В этот раз мы были вдвоем. Витька ковырял землю какой-то палкой и чертил круги, замысловатые фигуры. Выглядел он задумчивым.
– Я проснулся утром. Делать было нечего, и я двинул к Наташке. Вернее, просто пошел в ту сторону и увидел ее во дворе – малину собирала. Решил узнать, как она себя чувствует и все такое. Рядом никого не было. Катьку на огороде работой нагрузили – поливала там что-то, а больную дома на хозяйстве оставили. Во дворе на керогазе[49] бабушка кукурузу нашу поставила варить, чтоб в кухне не жарко было. Вот Наташка за ней и следила. А потом мы ее сели точить. Кукуруза, кстати, самое то, что надо! Наташка что-то про тебя вспомнила, как ты ей помогал кочаны ломать и майку ими испортил. А я возьми и ляпни, что Димка для тебя бы и не то сделал. Ну и пошло-поехало. А потом бабушка ее вернулась, и мы, чтобы она нас не слышала, вышли на улицу. Наташка была взволнована и не знала, как ей быть. Тем более я сказал, что ты места себе не находишь и хочешь во всем признаться до отъезда. Я говорил про тебя, а у самого, если честно, на душе было одно: зачем я ей это рассказываю? Все ведь касалось и меня! Хотел добавить, что это и ко мне отношение имеет, и мне тоже она нравится, но до этого как-то дело не дошло. В итоге решил сказать про себя чуть позже, когда ты уедешь, а тут вон как получилось.
– Да уж… Ну, у меня примерно так же было. Случайно вышло.
– Только теперь они решили, что мы над Наташкой посмеялись.
– И это за день до моего отъезда. Как же теперь быть?
Витька пожал плечами:
– Что-нибудь придумаем!
Я вздохнул. Мы сидели, окруженные зеленой порослью, где каждая веточка пробивала себе право на жизнь. Под ногами сновали муравьи, таскающие прутики, ворсинки, какие-то съестные частички в свой домик, около которого тоже была развернута бурная деятельность. На поверхности были видны несколько муравьиных яиц, похожих на тоненькие рисовые зерна, им находили более правильное месторасположение. На соседней акации насвистывала желтая иволга. Воробьи прыгали с ветки на ветку и по-свойски чирикали.
Со стороны дворов вдруг раздался зычный голос бабки Машки:
– Ах ты сволочь, дед! Да чтоб ты провалился в эту яму! Пропил все мозги, проклятый!
Мы с Витькой переглянулись.
– А чего она на него орет?
Витька растянул на лице улыбку, как довольный кот, сожравший банку сметаны:
– Ой, получилось просто шикарно! Я даже сам такого не ожидал. Думал, мне влетит, а попало Фаберже! Одна умора! Сейчас расскажу. Я той ночью решил Клопам устроить сладкую жизнь. Есть такая штука: если кинуть дрожжи в уличный сортир в теплое время, как сейчас, то все то добро, которое в яме, начнет подниматься, как опара. Ну, сам понимаешь. Только эта опара пахнет не сдобными булочками, а воняет, как в аду, и лезет через край.
– Так они же поймут, что это ты сделал!
– Нет! Я сам этого боялся, но решил пострадать, если разоблачат. За правду. Она меня, конечно, сильно задела своими гадкими словами. И я решил ее проучить. Клопы это заслужили. Сколько пакостей они сделали! Если они такие люди, то пусть их и окружает то, с чем они почти слились!
Витька продолжал:
– Короче говоря, кинул я пачку дрожжей им в сортир и жду эффекта. Сюда приходил несколько раз, ждал и слушал. Тишина. А тут неожиданно бабка Машка на лысого набросилась. А я и не понял почему. Потом выяснилось, что у него стояла в сарае брага, тот ее потихонечку посасывал, пока всю тайком не выжрал, а бабка Машка заприметила, что дед постоянно «под мухой»[50] ходит, и давай его трясти, допытываться. Пошла проверять по сараям и бидон пустой нашла, который дед выпил весь. Она ему запрещает пьянствовать, а тому хоть бы хны! Дед испугался, что его разоблачат, и сказал, что брага была какая-то испорченная, не поднималась, как надо, и он ее вылил. Бабка и спрашивает: «А куда же ты ее дел? Показывай, я пойду посмотрю». Тот и ляпнул: «В сортир», чтобы проверить было нельзя. Как раз там только процесс начался дрожжевой – вонища была адская. Хотел спасти себя Фаберже, а попал под самую раздачу. И теперь бабка Машка его готова убить, потому что в сортире скоро все полезет верхом, а дед не понимает почему. Он же не знает, что я с дрожжами настоящую тему там запустил, и признаться не может, что весь бидон браги сам выпил. Такая теперь красота получилась. Зло наказано!
Витька довольно потирал руки. А я смотрел на него и не знал, что делать – плакать или смеяться.
Голос Клопихи, извергающий ругательства, доносился до нас снова и снова, чем вызывал бурю насмешек.
– С Наташкой, конечно, глупо получилось. В один день признаться друг за друга – это только у нас такое может случиться, – вернулся я к теме, волнующей меня больше, чем семейные разборки у Клопихи.
– Это да-а… – протянул Витька. – Только иначе могло получиться еще глупее. Если бы каждый признался сам за себя или один смолчал, а другой сказал, то думаю, что нашей дружбе наступил бы конец. Как бы она с нами дружила, если бы знала, что кто-то по ней вздыхает? А тем более оба. Ты завтра уедешь. Они – еще через несколько дней. Я останусь. Какая же тут любовь? Зачем нашу дружбу этой любовью портить? Будут еще каникулы – разберемся!
– А как же нам сейчас быть? – недоумевал я.
– Пойдем и расскажем, что действительно пошутили, и извинимся перед ними. Девчонки это любят! А еще можно цветов им нарвать! Чтоб приятнее было.
Я призадумался и решил, что в нынешней ситуации это было самым мудрым вариантом.
– Давай! Где будем рвать цветы?
– Да хоть у Клопихи в палисаднике! Все равно она вокруг сортира за дедом бегает и ругается! Ничего ее больше не интересует.
– А заодно и про Клопов расскажем!
Витька подставил мне ладонь, по которой я звонко хлопнул своей. Мы засмеялись и пошли на выход из зарослей.