставить вам возможность для комментария.
Я ловлю себя на том, что качаю головой, словно она способна уловить какую-либо из моих невербальных реакций.
– Простите. Не думаю, что я готова к публичному комментарию.
– Вы уверены? Семья Лернер согласна сотрудничать.
– Да, – сказала я. – Я слышу вас. Просто я не думаю, что мне будет удобно принять в этом участие, но большое спасибо за предоставленную возможность.
– Вы…
– Спасибо, мисс Айвэн. Хорошего дня.
Я отключилась, не дав ей продолжить разговор. Я дважды проверила, что выключила телефон, и откинулась на подушки, закрыв лицо ладонями и размышляя, неужели я до конца жизни буду находиться во власти таких противоречивых эмоций.
Потому что в последнее время я испытываю счастье и страх, радость и печаль, чувство вины и убежденность в своей правоте.
Полная тишина в комнате означает, что мой слух может сконцентрироваться только на звуке брызжущей из душа воды в ванной комнате.
Я думаю о том, как поднимается пар и какой он, наверное, теплый.
Теплая вода успокаивает, как приятно стоять под ней. Я думаю о Сэме. О том, как он выглядит мокрым. Я думаю о том, как струйки бегут по его плечам. Тем плечам, на которых он четыре лестничных пролета нес мой до неприличия большой стол, когда мы вместе переезжали сюда. Плечах, которые могли взгромоздить на себя две коробки книг зараз, когда он поддразнивал меня насчет того, что я должна прекратить накапливать книги, отлично зная, что этого никогда не случится.
Сэм – это моя жизнь. Моя новая, прекрасная, замечательная, волшебная жизнь.
Я встаю с кровати и открываю дверь ванной. Там, как я и предполагала, кругом пар. Зеркало слишком запотело, и я не вижу себя, когда снимаю рубашку и сбрасываю нижнее белье. Но я знаю, что увидела бы, если бы могла: я увидела бы невысокую блондинку с грушевидной фигурой, стриженную «под мальчика» и с кучкой веснушек под правым глазом.
Я чуть-чуть отодвигаю шторку и ступаю под душ. Сэм открывает глаза. Я понимаю, что он чувствует облегчение, увидев меня. Обняв, он прижимает меня к себе. Я согреваюсь теплом его кожи, именно так, как я себе это представляла.
Он упирается подбородком в мое плечо.
– Я понимаю, что все теперь действительно усложнилось, – говорит он. – Я сделаю все, что ты захочешь. Только… Мне необходимо знать, о чем ты думаешь.
– Я люблю тебя, – говорю я, уткнувшись ему в плечо, а теплая вода согревает мое лицо и стекает по волосам и лбу. – Я очень люблю тебя.
– Я знаю, – говорит он, а потом отстраняется от меня и возвращается под душ.
Сэм смывает шампунь с волос.
Пока он стоит ко мне спиной, я беру кусок мыла и намыливаю руки. Я тру его плечи и поясницу. Вытянув руку, я намыливаю его грудь. Когда вода смывает пену, я прислоняюсь щекой к его спине. Последние три ночи мне снилось, что мы связаны вместе одной веревкой. Снилось, что она затянута так сильно, что мы не можем освободиться. Снились такие крепкие узлы, что их невозможно развязать. Такая толстая веревка, что ее нельзя разрезать.
Сэм выставляет руки вперед, упираясь ими в стенку душа, чтобы устоять на ногах. А потом говорит:
– Только… сделай мне одолжение.
– Все, что угодно.
– Не оставайся со мной, если хочешь быть с ним, – говорит он. – Не поступай так со мной.
Мои сны о веревке и узлах, теперь я точно знаю, что они означают.
Ты не привяжешься к чему-то до тех пор, пока не испугаешься, что можешь лишиться этого.
Начало декабря – самое нелюбимое мной время года в Массачусетсе. Мне всегда кажется, что это затишье перед бурей.
Воздух зачастую холоден и прозрачен, словно может разбиться вдребезги, как стекло. Но сегодня, по крайней мере, довольно тепло, так что небольшие осадки – это всего лишь моросящий дождик, а не начинающийся ливень. Хотя он непрошено напоминает о том, что не за горами первый снег.
Я – в черных джинсах, нескладном кремовом свитере, высоких коричневых ботинках и черном пальто. Меня никогда не волновало, как я буду одета, когда увижу Джесса, потому что я никогда не думала, что это случится.
И даже теперь ответ на вопрос, которым я никогда не задавалась, – это джинсы и свитер.
Не существует дресс-кода для подобных встреч, когда видишь любовь всей своей жизни, которой так не хватало тебе с самого первого дня твоего рождения.
Одну из двух в твоей жизни.
Одну из.
Сегодня утром Сэм ушел рано, не разбудив меня и не попрощавшись. Я открыла глаза, только услышав, как, выходя из дома, он захлопнул входную дверь. Я видела его в окно спальни. Как он идет к машине и садится за руль. Лицо его выглядело стоическим, но Сэма выдавала осанка. Плечи поникли, голова опущена, он выглядел как человек, дошедший до ручки.
Он тронулся раньше, чем я смогла окликнуть его, а когда я позвонила ему, то Сэм не ответил.
Между тем в три часа приземляется самолет Джесса, то есть я могу использовать целое утро и большую половину дня, словно это не самый невероятный день в моей жизни.
Незадолго до девяти я заезжаю на парковку за нашим книжным магазином и направляюсь внутрь, по пути включая повсюду свет и возвращая магазин к жизни, как делаю почти каждое утро.
В следующем году мои родители официально выходят на пенсию. Но на этот момент они уже удалились от дел, осталось только имя. Я руковожу магазином. Несу ответственность за него. Служащие докладывают обо всем моей помощнице, Тине, а она докладывает мне.