Когда они отходят, Мари смотрит на меня.
– Ну, так что произошло в Мэне? Ты возвращаешься домой, к Сэму?
– Точно не знаю.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает она.
– Я знаю, что хочу быть с Сэмом, но он сказал, чтобы я не звонила ему, даже если я приму решение. Он сказал, что даст мне знать, когда будет готов поговорить. А не наоборот.
Мари отмахивается.
– Просто он говорит так на тот случай, если ты бросишь его. Он не запрещает тебе звонить, если у тебя будут хорошие новости.
– Не знаю. Мне кажется, он на самом деле огорчен.
– Конечно, он огорчен. Но это еще одна причина для того, чтобы найти его и поговорить.
– Я хочу уважать его желания, – говорю я.
– Эмма, послушай меня. Иди и найди его сейчас же и скажи ему, что хочешь быть с ним.
– То есть мне нужно пойти в его школьный офис? – спрашиваю я.
– Да! – отвечает Мари. – Совершенно верно. То есть не делай ему предложения в присутствии банды учеников или что-то в этом духе. Но, да! Найди его сейчас же.
– Да, – говорю я, чувствуя, что моя уверенность в себе возрастает. – Да, думаю, ты права.
Возвращаются родители и пробивают чек для мужчины. Должно быть, он не нашел того, за чем приходил, зато купил экземпляр Маленьких женщин. Несомненно, родители отказались от попытки понять, о какой книге он говорил несколько минут назад, и просто решили продать ему роман Луизы Мэй Эскотт.
Они всем хотят продать Маленьких женщин, потому что это, безусловно, прекрасная книга. Но также потому, что они гордятся тем, что она была написана всего за несколько миль отсюда. Вероятно, они также пытались продать ему какую-нибудь книгу Генри Дэвида Торо или Ральфа Уолдо Эмерсона, которые лежат у нас на складе.
Я в отличие от них никому не навязывала трансценденталистов. Их книги задерживались на полках дольше, чем тогда, когда дела в магазине вели мои родители.
Они никогда не ругали меня за это. Отец не спрашивал меня, почему экземплярам Гражданского неповиновения[19] удается пылиться на полках.
Родители сделали мне невероятный подарок – они сделали меня хозяйкой магазина, обеспечив мое будущее, но никогда не говорили, что я не могу выбрать другого пути.
Сейчас мы продаем много газет и свечей. Продаем большие сумки с цитатами из литературных произведений. Продаем подростковую литературу в большем количестве, чем прежде. И продаем меньше классики и меньше книг в твердой обложке. Но я думаю, что это тоже из-за меня, потому что я, хорошо это или плохо, веду дела по-другому.
Теперь, с возвращением Мари, все может измениться. Возможно, мы даже упрочим свое положение.
Мужчина уходит, а я собираюсь направиться к машине и попытаться вернуть того, кого люблю больше жизни.
– Ладно, – говорю я. – Я пойду. Пожелай мне удачи.
Дойдя до двери, я оборачиваюсь. Я думаю, что нужно высказать до конца то, что было недосказано.
– Спасибо, – говорю я родителям. – За то, что верили в меня и отдали мне магазин, и за то, что ждали, пока я по-своему, на свой собственный манер, полюблю его. Спасибо за то, что подталкивали меня к жизни, которая делает меня счастливой.
Глядя на маму, я думаю, что она вот-вот расплачется, но она сдерживается.
– Само собой, милая, – говорит она, в то время как отец подмигивает мне. Вот что значит родители.
Ты благодаришь их за подарок, который они тебе сделали и который предопределил всю твою жизнь, а они отвечают: «Само собой».
Уже стоя в дверях, я поворачиваюсь к Мари и говорю:
– С возвращением!
Придя на парковку на заднем дворе, я вижу, что на переднем сиденье лежит купленный несколько дней назад сэндвич, отчего в машине стоит едкий кисловатый запах. Я хватаю его и бросаю в мусорный контейнер, а потом на минутку открываю обе двери машины, пытаясь проветрить ее.
В это момент я вижу, что на парковку заезжает машина.
Мне не нужно смотреть через ветровое стекло, чтобы понять, кто это.
Но, разумеется, я все равно смотрю.
Сэм.
У меня начинает колотиться сердце, я слышу, как глухо и ритмично оно пульсирует в груди.
Я подбегаю к его машине как раз в тот момент, когда он выходит из нее.
Он – в слаксах и рубашке с ослабленным галстуком, свободно охватывающим его шею. Куртка на нем расстегнута.
Сейчас разгар дня, и он должен быть в школе.
А он стоит на парковке у моего магазина с налитыми кровью глазами.
Я смотрю на него и вижу, что он безутешен.
– Мне нужно поговорить с тобой, – говорит он, при этом на холоде у него изо рта выбивается струйка пара.
– Мне тоже нужно поговорить с тобой, – говорю я.
– Нет, – продолжает Сэм, поднимая ладонь вверх. – Сначала я.
Я чувствую, что мое сердце разрывается. Все кончено? Я опустошена от того, что моя неуверенность привела к тому, что мужчина, которого я люблю, потерял уверенность во мне. Я чувствую, что должна скорее попробовать остановить время, оставаясь с ним как можно дольше, прежде чем он навеки покинет меня, если именно к этому он клонит.
– Может быть, сядем в машину? – предлагаю я. – Включим обогрев?
