— Так вы по-прежнему не...
— Успокойтесь, — холодно проговорил Смолвуд и повернулся к Коразини. — Двести шестьдесят восемь, да? В западном направлении. Расстояние?
Коразини, ничего не ответив, пожал плечами. Смолвуд поманил меня пальцем.
— Скоро узнаем. Вот вам карта, доктор Мейсон. Укажите мне наше местоположение. Да поточней!
— Убирайтесь к чертям собачьим! — тихо ответил я.
— Я подозревал, что вы скажете нечто подобное. Однако я не слепой, и ваши неуклонные попытки держать все в секрете не скрыли от меня растущее влечение между вами и этой молодой леди. — Я быстро взглянул на Маргарет Росс, увидел слабую улыбку, выступившую на ее бледном лице, и так же быстро отвел глаза. — Я готов застрелить мисс Росс.
В этом я не сомневался. Я знал, что он может сделать это сию же минуту, и указал ему наше местоположение. После этого он потребовал другую карту, велел Джекстроу отметить на ней, где мы находимся, и внимательно сравнил обе карты.
— Совпадает! — Он кивнул. — К счастью для вас. — Он быстро изучил карту, потом посмотрел на Коразини. — Кангалакский фиорд, несомненно, у подножья Кангалакско-го ледника. Приблизительно...
— Кангалакский фиорд, — с горечью повторил я. — Какого черта вы не приземлились в том месте и не избавили нас от всего этого?
— Пилот заслужил смерть, — уклончиво сказал Смолвуд. От его улыбки повеяло холодом. — Я дал ему указание приземлиться на побережье, как раз к северу от этого фиорда, где наши... гм... друзья обследовали участок плато, три мили длиной и абсолютно ровный, не хуже самой лучшей взлетной полосы в Европе или Америке. И только когда я проверил показания приборов перед катастрофой, я понял, что он меня обманул. — С нетерпеливым жестом он повернулся к Коразини. — Мы зря теряем время. Вы говорите, приблизительно шестьдесят миль?
Коразини сверился с картой.
— Да, около этого.
— В таком случае в путь!
— Бросив нас здесь погибать от холода и голода, —с горечью сказал я.
— Теперь мне все равно, что с вами будет, — ответил Смолвуд. Прошло всего несколько минут, и уже невозможно было вспомнить и представить себе его в образе кроткого и молчаливого священника, каким мы его видели. — Впрочем, вы можете по глупости воспользоваться темнотой и тем, что идет снег, и последовать за нами... Черт вас знает, может быть, вам и удастся остановить нас, хотя вы и безоружны. Надо вас обезножить, хотя бы на время.
— Или навсегда, — добавил Веджеро.
— Без надобности и по прихоти убивают только маньяки. К счастью для вас, для моих планов не нужно, чтобы вы умерли. Коразини, принесите из саней веревки. Там полно шпагата. Свяжите им ноги, этого будет достаточно. Руки у них окоченели, так что, пока они развяжутся, пройдет добрый час. Мы за это время будем уже далеко. — Он помахал своим пистолетом из стороны в сторону. — Сесть на снег! Всем!
Нам оставалось только повиноваться. Мы сели, следя за тем, как Коразини достал из саней моток шпагата. Он взглянул на Смолвуда, и тот кивнул в мою сторону.
— Начните с доктора Мейсона!
Коразини передал Смолвуду свой пистолет, они ничего не упускали из виду, эта парочка, и были готовы к тому, что кто-нибудь из нас попытается выхватить у Коразини оружие. Затем подошел ко мне.
Встав на колени, он начал обвязывать шпагатом мои ноги у щиколоток, как вдруг мне пришло что-то на ум. Я пинком оттолкнул Коразини и вскочил на ноги.
— Нет, Смолвуд! — Голос мой прозвучал как-то дико и хрипло. — Клянусь Богом, вы меня не свяжете!
— Сесть, Мейсон! — Его голос был жестким и резким, как удар хлыста, и при свете, падавшем из кузова, я увидел дуло пистолета, направленное мне в лицо. Но я не обратил на это внимания.
— Джекстроу! — крикнул я. — Веджеро, Ливин, Брустер! Вставайте, если хотите жить. У него только один пистолет. Если он выстрелит в одного из нас, другие успеют на него броситься. Он не может убить всех сразу... Маргарет, Елена, мисс Денсби-Грегг, при первом же выстреле бегите в темноту и не показывайтесь оттуда!
— Вы спятили, док! — вырвалось у изумленного Веджеро. Но мой голос заставил его вскочить на ноги и приготовиться к прыжку. — Хотите, чтобы нас перестреляли?
— Как раз этого я и не хочу! — Я чувствовал, как у меня по спине и затылку побежали мурашки, и вовсе не от арктического холода. — Связать нас и бросить одних, как бы не так! Почему, вы думаете, он рассказал нам про траулер? Про подводную лодку и все прочее? Я скажу вам: потому что он решил, что никто из нас не выживет и не расскажет об этом. — Я выпалил эти слова со скоростью пулемета в отчаянной надежде убедить остальных в их истинности. И мои глаза не отрывались от пистолета в руке Смолвуда.
— Но...
— Никаких но! — резко оборвал я. — Смолвуд знает, что Хилкрест сегодня будет здесь. И если он найдет нас, да еще живыми, мы сможем рассказать ему о маршруте Смолвуда. И тогда через час Кангалакский ледник будет на замке, а бомбы с «Тритона» сотрут его в порошок. Связать нас! Ну конечно! А потом бы он и Коразини не спеша расстреляли нас, и мы бы падали, трепыхаясь, как птицы с перебитыми крыльями.
