Мы подплывали к мосточку, где должны были забрать девчонок. Обзор загораживал вездесущий камыш, который то вылазил вглубь реки, отвоевывая у нее пространство, то сдавался под ее напором и прятался по-над берегом.
Наконец завиднелись серые от воды знакомые столбики с настилом из досок. Мы часто с Витькой рыбачили здесь, неподалеку. Что меня сюда тянуло – известно. Даже увидеть деда Наташки было для меня хорошим событием. А как-то, когда мы с ней были почти незнакомы, он рыбачил вместе с внучкой. Мое сердце тогда выпрыгивало из груди только от того, что я видел ее.
Через мгновение, аккуратно ступая босиком по шаткой конструкции, из-за камышей появилась Наташа. Она была в коротенькой розовой юбке колокольчиком и белой маечке, из-под которой выглядывали тесемки голубого купальника, завязанные на загорелой шее. Увидев нас, она замахала рукой. Ее хвостики, стянутые разноцветными резинками, мотылялись на ветру, учащая ритм моего пульса.
Катька сидела на берегу и лопала розовый помидор, едва помещавшийся в ее ладони.
– Привет, пацаны! Щас поедем! Дайте доесть. Погодите.
Витька подгреб к мостику и быстрее меня протянул руку Наташе. Она посмотрела мне в глаза, позволила Витьке себе помочь и села на нос лодки. Катька, не церемонясь, прямо в резиновых шлепках зашла в воду и протопала к нашему судну. Она закинула одну ногу в лодку, затем чуть не растянулась в воде и не перевернула всех нас. Неловко схватившись за мои плечи, она сильно наклонила посудину, залезла и села рядом со мной на скамейку.
– Ну что? Поплыли! – скомандовала она, набрала пригоршню воды и брызнула на ухмылявшегося Витьку.
Мы двинулись на тот берег. Вообще плавать туда не разрешалось. Вернее, разговоров об этом как-то никогда и не было, но, анализируя уровень возможных запретов и ограничений, можно было сделать такой вывод. И мы решили не уточнять, а действовать.
Витька так же сидел на веслах и балабонил[24]. Рот у него не закрывался.
– Вы слышали, как Вовчик, бабы-Катин внук, ну из Москвы который, он около балки еще живет, раков ловил? Умора! Услышал он как-то о том, что когда раков ловишь руками, то их удобно в реке, чтоб не упустить, в трусы прятать. На берег с каждым раком не набегаешься, с ведром неудобно: переворачивается, можно всю добычу потерять. Сетка руки занимает, а на шею ее не наденешь: мешает обзору. Самое лучшее дело – семейные трусы. Натягиваешь их поверх плавок и лезешь в камыш или по норам. Как поймал рака, так его в семейники и закручиваешь, с внешней стороны подворачивая ткань. Этому дурачку-то Вовке в Москве не рассказали, как надо. Полез в плавках в камыш и орет оттуда как ненормальный. Поймал двух раков и засунул их себе! Ну дебил! Ладно б еще под резинку закрутил их. Нет же! И они ему, эти раки, там, в плавках, устроили инквизицию. Так еще б раки были как раки – мелочовка!
Девчонки смеялись, и я тоже.
– А вообще он странный парень… Как двадцать градусов на термометре покажет – так он уже от жары с ума сходит. Как-то он приезжал в мае, места себе не мог найти – запарился. Мы все ходим с длинным рукавом, а этот расплавился весь. Ну, в принципе, у них в Москве все почти такие. Я с мамой как-то осенью ездил. Пятнадцать градусов на улице, холодрыга, а народ в шортах ходит, жарко ему. Это все потому, что они нашей жары не видывали. Жарко – это когда задницей на лавочку невозможно сесть, потому что сожжешь ее в угли. И садиться нужно на такую лавочку уметь. Не сразу, а присесть, пока чуть припечет, потом на руках приподняться, подождать чуток, опять присесть. Раза три-четыре так сделаешь – уже терпимо горячо, можно и пятую точку свою мостить. Вот это класс! Вот это жара! Настоящая!
Я слушал Витьку и смотрел мимо него на Наташу. Она хихикала над его шутками и оглядывала речную ширь. Когда наши взгляды встречались, она неловко смущалась.
Витька – хороший рассказчик. Уж и не знаю, как бы я жил без него в деревне. Мы с ним дружили уже столько лет, что и не помню, когда познакомились. Наверное, в детстве. А подружились после одного дурацкого случая. На улице, недалеко от дома моей бабушки с дедом, была водяная колонка – старая такая, с рычагом на носике. Надавишь на него – вода течет. И я туда пришел попить. Ну не только. Там вообще было интересно. Рычажок этот, видать, уже барахлил, и вода там всегда бежала тоненькой струйкой, образовывая небольшое болотце с головастиками, зеленой водоросляной тиной, канальчиками, где собирались стаями осы. Короче говоря, классно. Приплелся я к этой колонке и играл там. А потом появился Витька, который решил меня прогнать, потому что считал колонку своей. Мне было лет пять. Он что-то орал, говорил, чтоб я убирался с его места, и так далее. А я был против. Тогда он ничего не нашел лучше, как набрать репяхов[25] и кидать их. По одному они летали плохо, поэтому он их начал срывать целыми гроздьями и целиться в меня. Но не попадал. А я стоял на месте и держался около колонки. И чтоб его подзадорить, кричал:
– Косой! Не попадаешь! Косой!
