Наступила мертвая тишина, прерываемая иногда лишь возней собак на общем поводке. Никто не произнес ни слова, никто не смотрел на стоящего рядом. Молчание длилось и длилось, и вдруг все как один обернулись, внезапно испуганные металлическим звуком, раздавшимся позади них. Это Джекстроу взвел курок своей винтовки, и я увидел, как у Веджеро медленно напряглись спина и руки: дуло винтовки было направлено ему в голову.
— Это не совпадение, Веджеро, — мрачно сказал я. Пока он оборачивался на звук взводимого курка, я успел взять в руку свой пистолет. — Винтовка направлена куда надо. Предъявите свой чемодан!
Сначала он просто уставился на меня, а потом обругал непечатным словом.
— Несите его сюда, — повторил я, направив пистолет на его голову. — И поверьте, Веджеро, мне ничего не стоит убить вас!
Он поверил моим словам. Он принес чемодан и бросил его к моим ногам.
— Откройте, — коротко сказал я.
— Он заперт.
— Отоприте ключом.
Он без всякого выражения посмотрел на меня, потом пошарил в карманах и наконец сказал:
— Не могу найти ключа.
— Так я и ожидал. Джекстроу... —Я не договорил фразу, подумав, что одного моего пистолета будет недостаточно, чтобы удержать такого убийцу, как Веджеро. Я оглядел всю компанию и выбрал одного из них. — Мистер Смолвуд, может, вы...
— Нет, спасибо, — поспешно ответил Смолвуд, все еще прижимая платок к губам. Он криво усмехнулся. — Я только сейчас понял, доктор Мейсон, какой я в сущности мирный человек. Может быть, мистер Коразини...
Я взглянул на Коразини, и тот неопределенно пожал плечами. Я понял, почему он не изъявляет готовности участвовать в обыске: еще совсем недавно он стоял чуть не первым в моем черном списке и, зная это, не хотел показаться чересчур услужливым. Но сейчас мне было не до щепетильностей. .. Я кивнул, и он взялся за Веджеро.
Он тщательно обыскал его, но ничего не нашел. Минуты через две он отступил, посмотрел на меня и перевел задумчивый взгляд на Солли Ливина. Я снова кивнул, и он снова приступил к обыску. Через десять секунд он вынул связку ключей и поднял ее для всеобщего обозрения.
— Это подстроено! — залепетал Ливии. — Это подлог! Коразини сам стянул их и подсунул мне. Я никогда не брал ключей...
— Заткнитесь! — приказал я презрительно. — Это ваши, Веджеро?
Тот лишь нехотя кивнул, не сказав ни слова.
— О’кей, Коразини, — сказал я. — Посмотрим, что у него там.
Второй ключ открыл мягкий кожаный чемодан. Коразини сунул руку под одежду, уложенную сверху, и извлек из-под нее три банки мясного фарша.
— Спасибо, — сказал я. — Мисс Росс, наш полдник... Скажите, Веджеро, вы не знаете, почему я не убил вас тут же, на месте?
— С тех пор как мы встретились, вы совершаете ошибку за ошибкой, — медленно ответил Веджеро. — Но эта ошибка — самая большая из всех, которую вы совершили. Неужели вы думаете, что я такой дурак, чтобы дискредитировать себя подобным образом? Неужели вы думаете, что я так...
— Я думаю, что именно на это вы и рассчитываете, — устало проговорил я, — но я учусь... учусь. Еще одно, Коразини, если не возражаете, свяжите ему ноги.
— Что вы собираетесь делать? — испуганно спросил Веджеро.
— Не волнуйтесь, я не лишу палача его заработка. Отныне вы, Ливии, поедете в санях, под прицелом... Вам что, мисс Ле Гард?
— Питер, а вы уверены? — Это было первое, что она сказала после долгих часов молчания, и даже это усилие, как я видел, утомило ее. — Он не похож на убийцу. — Ее тон отражал то недоверие и замешательство, которое отражалось на лицах большинства моих спутников. Веджеро не пожалел усилий, чтобы завоевать всеобщую симпатию.
— А кто из присутствующих похож? — возразил я. — Настоящие убийцы никогда не похожи на убийц.
Затем я рассказал ей и всем остальным все, что я знал и о чем догадывался. Это потрясло их, особенно история с порчей бензина и сообщение о том, что в какой-то момент Хилкрест отставал от нас только на несколько часов, и когда я закончил, то увидел, что они теперь так же мало сомневаются в виновности Веджеро, как и я.
Два часа спустя, уже на спуске, мы остановились, и я наладил рацию. По моим подсчетам, до побережья оставалось менее ста миль, и я потратил полчаса, стараясь связаться с базой в Аплавнике. Мои попытки успеха не имели, да я и не очень-то надеялся на успех: на базе был только один радист, и нельзя было ожидать, что он дежурит непрерывно целыми сутками. К тому же его позывные могли быть настроены на другую частоту.
Ровно в четыре я поймал Хилкреста. На этот раз я не счел нужным устанавливать рацию вне пределов слышимости, фактически я разговаривал с ним, прислонясь к стенке кузова, и каждое слово и с той, и другой стороны хорошо было слышно всем. Но теперь, думал я, это уже не имеет значения.
