ны запустить осветительную ракету медленного сгорания там, где мы хотим, чтобы нам сбросили пакет с аптечкой, но не ближе чем в двухстах ярдах от тягача. — Джесс послушал еще несколько мгновений, потом усмехнулся. — Он говорит, что мы должны удирать со всех ног, как только подожжем ракету, иначе схлопочем головную боль, а то что-нибудь и похуже.
Я не знал, что сказать, куда смотреть. Такие моменты бывают раз в тысячу лет. Только в этот момент я осознал, до какой степени Теодор Малер стал для меня символом, как много значило для меня, чтобы он выжил.
Очевидно, Хилкрест интуитивно понял, что я чувствую, так как он тоже заговорил подчеркнуто деловым тоном.
— Сервис, старина! Жаль, что мы не смогли добиться этого раньше, но «Тритон» отказался рисковать дорогостоящим самолетом, пока не станет известно, что Малер еще жив, и тем более подвергать риску жизнь пилота: ведь ему придется лететь над совершенно неизвестной местностью.
— Они сделали все, что только можно пожелать... — Вдруг мне пришла в голову неожиданная мысль. — Эти самолеты в мирное время не несут боеприпасов, ведь так?
— Не беспокойтесь, — мрачно ответил Хилкрест. — Никто больше не собирается играть в игрушки. С полуночи наготове целая эскадрилья истребителей, и каждый из них вооружен... Ну ладно, доктор, рассказывайте. Теперь ваша очередь.
Я рассказал ему обо всем, что произошло, стараясь изложить как можно короче и точнее. Когда я закончил, он всплеснул руками.
— Всего в пяти милях впереди! — воскликнул он. — В таком случае, заводим мотор и быстро за ними! — Он даже потер руки в предвкушении погони. — Мы в три раза быстроходнее, и у нас в три раза больше оружия.
Я слабо улыбнулся его бурному энтузиазму, но мне совсем не хотелось улыбаться. Теперь, когда тревога за Малера и Мари Ле Гард отошла на второй план, страх за жизнь Маргарет овладел мной с удвоенной силой.
— Легко сказать «быстро за ними», капитан Хилкрест, — возразил я. — Только это не так легко сделать. Не говоря уж о том, что неровности и трещины не дадут нам развить нужную скорость, открытая погоня — это верная гарантия того, что Маргарет Росс и мистер Ливии получат пулю в голову. Кстати, должен сказать, мистер Ливии — это отец мистера Веджеро.
— Что?! — почти одновременно воскликнули Хилкрест и Джесс.
— Что слышали... Но об этом потом. У вас есть карта местности?
— Конечно! — Хилкрест развернул ее перед нами.
Как на большинстве карт Гренландии, на ней были обозначены все топографические детали не более чем до двадцати миль от берегов, но для моей цели было достаточно и этого. Карта показывала извилистый Кангалакский ледник, опускающийся к Кангалакскому фиорду, широкий и глубокий залив за южным мысом этого фиорда и северный мыс, протянувшийся плавной и крутой дугой на много миль к северу.
— Где, вы сказали, находится эсминец? —спросил я.
— Точно не знаю.
— Может быть, блокирует Кангалакский фиорд? Вот здесь? — Я указал место на карте.
— Нет. В этом я почти уверен. — Он с сожалением покачал головой. — Капитан сказал, что он не может рисковать своим эсминцем и ввести его в проход между льдами, опасается сжатия. — Хилкрест презрительно фыркнул. — Можно подумать, что его корпус сделан из бумаги!
— Он ненамного толще, я служил на эсминцах. И я его не осуждаю. Но бьюсь об заклад, что траулер, возможно, специально приспособленный к данной ситуации, уже вошел в фиорд. И тут же где-то неподалеку подводная лодка... Смотрите, вот что мы можем сделать. — Я пальцем прочертил по карте наш предполагаемый курс. — Мы пойдем параллельно леднику, может быть, на расстоянии мили, от него. Поскольку по краям ледник имеет уклон, мы будем находиться ниже и Смолвуд нас не увидит, а из-за грохота мотора он нас и не услышит. Вот здесь...
— А что помешает ему время от времени выключать мотор и прислушиваться? — перебил меня Хилкрест.
— Помешает то обстоятельство, что ни Смолвуд, ни Ко-разини ни черта не смыслят в моторах. Они до смерти боятся остановить тягач, потому что не смогут завести мотор... Вот здесь, у основания южного мыса, отделяющего фиорд от залива, я бы сказал, за милю до ледника, долина превращается в плато. Там наверняка есть морены, за которыми можно укрыться. Вот там мы и устроим засаду.
— Засаду? — Хилкрест хмуро посмотрел на меня. — Но какая разница между засадой и погоней? И то, и другое все равно выльется в схватку, и они с таким же успехом смогут пристрелить Ливина и стюардессу, если мы их атакуем.
— Схватки не будет, — спокойно сказал я. — Они все время двигались по левой стороне ледника, и я не вижу причин, почему бы они изменили курс. Они выйдут на плато ярдов за пятьдесят от нашей засады: дальше ледник уже непроходим для тягача. — Я кивком указал на стоящую в углу винтовку с оптическим прицелом калибра 803. — Из нее Джекстроу может попасть в трехдюймовую мишень на расстоянии ста ярдов. Голова человека на расстоянии пятидесяти ярдов в шесть раз больше. Сначала он уложит Коразини, который, по всей вероятности, будет за рулем, а когда Смолвуд высунет голову из кузова, а он непременно это сделает, чтобы выяснить, в чем дело, ну, короче говоря, все понятно!