Мои слова на Витьку действовали озлобляюще, и он в ярости рвал еще больше репяхов, подбирался ближе, пока мы не подрались чуток.
Нас разнимали наши мамы. А Витька своей объяснял: «Он меня косым обзывал!»
Кто же знал, что у него на самом деле глаза косые? Правда, говорил он это тоже смешно: «У меня небольшое сокоглазие». Вот так мы с этим сокоглазым и подружились.
Мы поплыли от мостика вдоль камышей, возвращаясь к тому месту, откуда начали свой путь с Витькой. Здесь, на развороте, речку переплывать было интереснее всего: она открывалась во всей своей шири. Виден был не только наш край, но еще и тот, который прятался за поворотом.
Наташа ехала лицом к нам, и мне несложно было поглядывать на нее. Обзору мешал Витька со своими веслами, ну да ладно. И еще Катька занимала много места на лавочке. Она постоянно вертелась и юморила. Они с Витькой были как та радиопрограмма, с помощью которой нас с Анькой бабушка будила, разве что песен не пели.
– О! Арбузик! – заверещала Катька, увидев полосатый шар, спрятанный под сиденьем лодки, где мы с ней располагались. – Давайте его заточим!
– Нет, лучше как переплывем. На том берегу, – сказал Витька.
Катька выкатила арбуз из-под лавки, подняла на своих руках. Он был среднего размера. Катька поднесла арбуз к своему длинному носу и вдохнула его зеленый аромат.
– Ах! Как пахнет! – Губы ее растянулись в слащавом предвкушении.
– Подождать не можешь? – Витька бросил весла и начал отбирать украденное добро. – Тебе лишь бы брюхо набить!
Катька, заливаясь смехом, арбуз не отдавала. Лодка качалась под весом борющихся, как будто мы попали в шторм.
– Мы сейчас перевернемся! – пропищала Наташа то ли в шутку, то ли всерьез.
Но эти слова стали для меня сигналом. Я схватился за арбуз сбоку. И как-то так получилось, что Витька с Катькой ослабили хватку, а зеленый шар, оказавшись на секунду у меня в руках, выскользнул и ударился о бок лодки. Арбуз оказался в воде, а следом за ним в реку полетел и я, свалившись в воду спиной.
Вся эта картина вызвала дикий смех у Катьки с Витькой. Они прямо ржали как умалишенные. Конечно, в воде-то оказался я, а не они! Наташка смотрела на меня и тоже смеялась. Но как-то по-другому. И мне от этого было приятно и самому смешно.
Я доплыл до треснувшего арбуза, передал его в лодку и следом с помощью Витьки забрался в нее сам. Пришлось скидывать свою мокрую майку с шортами и оставаться в одних плавках.
– Давайте уж, раз такое дело, его здесь и съедим! Все равно лопнул. Видимо, такая его судьба, – сказал я, поправляя свои мокрые волосы.
Больше всех этому решению радовалась Катька. Она посчитала себя победительницей и всячески это демонстрировала.
Ножа у нас не было, поэтому я приподнял арбуз и бахнул его о скамейку. Он раскололся на две неровные части. Разделив их еще на несколько ломтей, мы стали выедать теплую алую мякоть, смеясь и пачкая подбородки, щеки, губы. Сок тек по рукам и капал на дно лодки. Арбузные корки мы побросали в камыши и поплыли туда, куда и собирались, – на ту сторону.
На том берегу
Лодку мы вытянули из воды. На берегу ровный слой чистого песка, и лишь у кромки небольшой, намытый волнами бугорчик. Между камышами – большая прогалина, словно сама природа создала место для купания. Никакой малышни и бабушек на берегу, как на пляже с нашей стороны. Девчонки взяли с собой кулёк[26] бабушкиных пирожков с паслёном[27]. Вроде бы сорняк, а какая вкуснотища получается, особенно когда знаешь, что это пекла бабушка Наташи.
Степная трава невысокая, но из-за близости речной влаги зеленела пышнее и была затянута повиликой[28]. Меж травяных стеблей были протоптаны тысячи дорожек для жуков и юрких ящериц. Сновали деловые красно-черные солдатики с африканской маской на спине. Муравьи напоминали работников завода, расхищающих социалистическую собственность, тащили в свой дом все что ни попадя. Вокруг летали длинные стрекозы со стеклянными крыльями, огромные начальственные махаоны, а группками – бледные рядовые мотыльки. Жужжали толстые шмели и прыгали акробаты-кузнечики. Здесь, в траве, находили свой дом и степные птицы. А чуть дальше, в высоком берегу реки, селились ласточки – нежные, элегантные и стремительные.
Мы лежали на небольшом покрывале и играли в карты. Я расположился на боку, опираясь на локоть, и легко касался им Наташкиной ноги. И хотя лежать на земле было не очень удобно, я боялся пошевельнуться, чтобы не нарушить такое важное и волнующее соседство. А еще хорошо то, что, купаясь в реке, можно было подплыть к Наташке и схватить сзади, как будто ты хочешь ее в шутку притопить или подкинуть. Я заметил, что Витька тоже часто подплывал к Наташке с такими же намерениями. А вот Катька сама нападала то на меня, то на Витьку. Видимо, потому, что ее никто в воде не хватал, а ей без этого было скучно.