Эффект моих слов был немедленным и полным. Мне не видны были лица остальных, но я заметил, что пистолет в руке Смолвуда чуть-чуть опустился.
— Я недооценивал вас, доктор Мейсон, — мягко проговорил он. В его тоне не было и намека на гнев или раздражение. — Но вы чуть было не превратились в труп!
— Какая разница, сейчас или через десять минут? — ответил я, и Смолвуд рассеянно кивнул. Он уже обдумывал возможности другого выхода.
— Вы... вы бесчеловечное чудовище! — Голос сенатора Брустера прервался от гнева и страха. — Вы хотели связать нас и перебить, как... как... — На мгновение он смолк, не находя слов, а потом прошептал: — Должно быть, вы просто сумасшедший, Смолвуд, настоящий сумасшедший!
— Ничуть, — спокойно проговорил Веджеро. — Он не безумец. Он просто человек без души. Впрочем, иногда трудно провести грань между первым и вторым... Ну как, придумали для нас другую хорошенькую схемку, Смолвуд?
— Придумал... Как сказал доктор Мейсон, мы не сможем разделаться со всеми вами за две секунды, а за это время один из вас, а то и больше, смогли бы укрыться в темноте. — Он кивнул в сторону саней, поднял воротник, пытаясь защититься от снега и ветра. — Думаю, что вам лучше еще немного проехать с нами...
И мы проехали еще немного, тридцать самых длинных миль в моей жизни. И это длилось около девяти часов, которым, казалось, не будет конца. Это было сравнительно небольшое расстояние, но, чтобы покрыть его, ушла целая вечность: отчасти из-за заструг, отчасти из-за участков рыхлого снега, которые становились все длиннее, но больше всего из-за быстрого ухудшения погоды. Скорость ветра теперь была более тридцати миль в час, он нес с собой стену поземки с ледяными кристаллами и, хотя дул нам в спину, сильно затруднял задачу водителя.
Для всех остальных, кроме Смолвуда, ветер создавал невыносимые условия, и, будь температура такой, какой она была сутки назад, я уверен, что никто из нас не пережил бы этого путешествия.
Я подумал, что, если Смолвуд и Коразини будут поочередно вести тягач, причем один из них будет выверять по компасу путь, сидя в санях (как делали Джекстроу и я), у нас будет хотя бы один слабый шанс одержать над ними верх или, по крайней мере, осуществить побег. Но Смолвуд ни разу не предоставил нам и тени надежды. Коразини все время оставался за рулем, надев наушники радиопеленгатора, и управлял с помощью компаса. Смолвуд устроился в одиночку у заднего борта кузова, а мы теснились на грузовых санях в десяти ярдах от него. Когда же снежная пелена стала слишком плотной, он остановил тягач, открепил прожектор и установил его, повернув в нашу сторону.
Это дало ему двойное преимущество. Во-первых, он мог ясно видеть нас даже сквозь гонимый ветром снег и быть уверенным, что никто не соскочил с саней, и, во-вторых, ослепить нас настолько, чтобы мы не в состоянии были сказать, что он делает и следит ли за нами. Это было пыткой, сводило с ума, и, чтобы предотвратить любую отчаянную попытку к бегству под покровом гонимых ветром туч снега, он посадил Маргарет и Елену в кузов, связав им руки. В качестве заложниц они были гарантией нашего хорошего поведения.
Таким образом, в санях нас было восемь. Теодор Малер и Мари Ле Гард лежали посередине, а мы трое сидели по бокам. Как только мы тронулись и натянули на себя два куска брезента, стараясь спрятаться под ним от ветра и снега, Джекстроу перегнулся и каким-то предметом, который был у него в руке, похлопал меня по плечу. Я взял у него этот предмет.
— Бумажник Коразини, — сказал он, невольно понизив голос, хотя Смолвуд не услышал бы даже крика, потому что все покрывали грохот мотора и ураганный рев ветра. — Выпал из кармана, когда Веджеро сбил его с ног. Он не заметил, зато я видел и сидел на нем, пока Смолвуд держал нас на снегу.
Я снял рукавицы, открыл бумажник и при свете фонарика обследовал его содержимое. Луч фонарика затенялся специальным колпачком, так что ни одна полоска света не выскользнула из-под брезента. Это было еще до того, как Смолвуд перенес в кузов прожектор.
Содержимое бумажника доказывало, как тщательно и продуманно эти два человека обеспечили себе фальшивые документы. Инициалы «Н. К.» на бумажнике, визитные карточки с именем «Николас Коразини» над адресом управления «Глобальной тракторной компании» и чековая книжка, на которой в верхнем левом углу стояло то же имя — «Н. Коразини». Все это выглядело чрезвычайно убедительно.
В одном из отделений бумажника была аккуратно сложена та газетная вырезка, которую я впервые обнаружил в кармане убитого полковника Гаррисона. Теперь я прочел ее вслух, медленно и с чувством глубокой досады.
Автор был краток. Уже из первого беглого просмотра заметки в самолете я знал, что речь идет о том страшном случае под Элизабет в штате Нью-Джерси, когда поезд, взлетев на мост, провалился сквозь поднятый пролет в водь} реки и десятки пассажиров утонули. Но как я тогда понял,’ акцент был не на этом и репортер не стал тратить времени на страшные детали: его интересовало, как я теперь увидел, совершенно другое. Из достоверных сообщений стало известно, — писал он, — что в поезде ехал армейский курьер, что он был одним из сорока погибших и вез сверхсекретный механизм управляемого снаряда.