— Боже мой! Ведь так нельзя! — ужаснулся Хилкрест. — Без всякого предупреждения, не дав им выбора... Это же убийство! Настоящее убийство!
— Хотите я пересчитаю, сколько людей убили они? — Я покачал головой. — Вы просто не представляете себе, Хилкрест, что это за люди.
— Но ведь... — Он замолчал и повернулся к Джекстроу. — Доктор Мейсон собирается поручить вам это дело. Что вы на это скажете?
— Выполню с удовольствием, — тихо ответил Джекстроу.
Хилкрест не сводил с нас обоих удивленного взгляда. Думаю, он считал, что хорошо нас знает. И он действительно нас знал. Но он не знал, какие муки мы пережили. Обычный рассказ не давал об этом никакого понятия.
Воцарилось неловкое, даже напряженное молчание, и я был признателен Джессу, когда тот сказал:
— Капитан Хилкрест, осталось три минуты.
— Отлично! — Хилкрест был так же рад словам Джесса, как и я. — Барклай! — обратился он к повару, единственному из его людей, кто остался в кузове, так как остальные трое перешли в более просторную кабину водителей, уступив нам место. — Барклай, приготовьте три ракеты. Приведите их в состояние готовности и ждите сигнала. Я сам выпущу первую. Погудите, Джесс, когда придет время запуска.
Я отправился вместе с ним посмотреть на эту операцию. Секунда в секунду после того, как третья ракета взвилась по невидимой дуге вверх и вспыхнула в усеянной звездами тьме, мы услышали завывающее на высокой ноте жужжание, приближающееся с юго-востока, и через неправдоподобно короткое время над нашими головами на высоте пятисот футов пронеслось с оглушительным визгом смутное темное пятно: самолет шел без огней. Он в отдалении сделал вираж, снова пронесся над нами, уже на меньшей скорости, сделал второй вираж и затем, с возрастающим и леденящим душу воем реактивного двигателя, снова исчез в смутно светлеющей тьме на юго-востоке, исчез еще до того, как мы сообразили, что пилот сбросил свой груз. Он даже не поинтересовался, там ли упало то, что он сбросил, что показывало степень его самоуверенности. Правда, для человека, искусно сажающего самолет среди ночи на крохотную площадку на палубе авианосца, это, вероятно, представляло по-детски примитивное упражнение.
Пилот сбросил не один, а два пакета. И не на парашютах, а на маленьких привязанных аэростатах, так что они упали со стремительностью, вызвавшей у меня опасение за сохранность их содержимого.
Пакеты оказались почти рядом, меньше чем в сорока ярдах от места запуска ракет. Я был почти уверен, что найду в них одни осколки, но я недооценил искусство и опыт летчиков военно-морской авиации: содержимое было так прекрасно упаковано, что ничего не разбилось. Пакеты дублировали друг друга. В каждом было по две ампулы инсулина и три шприца для инъекций. Тот, кто упаковывал их, явно не доверял случайности. Но в этот момент я не думал о благодарности. Я тотчас же сунул коробки под мышку и опрометью бросился к тягачу.
Два часа спустя водитель Хилкреста включил максимальную скорость, и, несмотря на устойчивость, обеспеченную четырьмя широкими гусеницами, «Сноу-Кэт> раскачивало из стороны в сторону. Это была неудобная местность, иссеченная расселинами и трещинами, и мы были вынуждены совершать большие объезды, уведшие нас на три с лишним мили в сторону от Кангалакского ледника. И снова вожак Балто доказал свою незаменимость, неутомимо забегая вперед, он неоднократно уводил «Сноу-Кэт» от опасных мест. Путь наш был труден и опасен, хотя после того, как над плато разлился бледно-серый свет арктического полдня, выбирать дорогу стало намного легче.
Для всех нас это было время напряженности и все возрастающей тревоги, которая становилась почти невыносимой. Первые тридцать-сорок минут я был всецело занят оказанием медицинской помощи Малеру, дыхание которого резко ухудшилось, Мари Ле Гард, Елене, Джекстроу и, конечно, Веджеро с его искалеченными руками. Потом я сам подвергся манипуляциям Хилкреста. После этого мне уже нечего было делать, да и всем нам тоже — разве что пытаться подавлять горькие мысли о том, что будет, если «ситроен» доберется до конца ледника раньше нас.
Ровно в полдень тягач резко остановился. Мы все выскочили узнать, в чем дело. Оказалось, что водитель ждет дальнейших указаний. Мы неожиданно обогнули горб последнего ледяного гребня, который лежал между нами и самим ледником.
Даже при сумеречном свете арктического дня раскинувшаяся перед нами панорама была такова, что у нас перехватило дыхание.
С севера и до самого побережья тянулась ледяная равнина, образуя у берега вертикальные, а местами нависающие утесы — хорошо известный феномен фронтона Китайской стены: никто и никогда не мог надеяться пристать или высадиться в этих местах.
К югу, отделенный от фиорда, простирался широкий залив, который был окаймлен низким скалистым берегом, свободным ото льда, но кое-где припорошенным сугробами снега, сдуваемого ветром с ледникового плато. Если нам когда-либо будет суждено отплыть, мы сделаем это именно там.