Настоящая партнерша — страница 34 из 89

Я положил его пистолет рядом с собой и вынул свой.

— Вы были готовы к этому, Веджеро? Вы выжидали, пока его не прорвет, а теперь...

— Думаете, я действовал по схеме, док? — В его голосе не было ничего оскорбительного, только глубокая усталость. — Я просто знал, что преступник не я. И не Солли. Значит, это был Коразини.

— Да, понимаю. Это должен был быть Коразини. — Слова звучали автоматически, не имели смысла. Мысли мои путались, наверное, не меньше, чем у Коразини, который зашевелился и с трудом приподнялся, но в последние секунды где-то в глубине моего мозга снова зазвучал набат, еще более настойчивый. Вдруг меня осенило, и я начал подниматься со стула.

— Но их было двое!.. Двое! У Коразини был сообщник.

Только это я и успел сказать. Внезапно какой-то металлический предмет ударил меня по запястью, выбив у меня из руки пистолет, отлетевший далеко в сторону, и что-то маленькое и твердое злобно уткнулось мне в затылок.

— Не двигайтесь, доктор Мейсон! — Голос, ровный и сдержанный, но исполненный силы и энергии, каких я никогда не слышал ни в одном из голосов, был почти неузнаваем, но тем не менее принадлежал преподобному Джозефу Смолвуду.

— Всем стоять смирно! Нильсен, бросьте эту винтовку, ну! Одно подозрительное движение, и доктор Мейсон останется без головы.

Я не шевелился. Человек с таким голосом шутить не будет. Холодная неумолимость в его голосе лишь подтверждала, что неприкосновенность человеческой жизни — фактор, никогда не входивший в его расчеты.

— Все в порядке, Коразини, — снова заговорил Смолвуд. В тоне его не слышно было ни тревоги, ни интереса к своему сообщнику. Единственное, что его беспокоило, если к нему можно было применить подобное слово, это желание, чтобы Коразини продолжал эффективно с ним сотрудничать.

— Порядок! — мягко проговорил Коразини. Он уже был на ногах. Ловкость, с которой он поймал брошенный ему Смолвудом пистолет, подтвердила это. — Вот уж не думал, что человек со связанными ногами может так быстро передвигаться. Но теперь он не застанет меня врасплох. Всех сюда, да?

— Всех сюда, — кивнув, сказал Смолвуд. Сомнений не было, из них двоих именно он был вожаком, хотя две минуты назад мне бы это показалось неправдоподобным. Но это был факт.

— Вылезайте из кузова, все! — приказал Коразини. Держа пистолет в одной руке, он другой отодвинул полог.— Живо!

— Малер не может, —запротестовали. —Он не может двигаться. У него кома. Он...

— Заткнитесь! — прервал меня Коразини. — Ну ладно. Веджеро, наверх и вытащите его.

— Его нельзя трогать! — закричал я в ярости. — Вы убьете его, если...

Конец фразы перешел в стон, так как пистолет Смолвуда пришелся мне по виску. Я упал на четвереньки и, опираясь на ладони и колени, опустил голову, чтобы преодолеть головокружение и боль.

— Коразини же вам сказал, чтобы вы заткнулись. Вам надо научиться слушаться. — Голос Смолвуда звучал ровно и без всякого напряжения, и от этого почему-то по мне пробежали мурашки. Он стоял, спокойно выжидая, пока все пассажиры не выбрались из кузова, затем знаком велел всем выстроиться в прямую линию, лицом к нему и Коразини.

Оба они стояли под защитой брезента, в то время как нас поставили под открытым небом, где снежные хлопья, падающие все сильнее и гуще, залепляли нам глаза. В то же время мы стояли довольно близко от них, так что были отчетливо видны. Как я теперь понимал, все, что делали эти двое, выдавало экономию движений и неодолимую самоуверенность законченных профессионалов, которые давно уже просчитали все «за» и «против» относительно сложившейся ситуации.

Смолвуд поманил меня пальцем.

— Вы не закончили ваш разговор, доктор Мейсон, заканчивайте же! Ваш друг Хилкрест, наверное, удивляется, куда вы пропали. — Пистолет в его руке повернулся в мою сторону, чтобы я это заметил. — Ради своего же блага, не говорите ничего такого, что могло бы вызвать подозрение. Не умничайте! И покороче!

Я постарался говорить короче. Я объяснил возникшую паузу тем, что Малеру стало хуже, что и было истинной правдой. Сказал, что буду охранять механизм снаряда как собственную жизнь, извинился, что прерываю разговор.

— Кончайте, — тихо на ухо сказал мне Смолвуд. Я кивнул.

— Пока все, капитан Хилкрест. В полдень снова. Сигнал отбоя: майский день, майский день.

Я отключился и равнодушно повернулся, чтобы отойти. Не успел я сделать и шага, как Смолвуд схватил меня за плечо и грубо повернул лицом к себе. Для такого худощавого на вид человека он был необычайно силен. Я охнул, когда ствол пистолета уткнулся мне в живот.

— Майский день, доктор Мейсон? — угрюмо спросил он. — Что такое «майский день»?

— Разумеется, наши позывные, — раздраженно ответил я.

— Ваши позывные — ГФК.

— ГФК — это сигнал вызова. Сигнал отбоя «майский день».

— Вы лжете! — Я удивился, что его лицо мне казалось кротким, нервным и бесцветным. Его рот выглядел как тонкая, твердая линия, верхние веки казались прямыми и прикрывали немигающие глаза. — Лжете! — повторил он.

