Джесс сидит на одном конце кушетки, закинув ноги на кофейный столик, а я, подогнув под себя ноги, сижу на другом. Я сбросила обувь, свитер валяется на полу.
– Так скажи мне, – говорит он. – Какие новые штампы о пересечении границ появились в твоем паспорте?
Я боюсь разочаровать его.
– Уф, на самом деле никаких после того, как ты исчез.
Джесс явно удивлен.
– Ты даже не побывала на юге Италии? – спрашивает он. Ты же готовилась писать статью об Апулии.
– Знаю, – говорю я. – Только… знаешь, жизнь забросила меня в другие места.
Минуту мы молчим, а потом Джесс придвигается ближе и наклоняется ко мне.
– Прости, что я взялся за ту работу, – говорит он. – Прости, что покинул тебя. О чем я думал? Уехать в день годовщины нашей свадьбы?
– Все нормально, – отвечаю я. Мне хочется добавить: «Прости, что я обручилась с другим мужчиной», но я не могу собраться с силами, чтобы сказать это. Мое извинение только привлечет внимание к самым уязвимым и незащищенным уголкам моей души, например, к воспоминаниям о девочке-подростке на вечеринке у бассейна.
– Знаешь, что значит желать кого-либо изо дня в день, а потом наконец увидеть, что сидишь рядом с этим человеком? – спрашивает он меня.
– В последнее время мне кажется, что это все, что я знаю, – говорю я. – Мне все еще с трудом верится, что все это происходит на самом деле. Что ты – здесь.
– Понимаю, мне тоже, – говорит Джесс. Он берет мою руку, сжимает ее в своей и говорит: – Ты подстриглась.
Я касаюсь рукой своего затылка, провожу пальцами по задней стороне шеи, где заканчивается линия волос. Я делаю так потому, что слишком стыжусь своей очень короткой стрижки. Иногда меня раздражают собственные движения. Мне кажется, что это не совсем я, что я играю роль.
– Да, – говорю я. Мой голос звучит резко. Я пытаюсь говорить мягче. – Несколько лет назад.
– И ты стала блондинкой, – говорит он. – Ведь раньше ты ею не была.
– Я знаю, – говорю я. – Но мне так нравится.
– Я почти не узнал тебя, – говорит он, – в аэропорту.
– Я помню тот момент, когда ты вышел из самолета.
– Ты так изменилась, – говорит Джесс, придвигаясь ближе. – Но ты все равно та, о которой я мечтал все эти годы. И ты сидишь прямо передо мной. – Приложив ладонь к моему лицу, он заглядывает мне в глаза. Джесс наклоняется и прижимает свои губы к моим. Рассудок уступает место сердцу, и я растворяюсь в нем.
Он отстраняется.
– Мне кажется, мы должны спать вместе, – говорит он. Он, не отводя взгляда, смотрит мне в глаза.
Я знаю, что соглашусь, дороги назад нет.
Это навсегда изменит мои отношения с Сэмом.
Но я также знаю, что то, о чем мы говорим, неизбежно. Я буду спать с ним, случится ли это через минуту, или завтра, или через две недели. Это произойдет.
Я хочу понять, что сейчас испытывает Джесс, это желание только подогревают мои воспоминания о его прежних чувствах.
Последствия мне известны. Я знаю, чего мне это будет стоить.
Я все равно это сделаю.
– Я тоже так думаю, – говорю я.
Джесс улыбается, а потом начинает хохотать.
– Тогда какого черта мы здесь делаем? – говорит он. Джесс встает и, как джентльмен, подает мне руку.
Я со смехом беру ее. Но, как только я встаю на ноги, Джесс отрывает меня от пола и подхватывает на руки.
– Когда ты в последний раз делала это на односпальной кровати? – спрашивает он. Джесс шутит, и я понимаю, что лучше не отвечать. Но я начинаю беспокоиться, вряд ли то, что я часто выбираю только ту правду, которая мне выгодна, является добрым знаком.
Джесс, держа меня на руках, стремительно покидая гостиную, подходит к лестнице.
– О боже мой! – вскрикиваю я, пораженная тем, с какой легкостью он передвигается по дому со мной на руках. – Ты уронишь меня!
Он не слушает, скачет по ступеням, перепрыгивая сразу через две. Он толкает дверь в комнату, которая когда-то считалась его. Джесс бросает меня на кровать и падает на меня сверху.
Что бы я ни делала, никогда я не чувствовала себя такой защищенной, как вот в таком положении, лежа под ним, ощущая на себе его губы, ощущая, как его руки ласкают мое тело.
Расстегнув на мне рубашку, он распахивает ее.
Мое тело изменилось с тех пор, как он исчез, время естественным образом делает свое дело. Но я не испытываю стыда или смущения. Я чувствую, что возвращаюсь к жизни, как если бы мне хотелось обнажиться как можно больше и как можно скорее, как если бы мне хотелось, чтобы он увидел меня всю.
Я наблюдаю за тем, как он снимает с себя рубашку, подняв руки и стягивая ее через голову. Я с удивлением вижу, что он еще худее, чем мне казалось, и что его торс с левой стороны испещрен поблекшими красно-коричневыми шрамами. Они напоминают завязанные узлом стрелы молнии. На его теле осталось столько следов боли и лишений.
– Я скучал по тебе все эти годы, – говорит он, нежно уткнувшись носом мне в ключицу. – Я скучал по твоему лицу, твоему голосу и твоему смеху.
