ся, а потом, кивнув в знак согласия, последовал за мной в темноту.
Пройдя ярдов сто, я остановился, направил фонарик прямо в лицо Малеру и, вынув свой пистолет, держал его так, чтобы дуло попало в ярко-белый луч. У Малера перехватило дыхание, глаза его расширились от удивления и страха.
— Приберегите этот спектакль для судей, Малер, — проговорил я с мрачной холодностью. — Меня этим не проведешь. Мне нужно лишь одно: ваш пистолет'
Глава 7
— Мой пистолет? — Малер медленно поднял вверх руки. Голос его звучал нетвердо. — Я... я не понимаю, доктор Мейсон. У меня нет пистолета.
— Ну разумеется! — Я вскинул дуло пистолета, чтобы усилить эффект слов. — Повернитесь!
— Что вы хотите? Вы совершаете...
— Повернитесь!
Он повернулся ко мне спиной. Я подошел к нему вплотную, приставил дуло пистолета к его спине и начал обыскивать его.
На нем были два пальто, жакет, несколько свитеров и шарфов, две пары брюк и слой за слоем нижнего белья: обыскивать его было нелегко. Я потратил целую минуту, чтобы убедиться, что при нем нет пистолета и вообще никакого оружия. После этого я отступил, и он снова повернулся ко мне лицом.
— Надеюсь, вы удовлетворены, доктор Мейсон?
— Посмотрим, что мы найдем в вашем чемодане. Что касается прочего, я вполне удовлетворен. Я получил нужные мне доказательства! — С этими словами я осветил горсть сахара, который изъял у него из одного из внутренних карманов. В обоих карманах внутреннего пальто было больше двух фунтов. — Будьте любезны, мистер Малер, объясните, откуда вы его взяли?
— Нужно ли объяснять? — Голос его звучал почти неслышно. — Я украл его, мистер Мейсон.
— Вот именно, украли! Чрезвычайно мелкий поступок для человека, который действует в таких масштабах, как вы. Вам ужасно не повезло, Малер, что я случайно посмотрел на вас, когда объявили о пропаже сахара. Вам ужасно не повезло, что, когда вы пили кофе, я, воспользовавшись плохим освещением, незаметно отхлебнул из вашей чашки: ваш кофе был насыщен сахаром, ложка бы стояла! Странно, не правда ли, Малер, что такая крохотная уступка жадности может погубить все дело. Но, по-моему, всегда так и бывает, серьезная промашка никогда не выдаст большого преступника, потому что он никогда таковой не допустит. Если бы вы оставили сахар в покое, когда разбивали радиолампы, я бы так ничего и не узнал. Кстати, куда вы дели остальной сахар? Он у вас? Или вы его выбросили?
— Вы глубоко заблуждаетесь, доктор Мейсон. — Теперь голос Малера уже не дрожал, и, если он и испытывал страх или чувство вины, я ничего не мог заметить. Но я уже прошел, и причем давно, ту стадию наивности, когда человек надеется обнаружить в преступнике подобные чувства. — Я не трогал эти лампы. И не считая нескольких горстей сахара, которые я взял, весь мешок остался там, где был...
— Конечно, конечно... — Я помахал пистолетом. — У меня в руке оружие, Малер! Поверьте мне, я без колебания воспользуюсь им!
— Верю. Я считаю, что в случае необходимости вы были бы беспощадны. Да, я не сомневаюсь, что вы, доктор, человек твердый. Но также упрямый, импульсивный и не очень изощренный в тонкостях. Я с уважением наблюдаю, как эффективно и бескорыстно вы справляетесь с тяжелой и безобразной ситуацией, и я не хочу видеть, как вы публично сваляете дурака. — Он поднял руку к отвороту пальто. — Позвольте, я вам кое-что покажу.
Я вновь направил на него пистолет, но жест этот был совершенно напрасен. Движения Малера, когда он сунул руку под свои два пальто, были плавны и неторопливы. Также плавно и неторопливо он вынул руку и протянул мне карточку в кожаной обложке. Я отступил на несколько футов, раскрыл карточку и посмотрел на нее.
Одного взгляда было достаточно. Я видел такие карточки и раньше, десятки раз, но на эту я смотрел как на диковинку. Опрокидывались все сложившиеся в моем уме предположения, и мне нужно было время, время для переориентации, для понимания, для подавления профессионального страха, возникшего во мне, когда я понял, в чем дело. Потом я медленно закрыл карточку, стянул с лица защитную маску, шагнул к Малеру и стащил маску с него. В резком свете фонаря его лицо выглядело бледным и посиневшим от холода, и я заметил напряжение мышц, когда он стиснул зубы, чтобы они не стучали.
— Дыхните! — сказал я.
Он повиновался, и все мои сомнения сразу исчезли: сладковатое, отдающее ацетоном дыхание, типичное при давнем и запущенном диабете, не спутаешь ни с чем другим. Я без слов вернул ему карточку и сунул пистолет в карман парки.
Потом я спокойно спросил:
— И давно это у вас, мистер Малер?
— Тридцать лет.
— Да, давненько. И прогрессирует? — Мне было не до профессиональной сдержанности. Диабетик доживает до пожилого возраста лишь потому, что соблюдает диету и все предписания врача, и, как правило, он хорошо знает все о своей болезни.
