Но теперь я дома. И именно ты побуждала меня вернуться, ты поддерживала меня. Я возвращался домой к тебе. Возвращался к той жизни, которую мы планировали. Я хотел вернуть ту нашу жизнь. И я не позволю, чтобы решения, которые ты приняла, когда думала, что меня нет, повлияли на мои теперешние чувства к тебе. Я люблю тебя, Эмма. Всегда любил тебя. Я никогда не переставал любить тебя. Я не способен на это. Поэтому я прощаю тебе все, что случилось, пока меня не было, а теперь пришло наше время. Настало время нам вместе все вернуть назад, чтобы снова все стало так, как прежде.
В машине так тепло, что мне кажется, будто у меня жар. Я выключаю обогреватель и пытаюсь снять жакет. Это сложно сделать, находясь в ограниченном пространстве, сидя на водительском сиденье, я ерзаю то влево, то вправо, чтобы вытащить руки из рукавов. Джесс, не говоря ни слова, берется за один рукав и тянет его, помогая мне окончательно освободиться.
Я смотрю на него, и если отбросить потрясение, смущение и горько-сладкую радость, от которых я избавляюсь вместе с жакетом, то мне очень комфортно. Видя, как он пристально смотрит на меня, я чувствую себя ближе к дому, чем когда бы то ни было. Именно сейчас, в этой машине, я переживаю то же самое, что переживала в лучшую пору своей молодости, когда мне было чуть больше двадцати. Это лучшее, что у меня есть. Вся моя жизнь началась с этого мужчины.
Все годы, проведенные без него, не смогли уничтожить ту теплоту и комфорт, которые мы ощущали на протяжении многих лет, когда наши жизни были неразделимы.
– Ты был любовью всей моей жизни, – говорю я.
– Я и есть любовь всей твоей жизни, – говорит Джесс. – Ничего не изменилось.
– Все изменилось!
– Между нами ничего не изменилось, – говорит он. – Ты – та же самая девушка с веснушками под глазом. А я – тот же парень, который поцеловал тебя в полицейском участке.
– А как быть с Сэмом?
Впервые я вижу, как по лицу Джесса мгновенно пробегает тень грусти и гнева.
– Не произноси его имени, – говорит он, отодвигаясь от меня. Его резкий тон обезоруживает меня. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– О чем еще мы могли бы поговорить?
Джесс секунду смотрит в окно. Я вижу, что его челюсти напряжены, а глаза устремлены в одну точку. Он улыбается.
– Ты видела какие-нибудь интересные фильмы?
Не желая того, я смеюсь, а скоро и он тоже. Так всегда было с нами. Я улыбаюсь потому, что улыбается он. Он смеется потому, что смеюсь я.
– Это правда тяжело, – говорю я, отдышавшись. – Все, что связано с этим, так…
– Такого быть не должно, – говорит он. – Я люблю тебя, и ты любишь меня. Ты – моя жена.
– Мне в это даже не верится. Когда объявили, что ты погиб… То есть я даже не знаю, женаты ли мы еще.
– Мне плевать на клочок бумаги, – говорит он. – Ты – та женщина, которую я любил всю жизнь. Я знаю, что тебе пришлось переехать, я не осуждаю тебя. Но теперь я дома, сейчас я здесь. Все пойдет так, как и ожидалось. Так, как должно было идти.
Я покачиваю головой, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
– Не знаю, – говорю я Джессу. – Я не знаю.
– Я знаю.
Джесс наклоняется вперед и смахивает слезы, стекающие по моей шее.
– Ты – Эмма, – говорит он, как будто ключ ко всему и проблема кроются в том, что я не понимаю, кто я. – А я – Джесс.
Я смотрю на него, пытаясь улыбнуться. Стараюсь лучше понять, каким образом он хочет вернуть меня. Я хочу поверить, что все, как он говорит, просто. Я почти верю ему. Почти.
– Джесс…
– Все будет хорошо. – говорит он. – Все будет прекрасно.
– Прекрасно?
– Конечно, прекрасно.
Я люблю его, я люблю этого мужчину. Никто не понимает меня так, как он, никто не любит меня так, как он.
Где-то там есть еще одна любовь. Но она совсем другая. Она не такая. Не похожая на эту. Она и лучше, и хуже. Но я полагаю, что когда ты переживаешь момент такого рода любви, когда ты мечешься между двумя мужчинами, ты не можешь любить их одинаково. Ты ведешь себя по-разному.
Сейчас я не хочу ничего другого, кроме как наслаждаться этой любовью.
Любовью с Джессом.
Я бросаюсь в его объятия, и он крепко обнимает меня. Наши губы теперь совсем близко, на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Джесс прижимает меня чуть сильнее.
Он не целует меня.
Что-то в этом поражает меня, ведь он никогда не вел себя так благовоспитанно.
– Вот что мы сделаем, – говорит он. – Как насчет того, чтобы забросить меня к моим родителям? Сейчас уже поздно, и мои родственники, наверное, ломают голову, где я. Я не могу… Я не могу допустить, чтобы они гадали, где я…
– Хорошо, – говорю я.
– А потом ты отправишься домой, туда, где ты живешь, – говорит он. – Где ты живешь?
– В Кембридже, – отвечаю я.
– Отлично, значит, ты поедешь домой в Кембридж, – говорит он.
– Ладно.
– Где ты работаешь? Ты работаешь в журнале или внештатно? – нетерпеливо спрашивает Джесс.
Я сомневаюсь, отвечать ли, боясь разочаровать его.