Мое тело горит, лицо пылает. Его руки намного нежнее, чем остались в моей памяти. Его тело без всяких усилий вливается во все потаенные уголки моего тела, словно наши руки и ноги созданы друг для друга, словно все их изгибы соответствуют друг другу.
Он дергает пуговицу на моих джинсах, расстегивая молнию резким движением руки.
– Но больше всего мне не хватало ощущения твоего тела, – говорит он, снимая с меня джинсы, вначале с трудом стягивая их с моих бедер, а потом швыряя через всю комнату. Не произнося ни слова, он снимает джинсы с себя и вновь принимает ту же позу, прижимаясь ко мне всем телом. – Мне так не хватало ощущения твоих рук на моей спине, – говорит он. – И ощущения твоих ног, обвивающих мое тело.
Я слегка пошевеливаюсь, приглашая его.
Я потом забываюсь.
Я теперь только Эмма, которая любит Джесса Лернера, та Эмма, которой я так долго была в своей жизни.
И когда мы вместе движемся, вместе дышим, вместе испытываем боль, я слышу, как он шепчет:
– Эмма.
А я шепчу в ответ:
– Джесс.
Мы лежим в постели.
Голые.
Мы запутались в простынях и покрыты каплями пота.
Мы лежим в объятиях друг друга, и я вспоминаю прежние времена, когда мы лежали рядом, бок о бок, переводя дух, со сплетенными руками и ногами. Мы научились заниматься любовью, изучая себя с помощью друг друга. Мы любили и желали друг друга, когда были еще неумелы, и мы совершенствовались вместе, в тандеме.
Теперь все замечательно, лучше, чем когда-либо. И хотя мы закончили, я поворачиваюсь к Джессу, и мы начинаем снова.
Он быстро отвечает мне взаимностью, со стоном проникая в меня.
У него несвежее дыхание, от волос пахнет пылью. Таким я люблю его больше всего.
– Еще, – говорит он. Это отнюдь не вопрос и не приказ. Скорее, это просто констатация, наблюдение. Мы вновь занимаемся любовью. Мы опять должны стать ближе.
И на этот раз страсть уже не похожа на сгоревший дотла дом, зато она напоминает равномерно горящее пламя, сильное и жаркое.
Никто из нас не спешит. Никто из нас не мог бы спешить, даже если бы захотел этого.
Мы медлительны и целеустремленны.
Больше всего я наслаждаюсь, ощущая прикосновение его кожи к своей, ощущая, как на мгновение соприкасаются наши грудные клетки, прежде чем опять оторваться друг от друга.
Сейчас, в этот самый момент, я поражаюсь тому, что была способна заниматься сексом с кем-то еще. Теперь, когда он вернулся, когда он снова со мной, я размышляю о том, что была не в себе, думая, что мне может быть так же хорошо с кем-то другим.
Все, что я чувствую, все, что мы делаем, посылает сигналы по всему моему телу, это похоже на чашку бодрящего крепкого кофе, эйфорию от сладкого или обжигающее действие алкоголя. Я чувствую, как мой мозг перенастраивается.
Вот, чего я хочу.
Вот, чего я всегда хотела.
И всегда буду хотеть.
Мы засыпаем около шести утра, как раз тогда, когда солнце пробуждает весь мир.
Я просыпаюсь от звука захлопывающейся входной двери и стука подошвы о пол. Открыв опухшие от сна глаза, я обнаруживаю, что в постели рядом со мной никого нет.
Я медленно раскручиваю простыни, нахожу свое нижнее белье и натягиваю его на себя вместе с рубашкой, в которую вчера был одет Джесс. Спускаясь по лестнице, я чувствую запах кофе.
– Вот и она, – раздается из кухни голос Джесса. Подойдя ближе, он хватает меня и приподнимает. Я обвиваю его ногами и целую. У его губ мятный вкус, что напоминает мне о том, как отвратительно по утрам у меня пахнет изо рта. Я смотрю на часы на микроволновке, почти два часа дня. Значит, изо рта у меня пахнет уже днем.
Так долго я не спала со студенческих времен. Мое тело не может прийти в себя после похмелья так же быстро, как это было раньше.
Я отстраняюсь от Джесса, и он опускает меня на пол.
– Мне, наверное, нужно почистить зубы, – говорю я.
– Ты тоже это заметила, а?
– Эй!
Я легонько шлепаю его по торсу и сразу же сомневаюсь, не задела ли я шрам, тянущийся сверху вниз по его телу, больно ли ему, если я попала туда. Я хочу знать, что означают эти шрамы. Я хочу знать, целы ли его зубы после всех лет без зубной пасты, и страдает ли он от авитаминоза. И потом, безусловно, его палец.
Я также хочу знать, о чем мне можно спросить его. Ведь я обещала больше не поднимать эту тему.
Но, в конце концов, он должен поговорить со мной об этом. Я знаю, что Джесс делает вид, что у него все нормально, но никто не будет чувствовать себя отлично, пережив такое. Он не может притворяться вечно.
– Я шучу, – говорит он, успокаивая меня. – Я долгие годы ждал того, чтобы почувствовать, как ты дышишь по утрам. Все, что связано с тобой, запах изо рта по утрам, растрепанные волосы… Я люблю все это.
Когда Джесс пропал, я несколько месяцев хранила его расческу. Я не хотела выбрасывать ничего, на чем оставались его следы.