Разумеется, прежде всего я сказал Хилкресту, что преступники обнаружены и схвачены. При этом мой голос прозвучал как-то странно. Мне казалось, что я должен находиться в счастливом состоянии, но на самом деле я ничего этого не чувствовал. За последние несколько дней я так измучился физически и морально, что усталость будто давила на меня и обволакивала со всех сторон. Начиналась реакция после напряжения предыдущих дней. Я отдавал себе отчет в том, что мы еще не вышли из дремучего леса наших трудностей, мысль об угасающих жизнях Малера и Мари Ле Гард угнетала меня, и, если говорить начистоту, я был подавлен тем, что одним из убийц оказался Веджеро: в последние дни я испытывал к нему какое-то чувство симпатии, и его разоблачение подействовало на меня сильней, чем я думал, в чем я бы никому и никогда не признался.
Зато со стороны Хилкреста лучшей реакции нельзя было и желать. Но когда я спросил у него, далеко ли они продвинулись, весь его энтузиазм пропал. Упавшим голосом он сообщил, что они почти не сдвинулись с того места, где были. Не получен также и список пассажиров самолета, несмотря на всю его важность. Авианосец «Тритон» имеет на борту достаточный запас инсулина, который они отправят самолетом в Аплавник. На базу должен прибыть ледокол, ведущий баржу с тягачом, который по прибытии, то есть, очевидно, завтра, будет послан нам навстречу. Нас также ищут два самолета, оборудованные лыжами, и два поисковых бомбардировщика, но пока им не удалось нас обнаружить, вероятно, мы в это время пересекали гряду... Он продолжал говорить, но я вдруг перестал его понимать и вспомнил то, о чем должен был подумать с самого начала.
— Одну минуту, — сказал я, — мне кое-что пришло в голову.
Я перебрался в кузов и потряс Малера за плечо. К счастью, он просто спал, а по тому, как он выглядел час назад, я боялся, что он находится в забытьи.
— Мистер Малер, — быстро сказал я, — вы говорили, что работали в нефтяной промышленности?
— Да. — Он с удивлением посмотрел на меня.
— В качестве кого? — Он мог занимать любую из ста должностей, которые не имели для меня никакого значения.
— Химика-исследователя. А что?
Я с облегчением вздохнул и объяснил, что нужно. Рассказал о способе, при помощи которого Хилкрест пытается выйти из положения, о перегонке бензина, и спросил Малера, что он об этом думает.
— Это один из возможных способов самоубийства, — мрачно ответил Малер. — Чего они добиваются, отправиться в космос? Достаточно крохотного отверстия в стенке бачка, который он старается разогреть... Потом, диапазон уровней испарения бензина так широк, от 30 градусов по Цельсию до 200, что он может провозиться с ним целые сутки и наполнить только зажигалку.
— В том-то и дело, — согласился я. — А что еще можно сделать?
— Только одно — промыть его. Какой объем его баков с бензином?
— Десять галлонов.
— Передайте ему, чтобы он отлил из бачка два галлона бензина и залил туда столько же воды. Потом это надо как следует перемешать, дать десять минут отстояться, затем откачать верхние семь галлонов. Это будет чистый бензин.
— Так просто! — воскликнул я, едва веря. А ведь Хилкрест тратил полчаса, чтобы получить чашечку бензина. — Вы уверены, мистер Малер?
— Должно получиться, — ответил он. Наш разговор продолжался не более минуты, но этого было достаточно, голос Малера слабел и звучал как хриплый шепот. — В бензине сахар не растворяется, только в воде. Если воды мало, он останется в бензине в известном количестве. Но когда воды достаточно, он опустится вместе с ней на дно.
— Я бы дал вам Нобелевскую премию, мистер Малер. Тут же, не сходя с места! — Я поднялся. — Если у вас есть еще предложения, ради Бога, скажите мне.
— Еще одно, — с улыбкой проговорил он, но я увидел, что у него уже не хватает дыхания. — Чтобы растопить столько снега, сколько нужно воды, вашему другу понадобится много времени. — Он кивнул в сторону саней, которые мелькали сквозь щелочку брезентового полога. — Мы, кажется, везем с собой большой запас горючего. Почему бы не сгрузить сколько-нибудь для капитана Хилкре®та. И почему вы, собственно, не сделали этого еще вчера вечером, когда он впервые рассказал вам о своих затруднениях?
Я посмотрел на него и медленно повернулся к выходу.
— Я вам отвечу, мистер Малер, — глухо проговорил я. — Потому что я самый последний идиот на свете! Вот почему!
Я вернулся к рации, чтобы сообщить Хилкресту, какой я идиот.
Глава 10
Весь этот день и всю ночь Джекстроу, Коразини и я сменяли друг друга за рулем. Мотор начал барахлить, звук выхлопа приобрел какой-то странный оттенок, и все труднее становилось включать вторую скорость. Но я не мог, не смел останавливаться. Скорость сейчас была вопросом жизни.
Вскоре после девяти часов вечера Малер впал в состояние коллапса, который постепенно перешел в диабетическую кому. Я сделал все, что мог, никто бы в этих условиях не сделал большего, но Бог свидетель, это было ничтожно мало. Ему нужны были постель, тепло, питье, сахар в рот или инъекции. Как нужные стимуляторы, так и тепло полностью отсутствовали. Вибрирующая, узкая и твердая складная койка не могла заменить постели; несмотря на сильную жажду, ему все труднее было пить воду из растопленного снега, и у меня не было возможности сделать ему внутреннюю инъекцию. Его вид, его резкое, затрудненное дыхание, характерное для комы, угнетающе действовали на остальных пассажиров кузова. Я знал, что, если мы вовремя не получим инсулин, никакая сил