– Здесь чертовски холодно, и я не хочу стоять на дороге, пытаясь угадать, не провели ли вы меня. Я рискую оказаться… легковерным.
Наклоняясь ниже, он смотрит в лицо Джессу.
– Если я опять поймаю вас в этом городе за рулем без прав, мне придется арестовать вас. Ясно?
– Безусловно, – говорит Джесс.
– Хорошо, – говорит коп, а потом снова оборачивается: – А сейчас я хотел бы взглянуть на ваши права, мисс.
– О, конечно, говорю я, поворачиваясь к своей сумочке, лежащей у ног Джесса. Наклонившись, Джесс достает из нее мой бумажник и вытаскивает из него права.
– Я не могу ждать вас всю ночь, – говорит коп.
Я беру права из рук Джесса и передаю копу. Он разглядывает их, потом смотрит на меня и возвращает обратно.
– Соблюдайте предельную скорость, мисс Блэр, – говорит он.
– Обязательно, – отвечаю я.
А потом он уходит.
Я закрываю окно, в машине снова становится тепло и темно. Я возвращаю свои права Джессу.
Я вижу, как полицейский, выехав на дорогу, уезжает, и включаю поворотник.
Я смотрю на Джесса.
Он внимательно рассматривает мои права.
– Ты вернула себе девичью фамилию?
– Что?
Он показывает мне мое собственное удостоверение личности и указывает на имя. С фотографии на меня смотрит мое молодое лицо.
– Ты сменила фамилию, – повторяет он. На этот раз это скорее утверждение, чем вопрос.
– Да, – говорю я. – Сменила.
Джесс на минуту умолкает.
– Ты в порядке? – спрашиваю я.
Он кладет мои права обратно в бумажник и обхватывает себя руками.
– Да, – говорит он. – Безусловно. Ты думала, что я умер, верно? Ты думала, что я исчез навсегда?
– Верно.
Я не упоминаю о том, что не знаю, чувствовала ли я себя когда-нибудь комфортно от того, что сменила свое имя на имя Эмма Лернер, в душе я всегда была Эммой Блэр.
– Ладно, – говорит он. – Я понимаю. Странно, когда видишь это, но я понимаю.
– Хорошо, – говорю я. – Супер.
Я выезжаю на дорогу и еду обратно к хижине. Мы молчим.
Мы оба понимаем, почему никто из нас не разговаривает.
Я зла на него за то, что нас остановила полиция.
Джесс зол на меня за то, что я сменила фамилию.
Мы возобновляем разговор только после того, как я подъезжаю к хижине, когда покрышки уже шуршат по гравию.
– Как ты отнесешься к тому, если я скажу, что мы квиты? – говорит Джесс с ухмылкой на лице.
Я смеюсь и протягиваю ему руку.
– Мне хотелось бы, чтобы это было так. – Квиты-бриты. Я крепко целую его в губы.
Джесс хватает пиццу, и мы оба выбегаем из машины, направляясь прямо в хижину.
Мы закрываем за собой дверь, не впуская в дом холод и ветер и держась подальше от полицейских и модного ресторана, в котором нам не понравилось вино.
Здесь тепло. Безопасно.
– Знаешь, ты спасла мою задницу, – говорит Джесс.
– Да! – соглашаюсь я. – Спасла! Если бы не я, ты сейчас был бы на полпути к тюрьме.
Он целует меня, прислонив к двери. Я растворяюсь в нем.
– Эмма Блэр, моя героиня, – говорит он, при этом в его голосе слышатся чуть саркастические нотки.
Я все еще немного зла на него и теперь понимаю, что он тоже не перестал злиться на меня.
Но Джесс прижимается ко мне всем телом, и я раскрываюсь ему навстречу.
Его руки ласкают мой живот, залезают под рубашку. Я легонько покусываю его за ухо.
– Знаешь, где мы должны заняться этим? – говорит он, целуя меня.
– Нет, где?
Он улыбается, указывая на кухонный стол.
Я, улыбаясь, покачиваю головой.
– Помнишь? – говорит он.
– Конечно.
Посадив меня на стол, он, как и тогда, стоит, упершись в него.
– Я не сумел снять с тебя платье, поэтому мне пришлось задрать подол…
– Прекрати, – говорю я, но нерешительно. Я говорю это таким тоном, как если бы я сказала: «Не дури» или «Дай мне передохнуть».
– Что прекратить?
– Я не стану заниматься с тобой сексом на кухонном столе.
– Почему нет? – спрашивает он.
– Потому что это ужасно.
– Не ужасно.
– Ужасно. Сегодня днем мы на нем ели.
– Значит, мы больше не будем этого делать здесь.
Достаточно очень простой, совершенно превратно истолкованной мысли, и я соглашаюсь на то, на что, как я говорила, не согласилась бы тридцать секунд назад.
Мы делаем это шумно и быстро, словно нас кто-то подгоняет, словно мы должны наперегонки добежать до финиша. Закончив, Джесс отстраняется от меня, и я спрыгиваю со стола. Я вижу полоску пота на столешнице.
Что со мной происходит?
Что я делаю?
В тридцать один год стычки с полицией захватывают не так, как тогда, когда тебе семнадцать. Когда-то они наряду с другим доставляли нам удовольствие. То же самое относится к занятию сексом на кухне и автомобильным гонкам. Иными словами, погнали, я уговариваю копа не выписывать штраф и занимаюсь сексом рядом с очередной упаковкой бекона для микроволновки? Это не я. Я – не такая.
