Родные невероятно переживали, ведь последнее желание любимого человека могло не исполниться. Мы с волонтерами и сотрудниками поддерживали их, уговаривали ничего не отменять: все обязательно произойдет, она жива и ждет этого дня не меньше всех нас.
И действительно, все получилось! Утром сознание вернулось к Марине Борисовне, батюшка повенчал пару, и глаза женщины засияли, морщинки разгладились, она как будто даже помолодела.
Все близкие приехали на праздник, пятнадцать человек, любимые и родные… В холле хосписа музыкант тихо играл на рояле, семья в полном составе сидела за накрытым столом.
Так много было сказано друг другу, столько любви вокруг! Светлый праздник, искренние эмоции, даже солнце словно ярче светило в этот день. Но самое важное – это улыбка на лице нашей Марины Борисовны. Она мечтала, ждала… и все сбылось! Я в первый раз за свою жизнь увидела настоящее счастье на лице человека, такое чистое, красивое…
Больше она не приходила в сознание и через несколько дней ушла.
Светлана Лоскович
Валентина Ивановна не разговаривает. Совсем. Ни слова. Только звуки издает.
На Масленицу в хоспис принесли блины. В палате, где она живет, все пациенты очень обрадовались, а Валентина Ивановна только отрицательно качала головой.
А потом попросила (знаками) бумагу с карандашом и написала: «Спасибо вашей бабушке за блины. Сколько она их напекла! Много блинов не бывает! Я знаю это по своему опыту! Но, к сожалению, не могу их есть сейчас…»
Нюта Федермессер
В палате мама и дочь. Маме девяносто восемь. Дочь ее не отпускает, не может принять грядущее свое сиротство. А мама уже головой там…
Когда я обращаюсь к ней, к маме, она говорит мне, вырываясь из сонного своего забытья:
– Мамочке, передайте меня моей мамочке, зачем она меня оставила тут, на море, отвезите меня к ней обратно в Москву…
Смотрю на ее лицо, на румянец, на белые тоненькие волосы, словно паутинка, – она снова маленькая девочка. И хочет к маме, вдыхать сладкий пот ее подмышек, хочет защиты, как в детстве. Не может она больше сама оставаться матерью для своей дочери и в какой-то момент ловит рукой дочкины пальцы, подносит их к губам, целует и шепчет: «Мамочка-мамочка-мамочка…»
А дочь роняет на простыню слезы и говорит: «Да, родная моя, я тут, я с тобой». Потом поворачивается ко мне и смотрит на меня растерянно. Просто обнимаю ее и глажу. По волосам и по спине. Глажу и слушаю ее тихие слезы. И думаю, что когда-то и она будет вот так лежать, уходя, и ее мама вернется к ней, вернется в руках и голосе сиделки или волонтера…
Все мы остаемся сильными и взрослыми ровно столько, сколько у нас есть сил на то, чтобы эту свою взрослость осознавать. Быть взрослым – работа. Именно поэтому некоторые так взрослыми и не становятся…
А когда силы уходят, когда уходит сознание, мы снова становимся детьми, нам всем делается одинаково страшно в темноте, одиноко и тоскливо.
И даже чтобы просто дышать, нужно обязательно слышать чей-то голос и держать кого-то за руку.
Валерий Першуков
У нас сегодня «Окрошка-вечер»!
Всё сами: нарезали, смешали, залили квасом-кефиром, съели, поздравили друг друга, посмеялись, помечтали, что будем делать в следующий раз: пиццу, или пельмени в горшочках, или оливье.
Говорят, что надоело, когда готовым кормят! Хочется самим!
Из разговора пациентки с родственницей по телефону: «Галя, это не больница, мы окрошку делаем!»
Дмитрий Левочский
В холле хосписа включил «Полосатый рейс» и вспомнил сразу: тридцать лет назад, во дворе темно и душисто перед грозой, вечер субботы. Домой не хочется совсем, внутри неизменная радость детства, когда хорошо везде и всегда: и от грозы приближающейся, и от вечера, и от субботы, и от себя самого, что редко случается сейчас. И голос мамы с балкона:
– Беги скорее домой, «Полосатый рейс» показывают!
Летишь домой как угорелый, в горле сердце стучит, и радость, кажется, заполняет вообще все, что только можно заполнить. Еще три минуты, минута, и я увижу этих замечательных актеров, которых я тогда еще плохо знал по имени, и тигров, и смешную музыку, и все-все-все. И предвкушая все это, бежишь еще быстрее, чтобы ни минуты, ни секунды этого счастья не упустить.
Те же лица, те же актеры, музыка та же. И невидящие глаза Андрея Борисовича, который не может смотреть фильм, хоть и смотрит в упор. И даже если говорю: «Андрей Борисович, “Полосатый рейс” идет!» – он только слегка наклонит голову, прислушиваясь к тому, что мне уже не дано услышать.
А все равно смотрим. И на молодого Леонова, и на тигров, и на море синее, теплое. Я верю, что где-то внутри радость есть. Радость оттого, что можно больше не ждать маму, не ловить фильм в сетке скучных передач, а включить в любой момент, в любой день и время.
Включить, смотреть и надеяться, что и Андрей Борисович все видит и радуется, как я.