— Мой врач согласился бы с вами. — Я уловил усмешку на его лице, прежде чем он снова натянул маску, и усмешка эта была невеселой. — И я тоже.
— Инъекции дважды в день?
— Дважды, — кивнул он. — До завтрака и вечером.
— Но разве вы не возите с собой шприц и...
— Обычно вожу, — перебил он меня. — Но на этот раз не захватил. В Гандере врач сделал мне укол, а так как я обычно могу продержаться несколько часов без неприятных последствий, я решил потерпеть до Лондона. — Он похлопал по нагрудному карману. — Эта карточка действительна везде.
— За исключением ледниковых плато, — с горькой иронией проговорил я. — Впрочем, вы, конечно, не предполагали, что окажетесь в таком месте. На какой диете вы были?
— С высоким содержанием белка.
— Поэтому сахар? — Я посмотрел на белые кусочки, все еще зажатые в моей левой перчатке.
— Нет. — Он пожал плечами. — Но знаю, что сахар дают при коме. Я подумал, что если ввести в себя немного сахара, то, может быть... Ну, в общем, вы теперь знаете, почему я стал преступником.
— Да, теперь знаю. Простите за мои манипуляции с пистолетом, мистер Малер, но согласитесь, что меня можно оправдать. Какого черта вы не сказали мне об этом раньше? Ведь я все-таки врач!
— Рано или поздно мне пришлось бы сказать, но как раз сейчас у вас столько неприятностей, куда вам еще и мои? И потом я решил, что вряд ли в вашей аптечке найдется инсулин.
— Его конечно нет. Он нам не нужен. Каждый, кто собирается работать на станции МГГ, проходит строгий медицинский осмотр, а диабет не возникает внезапно... Должен сказать, мистер Малер, что вы относитесь ко всему этому очень спокойно. Ну, ладно, пошли обратно.
Через минуту мы уже были у тягача. Я приподнял брезентовый полог, и почти тотчас же вокруг меня образовалось густое, белое облако: вырвавшийся изнутри сравнительно теплый воздух столкнулся с морозным арктическим. Я помахал рукой, чтобы развеять это облако, и заглянул внутрь. Пассажиры все еще пили кофе, это было единственное, что мы имели в изобилии. Трудно было поверить, что мы отсутствовали всего несколько минут.
— Сворачивайтесь, — резко сказал я. — Через пять минут мы едем дальше. Джекстроу, заведите, пожалуйста, мотор, пока он не слишком охладился.
— Через пять минут! — Протест, как и следовало ожидать, исходил от мисс Денсби-Грегг, — Дорогой мой, мы лее почти не стояли. И только несколько минут тому назад вы обещали нам три часа сна.
— То было несколько минут назад. До того как я узнал о состоянии здоровья мистера Малера. — Я кратко сообщил им то, что считал нужным. — Конечно, жестоко все это говорить в присутствии самого мистера Малера, но факты сами по себе жестоки. Кто бы ни был виноват в этой аварии, и в неменьшей степени в краже сахара, он подверг жизнь мистера Малера величайшей опасности. Только две вещи могут спасти мистера Малера: высококалорийная диета как кратковременное средство и инсулин как средство долговременное. Мы не имеем ни того, ни другого. Все, что мы можем дать мистеру Малеру, это возможность получить то или другое как можно скорее. С этой минуты и до прибытия на побережье мы остановимся только в том случае, если полностью откажет мотор, или мы попадем в непроглядный буран, или последний из водителей свалится за рулем. Возражения есть?
Это был глупый и ненужный вопрос, но он вырвался у меня под влиянием обуревавших меня тогда чувств. Думаю, что я фактически напрашивался на протест, чтобы иметь повод сорвать на ком-нибудь скопившуюся злость. Меня злила мысль, что, каковы бы ни были наши усилия спасти Малера, они сведутся к нулю, когда для убийц придет время нанести удар. А такое время непременно должно наступить.
На какую-то минуту мне пришла в голову безумная идея, что было бы лучше всего связать всех находившихся в кузове, чтобы они и пошевельнуться не могли, и в нормальных условиях я бы так и поступил, но сейчас это было просто невозможно: связанный человек в этом жестоком холоде не прожил бы и двух часов.
Возражений не было. В основном, я думаю, потому что они слишком продрогли, слишком устали и слишком страдали от голода и жажды. Людям, не привыкшим к условиям Арктики, должно было казаться, что они уже достигли предела страданий, что хуже уже не может быть. Я надеялся, что пройдет достаточно времени, прежде чем они поймут, как сильно ошибались.
Возражений не было, но поступило два предложения. Оба со стороны Ника Коразини.
— Послушайте, док... Я насчет диеты для мистера Малера. Возможно, мы и не в состоянии ее сбалансировать, но, по крайней мере, мы можем ему обеспечить приличное число калорий, хотя я и не знаю, как вы подсчитываете эти чертовы калории. Почему бы нам не удвоить его порцию?.. Нет, пожалуй, это не спасло бы и приличного воробья... А что, если каждый из нас отдаст четверть своей доли в его пользу? Тогда мистер Малер имел бы в четыре раза больше того, что имеет сейчас?
— Нет-нет! — запротестовал Малер. — Спасибо вам, мистер Коразини, но я не могу позволить...
— Отличная идея! — перебил я его. — Я и сам думал об этом.