– Мы забыли съесть пиццу, – говорит Джесс, приводя себя в порядок, и идет, чтобы взять коробку со столика у двери. Он кладет ее на обеденный стол. Я оделась, желая как можно скорее прикрыть наготу. Джесс открывает коробку.
Я пристально смотрю на острую колбасу и пиццу с ананасом. Если я съем ее, у меня заболит живот. Но если я сниму с нее сыр, то смогу съесть только вязкую лепешку с томатами.
– Знаешь что? – говорю я. – Это ты так решил. Я в данный момент не настроена есть пиццу.
– Нет?
– На самом деле, я больше не ем сыр. Мой организм его плохо усваивает.
– О, – произносит Джесс.
Мне приходит в голову, что есть еще кое-что, о чем ему следовало бы знать, кое-что, что я должна объяснить ему.
– Я вернула себе свое прежнее имя, Эмма Блэр, потому, что мой магазин называется «Blair Books». Я люблю его и выстроила свою жизнь рядом с ним. Я – Блэр.
– Ладно, – говорит он.
– И я знаю, что обычно была той, которой хотелось прыгать с места на место, но… я счастлива, что обосновалась в Массачусетсе. Я хочу управлять магазином до тех пор, пока не уйду на пенсию, возможно, даже когда-нибудь передать его своим детям.
Джесс смотрит на меня, но ничего не говорит. Мы переглядываемся. Это тупик.
– Пойдем спать, – говорит Джесс. – Давай не будем волноваться из-за пиццы, новых имен и книжного магазина. Я просто хочу лечь рядом с тобой, обнять тебя.
– Конечно, – говорю я. – Да.
Забыв о пицце, Джесс ведет меня по лестнице в спальню. Он ложится и откидывает одеяло для меня. Я ложусь к нему спиной, свернувшись клубочком и уютно устроившись в изгибе его бедер. Он кладет подбородок мне на плечо, его губы касаются моего уха. Завывает ветер. В форточку мне видно, что идет снег.
– Все будет хорошо, – говорит он, пока я еще не заснула.
Но я не знаю, верю ли я еще ему.
Я просыпаюсь значительно позже, чем встало солнце. Снег больше не идет, ветер стих. Когда я открываю глаза, мне на минуту кажется, что все тихо и спокойно.
– Не знаю, видно ли тебе в окно, но я думаю, что нас засыпало снегом, – говорит Джесс. Он, в майке и тренировочных штанах, стоит в дверях спальни и улыбается. – Ты восхитительно выглядишь, – добавляет он. – Полагаю, таковы главные утренние новости. Нас занесло снегом, и ты, как всегда, симпатична.
Я улыбаюсь.
– Как сильно нас засыпало снегом?
– Нас засыпало настолько, насколько ты восхитительна.
– О боже, – говорю я, медленно садясь в кровати и собираясь с силами. – Тогда мы застрянем здесь навечно.
Джесс идет к кровати и садится рядом со мной.
– Кошмарный жребий.
Я наклоняюсь к нему и тут же понимаю, что нам обоим неплохо бы принять ванну.
– Думаю, что я заскочу в душ, – говорю я.
– Отличная мысль. Родители сказали мне, что они построили сауну, куда можно войти изнутри. Кто последний, тот готовит завтрак. – И мы уходим.
Вода теплая, но воздух влажный, пахнет сыростью. Стеклянная дверь запотела от пара. Здесь больше душевых леек, чем я могу сосчитать, две свисают с потолка, и несколько форсунок выступают из стенок душа. Здесь жарко и душно, волосы распрямились и прилипли к голове. Я чувствую, что Джесс стоит прямо у меня за спиной, вспенивая в руке мыло.
– Я хотел спросить тебя… – говорит Джесс. – Почему ты уехала из Лос-Анджелеса?
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Я имею в виду, что я не предполагал, что ты вернешься сюда. Почему ты вернулась?
– Мне здесь нравится, – говорю я.
– Однако там тебе тоже нравилось, – говорит он. Нам обоим нравилось, там был наш дом.
Он прав. Мне нравилось жить в Калифорнии, где никогда не идет снег и всегда светит солнце.
Теперь моим любимым днем в году стал тот, когда начинает прибавляться световой день. Обычно в это время воздух теплеет, и кроме кратковременного дождика тебе не угрожают никакие другие осадки. По утрам ты ощущаешь усталость, потому что у тебя украли один час сна. Но в семь часов вечера солнце еще не светит. А с каждым днем становится все теплее. Кажется, что все доступно, что неудачи закончились, скоро распустятся цветы.
В Лос-Анджелесе такого нет. Там всегда цветы.
– Просто я поняла, что должна вернуться домой, к своей семье.
– Когда ты переехала?
– Гм?
– Как скоро после того… сколько времени прошло до того, как ты переехала обратно в Эктон?
– Думаю, немного, – говорю я, отворачиваясь от него и подставляя тело под душ. – Может быть, месяца два.
– Два месяца? – спрашивает Джесс, пораженный.
– Да.
– Ничего себе, – говорит он. – Просто я… все эти годы я всегда воображал, что ты там. Я никогда… Я никогда не думал, что ты здесь.
– Ох, – говорю я, ловя себя на том, что не знаю, как реагировать или что еще сказать. – Ты нигде не видишь шампунь? – наконец спрашиваю я. Но мне не важен его ответ. Мои мысли уже блуждают в той жизни, которой Джесс никогда не рисовал в своем воображении.
Я и «Blair Books», мои коты и Сэм.