— .. .и восемнадцать в менее видных местах, — окончила она ехидным тоном.
Я подумал, что лучше отказаться от борьбы: сегодня у меня был несчастливый день. Неуверенными шагами подошел я к креслу и блаженно опустился в него. Анабелла пристроилась на уголке бюро, скрестив ножки, и принялась с беспокойством посматривать на меня. Положение было обезоруживающим. Я рассчитал, что, если склоню голову немного влево, я, возможно, увижу ноги Анабеллы целиком.
Вопрос был только в том, поверит ли она, что у меня вдруг появился нервный тик, который заставил склонить голову в определенном направлении.
— Если у вас невралгический криз, Ол, — сказала она любезным тоном, — устройте так, чтобы ваша голова склонялась вправо, или я ударю вас линейкой по глазам.
— Вы с ума сошли? — воскликнул я с презрением. — Вы думаете, у меня нет более важных дел, чем восхищаться ножками маленькой Джексон?
Я постарался изобразить на своем лице выражение непонятого страдальца, всем видом говорящего, что я все ей прощаю, обожаю ее. Бросив всякие попытки, я зажег сигарету. После нескольких затяжек я понял причину душевного неустройства, овладевшего мной.
— Бог мой, почему так тихо? — спросил я. — Где все остальные?
— Да, я и забыла, что вас не было здесь в момент взрыва, — развязно ответила Анабелла.
— Я не из тех мужчин, которые отказывают девушке в реплике, которой она ждет, — решительно сказал я. — Согласен: какой взрыв?
Она удивилась:
— Значит, вы не слышали информационного бюллетеня сегодня после обеда, Ол?
Ее голос был полон сладкого сострадания. Я вздрогнул.
— Нет, я не слышал информационного бюллетеня. Что произошло?
— Весь город охвачен паникой. Что я говорю — город? Все графство, может быть, даже планета!
— Что такое? Русские объявили войну коммунистическому Китаю и попросили нас присмотреть за их атомным оружием в их отсутствие? — предположил я.
— Это наиболее значительное событие года, — сказала она. — Орды журналистов прибыли в город машинами, поездами, самолетами. Сентиментальные молодые люди приехали верхом на лошадях. Девушка, считавшая, что она одержима колдуньей, девушка, труп которой нашли обнаженным с кинжалом в груди в парке больницы, которую она покинула неделю тому назад! Девушка с маской на голове, представлявшей белую кошку с сатанинским выражением... Кошку, верную соратницу колдуньи... Телевидение послало три группы репортеров; приехало около двух тысяч корреспондентов из радио... Значит, мой маленький Ол, вы не слышали об убийстве одной ненормальной, которое произошло сегодня утром?
— Поговорите еще в таком тоне, цветок Ибикуса, и я вас раздену! — заметил я, холодно улыбнувшись. — И посмотрю, нет ли у вас какого-нибудь клейма, как у колдуньи!
— Девушка, способная спасти свою честь на вашем диване, легко защитит ее в такой большой конторе, как эта, — заверила она. — Вы пришли слишком поздно, Ол, не застали самого веселья. Я хотела бы, Ол, чтоб вы были здесь, когда журналисты, разрушив баррикады, предприняли осаду святая святых. Шериф попробовал (спрятаться под свое бюро, но ему полнота не позволила, От этого у него начался нервный приступ, и он был не в состоянии ответить ни на один из вопросов, которыми его бомбили. И вдруг — сумасшедший звонок доктора Мейбери. Он тоже был в нервном шоке. Орды журналистов взяли приступом ворота и, обезвредив сторожа, ринулись к главному зданию. Приемная сестра подумала, что это обезумевшая толпа, стремящаяся линчевать всех мужчин и насиловать всех женщин. Она была так напугана, что отдала связку ключей первому журналисту, оказавшемуся у ее двери и надеявшемуся проинтервьюировать какую-нибудь важную персону учреждения. По последним сведениям, интервью уже взяли у одного Чингисхана, у трех Теодоров Рузвельтов и у десяти Бонапартов. Затем,..
— Хорошо, — прервал я ее. — Я еду туда.
— Ну, — сияя заключила она, — если вам интересно узнать, где шериф, так он на месте происшествия, так же, как девяносто девять из ста защитников порядка Пайн-Сити. Должна ли я назвать сотого — отсутствующего?
— Что-то подсказывает мне, — пробормотал я. — что патрон должен был передать мне что-нибудь перед своим отъездом.
— Я ждала, что вы спросите меня об этом, лейтенант, — воскликнула она с очаровательной улыбкой. Она прикрыла глаза, чтобы собраться с мыслями и прошептала: — Сейчас... Я хочу передать вам его распоряжение. Он сказал мне: «Вы скажете этому...» Я не думаю, что такая невинная девушка, как я, могла бы позволить себе повторить некоторые из терминов, которые он употребил. «Вы скажете этому... этому... сыну Виллеру, что я выброшу его за дверь!» Это было только начало. Потом, через пять минут, он добавил: «Скажите ему, что я отдам его под суд за оставление поста!» Через две минуты: «Я арестую его, передам ФБР за сдачу территории противнику! Я дал приказ стрелять без предупреждения. 5000 долларов награды тому, кто достанет мне шкуру этого... Виллера! Все мои сбережения тому, кто приведет его живым!» И, кажется, еще что-то в таком духе. В тот момент, когда он вылезал в окно из своего бюро, в то время как толпа продолжала осаждать его вопросами, он прибавил еще кое-что. — Она щелкнула пальцами. — Вот что! — воскликнула она. — Он добавил: «Если он не скажет своим женщинам, чтоб они не звонили целый день в бюро, я дам ему... окружной полицейский участок на шесть месяцев!»
