– Я сказал тебе, что ты не будешь обузой. Сказал, что хочу, чтобы ты остался. А ты все равно ушел. Ушел, Уоллас.
Уоллас от всего этого уже устал. Они что, так и будут бегать друг за другом? Из одного района в другой, из одной кровати в другую? Он прислоняется к дверному косяку. Миллер протягивает ему мобильный.
– Ты забыл.
– Спасибо. Я думал, завтра попрошу тебя его занести.
– Завтра? – переспрашивает Миллер. В голосе его звенят обида и злость. Уоллас вздыхает.
– Да, на работе. Ничего страшного. Мог бы не приносить.
– Ты ушел, – повторяет Миллер. На нем расстегнутая кофта, а под ней какая-то короткая маечка. От спортивного костюма. Видно, как сокращаются мышцы живота. Миллер совсем запыхался. И взмок. Уоллас понимает, что он весь путь до его дома проделал бегом. И смягчается.
– Хочешь зайти?
Миллер жадно целует его в губы, затем переступает через порог и захлопывает за собой дверь в квартиру. У его губ свежий привкус. Ну, конечно, зубная паста. А сами они теплые и настойчивые. Миллер прижимает его к стене и продолжает целовать, Уоллас не противится. Они задевают метлу, и та с грохотом падает на пол.
– Я не знал, захочешь ли ты теперь вообще со мной разговаривать, – говорит Миллер. – Когда это успело стать для меня так важно? Не знаю.
Уоллас мог бы в ответ рассмеяться или надуться, но он просто не в силах. Миллер так искренне, так неприкрыто растерян, что насмехаться над ним было бы подло. Вместо этого Уоллас осторожно высвобождается из его объятий. И с ногами забирается на стоящий у окна диван. Миллер устраивает какую-то возню с барным стулом, передвигает его с одного места на другое.
– Что ж, спасибо, что принес телефон, – говорит Уоллас. – Мне очень приятно.
– Мы сегодня все вместе завтракаем, – выпаливает Миллер. – Ну не все, но кое-кто будет. Давай с нами.
Уоллас уже готов отклонить предложение, но тут Миллер добавляет:
– Мне бы хотелось, чтобы ты пришел.
Небольшие услуги, думает Уоллас. Ничего, выходящего за рамки нормальных дружеских одолжений. Облизнув губы, он произносит:
– Ладно.
– Отлично, – отзывается Миллер. – Отлично.
На встречу они отправляются вместе. Завтракать условились в одном из открытых кафе на площади, столики в нем отделены от проезжей части живой изгородью. Они приходят первыми и занимают квадратный стол. Миллер беспокойно мнет его колено. Уоллас сидит, уставившись в свою чашку кофе. Мир вокруг слишком яркий, слишком насыщенный. Он бы с огромным удовольствием вернулся в постель. По площади медленно движутся машины. В воздухе звенит среднезападный акцент – это гомонят семьи, приехавшие поглазеть на Капитолий. Издали доносятся обрывки мелодии – уличные музыканты разогреваются перед долгим трудовым днем. Чашка у Уолласа оранжевая, пластиковая. На свитере нарисована утка. Солнце жжет затылок.
Вскоре появляются их друзья. Миллер тут же выпускает его колено. Лукас, Ингве, Том, Коул, Винсент и Эмма. Теперь, когда все собрались, они пересаживаются за длинный стол. От ребят все еще пахнет алкоголем. У всех на носу темные очки. Коул и Винсент держатся за руки. Должно быть, у них все наладилось. Уоллас вздыхает с облегчением. Эмма кладет голову ему на плечо. Уоллас ловит собственный взгляд в отражении очков Винсента.
– Умираю с голоду, – говорит Ингве. – Лукас, что ты будешь?
– Наверно, блинчики, – отвечает тот, внимательно изучая меню. Слово это он выговаривает этаким брезгливым тоном – Лукас вообще довольно привередлив. Коул целует Винсента в щеку, затем в макушку. Винсент смотрит сквозь Уолласа. Вернее сказать, стекла его очков устремлены прямо на него. Но куда смотрят спрятанные под ними глаза, остается загадкой. Официант приносит напитки. Эмме капучино, Тому двойной эспрессо, Уолласу воду, а Коулу и Винсенту, которые, очевидно, настроены праздновать воссоединение, – две мимозы. Лукас и Ингве берут черный кофе. Миллер не пьет ничего. На плече его кардигана красуется дырка.
В итоге все они, словно загипнотизированные, заказывают блинчики. И даже Уоллас, хотя ему-то вообще есть не хочется.
– Слышал, я вчера пропустил все веселье? – начинает Том. – Что там у вас стряслось? – выспрашивает он, азартно блестя глазами. Том уже сообщил им, что всю ночь читал Толстого, выискивал аргументы для какой-то странной статьи. Что до Уолласа, он бы с куда бóльшим удовольствием поговорил о Толстом, чем о вчерашней вечеринке. Он бы о чем угодно сейчас с бóльшим удовольствием поговорил.
– Ничего, ничего, – заверяет Коул с улыбкой. – Так, пустяки.
– Ага, – подтверждает Винсент. Но не улыбается, и голос у него вовсе не веселый. Смотрит он при этом в сторону. Уоллас отпивает кофе.
– А я слышал другое, – ухмыляется Том и облокачивается на стол, который тут же начинает шататься под его весом. – Слышал, там были просто бои в грязи.