– Я работаю в книжном магазине.
– Что ты имеешь в виду? – говорит он.
– «Blair Books».
– Ты работаешь в «Blair Books»?
– Я переехала обратно после того, как ты… – Я не договариваю и формулирую свою мысль по-другому: – Я стала там работать. И теперь мне это на самом деле нравится. Теперь магазин стал моим.
– Твоим?
– Да, я управляю им. Родители, впрочем, заходят время от времени. По большому счету, они удалились от дел.
Джесс смотрит на меня так, будто не в состоянии осмыслить это. А потом выражение его лицо кардинально меняется.
– Круто, – говорит он, – я такого не ожидал.
– Я знаю, – говорю я. – Но дела идут хорошо. Мне это доставляет удовольствие.
– Порядок, – говорит он. – Тогда завтра, я полагаю, ты будешь в магазине?
– Обычно я прихожу около девяти. Мы открываемся в десять.
– Можно мне позавтракать с тобой?
– Позавтракать?
– Не надейся, что я стану ждать до обеда, чтобы увидеть тебя… – говорит он. – До завтрака и то слишком долго.
Я раздумываю. Я думаю о Сэме. Я начинаю говорить, ощущая гнетущее чувство вины.
Не давая мне ответить, Джесс добавляет:
– Давай, Эмма. Ты же можешь позавтракать со мной?
Я киваю.
– Да, хорошо, – говорю я. – В половине восьмого?
– Великолепно, – говорит он. – Ты назначаешь мне свидание.
В начале девятого я заезжаю на парковку у нашего дома. Выйдя из машины, я запахиваю пальто. Поднимается ветер, температура упала, солнце уже село, резкие порывы ветра обдувают прохладой мои плечи и шею. Я устремляюсь к дому.
Вхожу в лифт, нажимаю кнопку четвертого этажа. Смотрю, как закрываются двери лифта, и после этого закрываю глаза.
Когда он спросит меня, как прошел сегодняшний день, что я скажу ему?
Как же я скажу Сэму правду, если я не знаю, какова она?
Я так погружаюсь в собственные мысли, что подпрыгиваю, когда в лифте раздается мелодичный звон и двери открываются.
В холле, прямо у нашей двери, стоит Сэм.
Прекрасный, добрый, ошеломленный Сэм с разбитым сердцем.
– Ты вернулась! – восклицает он. – Только что, когда я выносил мусор, мне показалось, что я видел, как твоя машина подъезжает к дому, но не был уверен… Я звонил тебе раньше, на самом деле, несколько раз, но ты не отвечала, поэтому я не знал, вернешься ли ты домой.
Он не знал, вернусь ли я домой.
У Сэма остекленевшие глаза, он плакал. Видимо, он думает, что, если будет вести себя достаточно оживленно, я ничего не замечу.
– Прости. – Я обнимаю его и чувствую, что он склоняется ко мне. Очевидно, что ему легче. – Я потеряла счет времени.
Мы направляемся к нашей квартире. В тот момент, когда дверь открывается, до меня доносится запах томатного супа. Сэм готовит невероятно вкусный томатный суп, острый, прозрачный и сладкий.
Я заворачиваю за угол кухни и вижу, что все готово для того, чтобы пожарить сырные тосты, включая вегетарианский чеддер, потому что я убеждена, что с детства не переношу лактозу.
– О боже, – говорю я. – Ты готовишь на ужин томатный суп и сырные тосты?
– Да, – отвечает он, пытаясь оставаться равнодушным, делая над собой значительное усилие для того, чтобы его голос звучал беззаботно. – Я подумал, что тебе, возможно, будет приятно, поскольку сегодня так холодно.
Он подходит к разделочной доске и начинает складывать сэндвичи, а я ставлю сумку на стол и сажусь. Я наблюдаю за тем, как тщательно он трет сыр, медленно намазывает маслом хлеб, пока я расстегиваю ботинки. Руки Сэма слегка подрагивают, лицо выглядит обиженным, словно он работает в сверхурочное время только для того, чтобы оставаться спокойным.
На него больно смотреть, понимая, что он так старается в этот момент вести себя нормально, что он старается быть понимающим, терпеливым, уверенным, хотя чувствует все, что угодно, только не это. Он стоит здесь, ставит сковороду с ручкой на средний огонь, пытаясь делать вид, что тот факт, что сегодня я встретилась со своим (бывшим) мужем, не раздирает его изнутри.
Я не могу больше мучить его.
– Мы можем поговорить об этом, – говорю я.
Сэм смотрит на меня.
В кухню входит Моцарт, а потом разворачивается и уходит, словно понимая, что ему здесь не место. Я вижу, как он присоединяется к Гомеру, лежащему под пианино.
Я беру Сэма за руку.
– Мы можем поговорить обо всем, что у тебя на уме, ты можешь спросить меня о чем угодно. Это и твоя жизнь тоже.
Сэм отворачивается от меня, а потом кивает.
Он выключает газ.
– Вперед. Все, о чем ты хочешь узнать. Просто спроси меня. Будем честны, и все будет нормально. – По правде сказать, я не знаю, что имею в виду, говоря «нормально».
Он поворачивается ко мне и спрашивает:
– Как он?
– О, – произношу я, удивляясь тому, что первый вопрос Сэма о здоровье Джесса. – Он в порядке. Здоров. Кажется… он как будто привыкает. Я не упоминаю о том, что он выглядит почти до странности хладнокровным, и единственное, что его интересует, – это вернуть наш брак.