— Я не лгу! — гневно возразил я.

— Считаю до пяти, и вы умрете! — Его глаза не отрывались от меня. Пистолет давил все сильнее. — Один... два... три...

— Я скажу вам! — Это крикнула Маргарет Росс. — «Майский день» — это международный сигнал воздушного бедствия. Все равно что СОС... Я должна была сказать ему, доктор Мейсон, должна была! — Ее голос дрожал от еле сдерживаемого рыдания. — Иначе он убил бы вас...

— Убил бы, — согласился Смолвуд. Если он и испытывал гнев или опасение, то это никак не отразилось на его спокойном, непринужденном тоне. — Я бы сделал это сейчас же, вы задержали нас на четыре часа. Но храбрость — одна из добродетелей, которые меня восхищают... Вы чрезвычайно храбрый человек, доктор Мейсон. Ваша храбрость вполне

под стать вашему... отсутствию проницательности, скажем так.

— Вам никогда не уйти с ледникового плато, Смолвуд, — твердо сказал я. — Вас ищут десятки кораблей и самолетов, тысячи людей. Вас все равно схватят и повесят. За тех пятерых, убитых вами.

— Поживем — увидим. — Он холодно улыбался, и теперь, когда он расстался со своими очками, я увидел, что улыбка никак не отразилась в его глазах: они остались такими же пустыми и плоскими, как витражи в церквях, когда их не освещает солнце... — Ну ладно! Коразини, чемодан! Доктор Мейсон, принесите одну из карт, что в кабине водителя.

— Сейчас. Но, может быть, вы соблаговолите объяснить...

— Объяснения останутся детишкам. — Голос был ровный, лишенный всякого выражения. — Я спешу, доктор Мейсон. Принесите карту!

Я пошел за картой, а когда вернулся, Коразини сидел на передке грузовых саней, держа перед собой чемодан. Но это был не покрытый кожей портативный радиоприемник — это был чемодан Смолвуда.

Коразини открыл его, вытащил библию и церковные одеяния, оттолкнул их в сторону и осторожно вынул металлический ящичек, очень напоминающий магнитофон. Когда он осветил его фонариком, я отчетливо разглядел слово «Грун-диг». Но тут же мне стало ясно, что я никогда не видел такого магнитофона.

Он сорвал обе катушки и швырнул их в темноту, в снег. Ленты, раскручиваясь, взвились, как два длинных флага, и исчезли вслед за катушками. Теперь я мог бы поклясться, что любой, кто заподозрил бы неладное и решил проверить, что это за ленты, обнаружил бы, что они самые что ни на есть настоящие. «Возможно, — подумал я с горечью, — на них даже записана настоящая музыка Баха, в соответствии с недавними клерикальными наклонностями Смолвуда».

Все еще молча мы следили, как Коразини снял и выбросил фальшивый верх магнитофона, но я успел заметить на его нижней стороне пружинные зажимы — отличное хранилище для пары пистолетов. Теперь перед моим взором открылись рычажки, шкала настройки, совсем не похожие на детали магнитофона. Коразини выпрямил и установил телескопическую антенну, надел наушники, повернул два рычажка и начал вращать шкалу, в то же время следя за зеленым глазком, похожим на глазок в современных магнитофонах и радиоприемниках. До меня донеслось слабое, но непрерывное завывание, которое изменялось по высоте и громкости. По мере того как Коразини вращал шкалу, свист достиг максимальной силы, он перевел взгляд на встроенный спиртовой компас. Через несколько минут он снял наушники, видимо, удовлетворенный.

— Очень громко, очень ясно, — заявил он Смолвуду. — Но слишком сильный отклоняющий фактор, весь этот металл на тягаче и санях. Через две минуты я вернусь. Ваш фонарь, мистер Мейсон.

Он отошел ярдов на пятьдесят, взяв с собой свой прибор. С глубокой досадой я подумал, что все происходившее до этого свидетельствовало об обширных знаниях Коразини в области пилотирования, навигации и т. п. Вскоре он вернулся, сверился с маленькой табличкой и, усмехнувшись, взглянул на Смолвуда.

— Это они. Точно. Отчетливый сигнал. Курс двести шестьдесят восемь.

— Отлично. — Ни малейшего признака удовлетворения или облегчения не промелькнуло на худом неподвижном лице Смолвуда.

Их спокойная уверенность, умелая организация внушали чувство страха и отчаяния. Теперь, когда я знал, что это за люди, было просто немыслимо предположить, что они приземлились в этой огромной безликой местности, не имея каких-либо средств для ориентации. Сейчас мы наблюдали в действии радиопеленгатор. И даже для меня, при всей моей неопытности, было очевидным, что Коразини ловил радиомаяк, посылаемый судном или судами недалеко от берега, возможно, траулером или еще каким-нибудь незначительным рыболовецким судном. Мне захотелось поколебать их абсолютную уверенность в себе.

— Вы не учли, какое осиное гнездо вы разворошили. Пролив Дейвиса, побережье Гренландии — они просто кишат кораблями и самолетами. Самолеты-разведчики с «Тритона» заметят любое судно, которое больше рыболовецкой лодки. На таком судне далеко не уйдешь, даже и на пять миль.

— А им и не нужно этого. — В словах Коразини мне почудилось подтверждение моей догадки насчет траулера. — Существует такая вещь, как подводная лодка. Фактически, одна подводная лодка недалеко отсюда.