Анастасия Жихаревич
«Я ничего покупать не собираюсь» – вот, пожалуй, единственное, что мы слышали от Нины Васильевны. Она в хосписе уже в третий раз. Оба прежних раза отказывалась от любых взаимодействий. Корректно, но строго. Ни «тележки радости», ни концерты, ни мастер-классы, ни поговорить, ни улыбнуться. Сбились с ног, доказывая, что ничего не продаем. Никто из волонтеров не мог растопить ее сердца.
А в этот приезд – оттаяла. Поверила. Слова добрые говорит, музыкантов хвалит, волонтеров, удачи желает, чтобы дело наше жило. Даже врачи недоумевают!
– Хорошие вы все! – говорит Нина Васильевна. – Делаете всё очень достойно и правильно. Можете даже… продавать.
Екатерина Чекмаева
Иван Георгиевич всей душой любил радио и все связанное со звуковой техникой. На свой день рождения он хотел только одного: чтобы привезли его любимую музыкальную технику и он бы вместе с семьей и близкими отметил праздник. Мы сделали всё, как он хотел. Иван Георгиевич любовно настраивал звук к приезду гостей, пока мы с волонтерами накрывали на стол.
Праздник вышел славный, по-настоящему семейный. Вечером Иван Георгиевич тихо уснул и скоро ушел со счастливой улыбкой. Он сделал все, как хотел.
Валерий Першуков
Мария Петровна, тихая сухонькая старушка, приехала в хоспис из больницы с ужасными пролежнями глубиной с кулак и с непереносимой болью. Обезболивающее ей подобрали быстро, и боль ушла. Но пролежни – дело трудное и долгое, заживают медленно и требуют практически ежедневных перевязок.
И хотя боли нет и перевязки делают специальными, не прилипающими к ране повязками, Мария Петровна каждый раз кричит на все отделение во время процедуры, словно ее пытают каленым железом. Кричит от страха, не от боли. Соседки по палате лежат с застывшими лицами, родственники пациентов пробегают мимо палаты в ужасе.
И вот перевязочная сестра, устав безуспешно отвлекать разговорами бабушку Марию, дала ей то, что первое попалось под руку на ее столике, – маленькую маринованную помидорку.
И – о чудо! – бабушка перестала кричать и принялась со смаком поедать, как оказалось, любимую закуску. Тут же перевязочная сестра сообщает координатору о своем открытии, координатор пишет в чате волонтеров историю о новом невероятном методе перевязки, и с тех пор у Марии Петровны не переводятся банки с маринованными помидорками-черри.
Идет перевязочная сестра по коридору, встречает волонтера и говорит:
– Сегодня после обеда иду перевязывать Ма-рию Петровну. Ну, ты знаешь, какой препарат нужен.
И волонтер тут же собирается в ближайший магазин.
Нюта Федермессер
У нас в хосписе лежал парень. Он жил в Москве со своей девушкой. И вот он заболевает раком, попадает в хоспис. И как-то упоминает, что у него есть еще бывшая жена и дочь, только живут они очень далеко. И что они никогда не согласятся приехать.
И так часто он это повторял, что стало понятно: он очень хочет, чтобы они приехали к нему. Мы нашли телефон, дозвонились, фонд «Вера» оплатил билеты до Москвы.
И они приехали. Я никогда не забуду того, что она (бывшая жена этого пациента) сказала мне, уже уезжая: «Спасибо вам! Мне не нужно будет больше врать ребенку о том, что папа – летчик».
Для меня эта встреча, эта ее честность – один из самых важных моментов в жизни.
А еще был случай, когда женщина, потерявшая мужа, приехала на свой день рождения в хоспис – потому что наши сотрудники стали за время болезни такими близкими, что она захотела не только горе, но и радость воспоминаний разделить с ними.
Кристина Акриш
Обед как дома (своими руками). Сегодня приготовили вместе с родителями наших маленьких пациентов крем-суп из шампиньонов с тыквенными семечками и гренками, а еще яркий сорбет на десерт.
Для нас играло радио «Шоколад», и мы болтали о женском, о разных вкусных рецептах и семейных традициях, много шутили и смеялись. Главная задача этого мероприятия была отвлечь мам от их бесконечных больничных тем и забот.
Каждый, кто проходил мимо, считал своим долгом зайти, чтобы выразить восхищение ароматом, который доносился с импровизированной кухни, и похвалить поваров.
Все получилось, родители довольны! Нам даже удалось угостить сотрудников. Суп все оценили по достоинству и отказались есть больничный суп на обед.
Екатерина Чекмаева
– Знаете, когда одиннадцать месяцев назад я узнала, что мне осталось недолго, – решила исполнить свою мечту. Я долго думала, а потом поняла, что больше всего на свете мечтаю прочитать всего Диккенса. И вот я пошла в библиотеку, а у них два собрания сочинений: 1957 года в тридцати томах, и 1970-х – в десяти. Я, конечно, выбрала тридцать.
Я думала, мне не суждено дочитать, но справилась всего за три месяца.
Диккенс такой живой писатель, в нем столько эмоций! И мудрый – он столькому может научить! Когда читаешь все, что человек успел написать, он как будто становится твоим другом. Представляете, обрести друга, оказывается, так просто…