– Да нет, ничего серьезного, – отмахивается Лукас. – Ингве, сахар нужен? – он передает Ингве несколько пакетиков. Ингве берет их, разрывает и высыпает содержимое в чашку. Том обводит собравшихся растерянным взглядом и оборачивается к Эмме:
– Детка? Ты вроде сказала, у вас вчера настоящий бедлам творился?
Эмма поднимает голову с плеча Уолласа и пожимает плечами:
– Да не о чем там рассказывать. Я же тебе говорила.
И Уоллас догадывается, что у этих двоих ничего не наладилось.
Том очевидно все не так понял, решил, что эпизод, о котором обмолвилась Эмма, – это некий забавный случай, который все с радостью обсудят. Что на вчерашней вечеринке кто-то перебрал, или отмочил глупость, или затеял какой-нибудь идиотский конкурс. Он не думал, что слово «бедлам» означает нечто плохое. Том смущенно горбится, и Уолласу становится его жаль. Вечно с ним так. Вечно он оказывается не в курсе событий. Но потом он вспоминает, что Эмма и Том поссорились, и жалость его испаряется. В конце концов, у него и своих проблем по горло.
– Даже не верится, что выходные уже заканчиваются, – говорит Коул. – Правда, ребята?
– Точно, – отзывается Лукас. – Нужно сегодня сходить в лабораторию, подготовить все на завтра. Трудная будет неделька.
– Та же история, – кивает Ингве. – Очистка белков.
– Расщепление генома.
– Это самое сложное, – сочувственно кивает Эмма, снова укладывая голову Уолласу на плечо.
– А мне пассаж клеток нужно сделать, – говорит Коул. – А это… ну, сами понимаете.
– Чувствительных к свету?
– Ага, – кивает Коул. – И работать придется в холодной камере. Несколько часов.
– Захвати куртку, – советует Лукас.
– И долго ты завтра там пробудешь? – спрашивает Винсент, и Коул оборачивается к нему, уже натягивая на лицо виноватое выражение.
– О, малыш, не допоздна. Скорее всего часов до пяти.
Губы Винсента сжимаются в тонкую линию. Уолласу не нужно видеть его глаз, чтобы понять, что в них плещется разочарование. Хрупкое перемирие, которое заключили парни, уже под угрозой. Хочется пнуть Коула под столом, чтобы тот был начеку, но это не его дело. Солнце уже стоит прямо над головой. Приносят блинчики, все такие мягкие, румяные и поджаристые. Уоллас взял без начинки, – на кухне их посыпали сахарной пудрой и украсили клубникой. Ему очень нравится сочетание сахара и терпких ягод, почему-то от этого вкуса он успокаивается. Уоллас, не отрывая глаз от тарелки, тщательно пережевывает пищу. Методично отрезает от блинчика мелкие кусочки и неторопливо отправляет их в рот. Иначе его после снова вывернет.
Миллер наблюдает за ним с противоположной стороны стола. Ингве и Лукас негромко спорят.
– Ты не говорил, что не придешь ночевать, – твердит Ингве. – Сказал, проводишь Нэйтана и вернешься.
– Ингве, я вчера устал. И вообще, куда делась Инид? Разве она не должна была остаться у тебя?
– Ей пришлось провожать до дома Зоуи.
– Что ж, очень мило с ее стороны.
– Ты не отвечал на мои сообщения.
– Я спал.
– Ну и прекрасно.
– Замечательно.
– Просто я не понял, что ты не вернешься. Ждал тебя. И мы с Миллером накурились.
Лукас пожимает плечами, а Миллер смеется, чтобы разрядить обстановку. Ингве с Лукасом никогда не ссорятся всерьез. Это так, круги на воде. Волосы Лукаса пламенеют на солнце, кожа от обилия веснушек кажется загорелой. Он словно весь сделан из меди. Миллер толкает его локтем в бок.
– Ты что-то сегодня молчаливый, – говорит Уолласу Эмма, и у него все обрывается внутри.
– Просто ем.
– Все в порядке?
– Угум, – улыбается он, но Эмму не обманешь. Она кладет руку ему на ногу. И снова спрашивает, понизив голос, чтобы не услышали другие:
– Правда в порядке?
Что ему на это ответить? Что все одновременно в порядке и не в порядке, что он как бы с ними, но в то же время и нет, и вообще предпочел бы оказаться у себя в комнате?
– Устал просто, – говорит Уоллас.
– А когда ты вчера ушел? – спрашивает Винсент. Уоллас, даже несмотря на очки, чувствует, что тот сверлит его взглядом, и понимает, что на чем-то попался.
– Я ушел утром, – отвечает он, не успев придумать ничего другого.
– Ясно, просто мы все сидели во дворе, а ты в какой-то момент взял и испарился, – говорит Винсент. – Что довольно забавно, учитывая… что это ты кашу заварил.
Уоллас слизывает сахарную пудру с уголка рта и переводит дыхание, стараясь успокоиться.
– Правда? Я? А я-то думал, это вы с Коулом.
– О, нет, Уоллас, это сделал ты.
– Винсент, – пытается унять его Коул.
– Это ты распустил свой длинный язык, а потом решил… Черт, не знаю, что ты там решил, но в итоге ты просто исчез. Как же так, Уоллас?
– Я не хотел затевать скандал, – оправдывается Уоллас. – Мне очень жаль, что все так вышло, но я не хотел.
– Серьезно? – продолжает нападать Винсент. – То есть ты не пытался подгадить другим из-за того, что сам несчастен? Из-за того, что злишься? И сам не знаешь, чего хочешь? Не так все было?
– Нет, – отвечает Уоллас, но произносит он это очень тихо.