— Мне звонили женщины? — переспросил я, снова обретая вкус к жизни.
— Во всяком случае — одна женщина, — уточнила Анабелла безразличным тоном. — Если судить по ее голосу, дело идет о тех несчастных встречах, которые бывают у вас ночью, в том гнусном бюро, около железной дороги.
— Что она хотела?
— Каждый раз она спрашивала лейтенанта Виллера и каждый раз говорила, что это срочно. Только лейтенанта Виллера и никого другого. Она даже не захотела назвать себя. Каждый раз она повторяла, что позвонит еще, и звонила все время.
— Может быть, она позвонит еще раз, — сказал я с надеждой. — Она, наверное, без ума от меня, как вы думаете? Заметьте, это нормально ввиду...
Резкий звонок телефона вырвал меня из кресла. С чувством сострадания Аиабелла смотрела, как я ринулся к своему рабочему столу и схватил трубку.
— Служба шерифа, — выдохнул я в трубку.
— Я должна поговорить с лейтенантом Виллером, — раздался довольно холодный женский голос. — Он здесь?
— Лейтенант Виллер у телефона, — ответил я.
— Я пыталась застать вас все послеобеденное время, лейтенант. Это очень срочно! — Теперь голос стал теплее. Его хрипловатый и вибрирующий звук приятно ласкал мой слух. — Это вы ведете следствие по преступлению, совершенному сегодня утром, лейтенант?
— Правильно, я.
— Мне кажется, я могу сообщить вам кое-какие важные факты, но при некоторых условиях... — Голос превратился в конфиденциальный шепот. — Вы принимаете мои условия, лейтенант?
— Ваши условия будут моими, — ответил я с энтузиазмом. — Я ни в чем не могу отказать... Каковы условия?
— Мне трудно передать вам ситуацию во всех подробностях, — прошептала она, — это слишком сложно. Впрочем, вы и сами это поймете. Я фактически пленница в своем собственном доме, следовательно, приехать должны вы. Но не говорите им, что это я хотела вас видеть, что это по поводу убийства.
— Им? —переспросил я.
— Дом кишит гориллами, — сухо сказала она. — (Они не могут помешать полицейскому.,. лейтенанту полиции войти ко мне, но постараются это сделать. У вас должны быть документы! Возможно, будет лучше, если кто-нибудь станет вас сопровождать, кто-нибудь из ваших людей.
Не знаю почему, но мой энтузиазм резко упал, когда я вспомнил, что все люди шерифа, за исключением меня, отважно защищают больницу Хилстоун.
— Я хотел бы кое-что уточнить, — сказал я. — Если, приехав к вам, я не могу спросить именно вас и не должен намекать на убийство, что же я должен сказать?
— Вы будете настаивать на свидании с моим мужем, — ответила она.
— Ну, допустим, — ответил я. Долю секунды я с сомнением смотрел на трубку, затем попытался еще раз: — И что я скажу вашему мужу?
— Ничего. Его не будет дома. Когда гориллы скажут вам об его отсутствии, попросите свидания с женой. Таким образом мы сможем поговорить. Создастся впечатление, что это случайно, понимаете? Только, лейтенант, вам надо употребить весь свой авторитет, чтобы нас с вами оставили одних. Я не смогу ничего вам сказать, если они будут рядом.
— «Они»? — повторил я неуверенно. — Это... люди!
— Я уже сказала вам! — крикнула она. — Гориллы!
— Вы и в самом деле сказали это. Очень хорошо. В котором часу?
— Как только вы сможете.
— Какой адрес?
— 305, авеню Босолейль, ла Вале. И поспешите, лейтенант.
— Договорились. Ждите. Имя вашего мужа?
— Поль Трейверс. Меня зовут Марджи. — По голосу я понял, что она начала вдруг жеманиться. — Не кажется ли вам, лейтенант, что у нас будет случай лучше узнать друг друга?
— Поль Трейверс, — рассеянно повторил я.
Вдруг положили трубку. Я закричал:
— Эй! Трейверс из фирмы «Трейверс и Балден»?
Но она уже дала отбой. Я положил трубку и заметил, что Анабелла не сводит с меня глаз.
— Бедная беззащитная женщина потеряла своего маленького пуделя, пока, ее муж был в Чикаго по делам? — спросила она оскорбленным тоном, — И она просит знаменитого героического лейтенанта Виллера помочь ей, не так ли?
— Если бы не ее имя, я подумал бы, что имею дело с ненормальной, — объяснил я.
— Что особенного в ее имени?
— Ее зовут Марджи Трейверс.
— А что в этом особенного?
— Пока еще не знаю, — признался я. — Надо, чтобы я убедился в этом. Скажи мне без шуток, малышка, каково мое положение, как ко мне относится сейчас Лейвере?
— Он вас не любит, — произнесла она торжественным тоном. — А после нашествия прессы патрон просто в бешенстве, что вы ему за весь день ни разу не позвонили. Хотя бы для того, чтобы ввести его в курс дела. Это дало бы ему возможность ответить всем этим репортерам. И это правда, что Мейбери звонил ему в состоянии отчаяния. Он не знал, как будут держаться наиболее буйные из его пациентов во всей этой сутолоке. Шериф поехал туда, чтоб все устроить, а это, как вы понимаете, не улучшило его настроения.