Кивнув, Сэм открывает дверь своей машины. Обойдя ее, я сажусь на пассажирское место, потирая ладони друг о друга, чтобы согреться. Сэм включает зажигание, и мы ждем, пока в машине станет тепло. Скоро мои руки согреваются.
– Послушай, – говорит Сэм. – Последние четыре дня я много думал.
Мне кажется, будто прошла вся жизнь, но это всего лишь четыре дня.
– Я не могу этого сделать, – говорит он, всем телом повернувшись ко мне. – Я не могу так жить. Я не могу… Это не для меня.
– Хорошо, – говорю я. Я чувствую боль в груди, словно мой организм не способен вынести его слов.
– Ты должна вернуться домой, – говорит он.
Я поднимаю на него глаза.
– Что?
– Пятнадцать лет назад я видел, как ты уходишь с Джессом, и сказал себе, что если ты примешь решение, то я ничего не смогу с этим поделать. А теперь, когда прошло столько времени, я делаю то же самое. Это не… Я не могу снова поступить так. Я буду бороться за тебя.
Сегодня я ушел с работы после пятого урока, потому что собирался разучить с джаз-бандом песню «Total Eclipse of the Heart»[20]. Без тебя я убит горем. Все это время я провел в одиночестве, топчась на одном месте, как птица со сломанным крылом, лишь надеясь на то, что ты, возможно, вернешься ко мне. Но надежды для меня недостаточно. Я уже взрослый. И для меня мало просто надеяться на то, что ты будешь со мной. Я должен бороться за тебя, поэтому я здесь. Именно это я и делаю, я вступаю в драку.
Сэм берет меня за руку и умоляет:
– Я подхожу тебе, Эмма. То, что есть между нами… это настоящая любовь. Я люблю тебя и хочу провести с тобой всю жизнь. Ты для меня – родственная душа. Я могу сделать тебя счастливой, – говорит он. Я могу создать для тебя такую жизнь, какую ты хочешь. Поэтому, Эмма, выходи за меня замуж. Выходи за меня.
– О боже, – говорю я, испытывая огромное облегчение. – Как мы смешны.
– О чем ты? – спрашивает Сэм. – Что ты имеешь в виду?
– Ты борешься за меня? – говорю я.
– Да.
– Я собиралась поехать к тебе на работу, чтобы сражаться за тебя.
Сэм поражен. Он молчит, а потом со слезами на глазах говорит:
– Правда?
– Я люблю тебя, дорогой, – говорю я ему. – Я хочу провести с тобой всю жизнь. Прости, что я не могла распрощаться с прошлым. Но теперь все кончено. И я знаю, что ты – тот мужчина, с которым я хочу проводить каждый день своей жизни. Я хочу, чтобы это была наша жизнь. Я хочу выйти за тебя замуж. Прости, что я потерялась. Но теперь я знаю наверняка. Я хочу быть с тобой.
– А Джесс? – спрашивает Сэм.
– Я люблю Джесса. Я всегда буду любить его. Но он подходил мне когда-то. Теперь мне подходишь ты. И навсегда.
Сэм вздыхает, слыша мои слова, и старается осмыслить их.
– Ты серьезно? – спрашивает он. – Ты говоришь это не потому, что хочешь удивить или изумить меня?
Я качаю головой:
– Нет.
– То есть ты уверена, что достигла своей цели.
– Да, если предположить, что ты сможешь простить меня за мою неуверенность, за то, что мне было необходимо провести с ним еще какое-то время, узнать то, что, как мне кажется, я уже знала.
– Я могу простить тебя за это, – говорит Сэм. – Разумеется, могу.
Мне важно, чтобы он узнал, что я совершила, самой посмотреть правде в глаза.
– Мы ездили в Мэн, вдвоем, – говорю я.
Дальше я не продолжаю, потому что в этом нет необходимости.
Сэм покачивает головой:
– Я ничего не хочу слышать об этом. Не хочу знать. Все в прошлом. Начиная с этого момента, все это больше не имеет значения.
Я киваю, отчаянно стараясь убедить его.
– Отныне и навсегда мне не нужен никто, кроме тебя, я не хочу ничего другого.
Закрыв глаза, он внимает мне.
– Ты будешь моей женой? – широко улыбаясь, спрашивает Сэм. Не знаю, чувствовала ли я себя более любимой, чем в этот момент, когда от одной мысли о том, что я могу выйти за него замуж, лицо мужчины озаряется такой необыкновенной радостью.
– Да, – говорю я. – Ей-богу, да.
Сэм наклоняется и целует меня, светясь от счастья. Наконец-то я плачу от радости. Это добрый знак. Я думаю, что наша любовь доказала свою зрелость, а не ослабла, столкнувшись с проблемами. Мне кажется, это предвещает нам счастье в будущем, счастье во всем, что нас ждет – свадьба, дети.
– О господи, я так боялся потерять тебя, – говорит Сэм. – Я мучился из-за того, что утратил самое прекрасное, что когда-либо происходило в моей жизни.
– Ты не потерял меня, – говорю я. – Я здесь, рядом с тобой.
Я целую его.
Мы сидим вдвоем, неуклюже облокотившись о консоль, вытянув шеи, при этом мне в колено упирается рычаг переключения передач. Мне хочется быть как можно ближе к нему. Сэм целует меня в висок, и я чувствую, как от его рубашки пахнет стиральным порошком.