– Развернуть, может, кровать? Будете в окно смотреть, хотите?
Л. А. молчит и смотрит.
– Пить хотите? А мороженое? Музыку любите?
Говорю о погоде, о птицах за окном… Л. А. молчит. Но глаза…
Сажусь рядом. Мой ритм спадает. Начинается та тишина, за которую так люблю хоспис. Глажу по руке. Смотрю в глаза. И он… молчит и смотрит. Рядом. Минут двадцать проходит. Встаю. Говорю:
– Я пойду.
Он отвечает:
– Спасибо вам. Большое.
Уже на выходе я:
– Может, таки мороженого?
– Ага, белого.
Улыбаюсь. Кормлю…
Анастасия Лаврентьева
Разговариваем с Ингой Ильиничной, она рассказывает про свою квартиру в Кривоколенном переулке, про фамильное серебро ее семьи, про то, как накрывали чайные столы когда-то, используя множество приборов…
И тут в палату приносят ужин, сервировка симпатичная, но явно проще той, что в ее историях. Спрашиваю: «Как вам?»
После короткой паузы ответ: «Стол накрыт с любовью».
Алёна Безднина
В воскресенье раздался звонок. Приятный мужской голос сказал: хотел бы помочь хоспису. Очень благодарен нашей выездной службе, которая была с ним и его супругой, ушедшей несколько месяцев назад…
Мы долго разговаривали. Он явно тоскует. Мы поговорили и о его дочерях, и о том, как хорошо они прожили с женой пятьдесят два года. И, конечно, он рассказывал мне о «ребятах» – наших сотрудниках. Какие они необыкновенные, какие у них глаза, какие они деликатные…
И вдруг говорит: «А знаете, что меня больше всего поразило? Они никогда не смотрели на часы!»
Родственники пациентов замечают всё. Любая мелочь может стать очень важной…
Мира Тристан
– Ну что? Когда меня и куда?
Обе выжидающе смотрят мне в глаза.
– Мария Ивановна, я не знаю, когда. А куда? Так в одно из наших учреждений. А там так же, как и здесь, хорошо.
– И что, там тоже все бесплатно?
– Конечно. У нас нет платных стационаров.
Бездомная Рая спрашивает:
– А со мной что?
– И с тобой решать будем. Не в овраг же тебя и не на улицу.
– Я на улице не смогу уже. Ножки не ходят, руки не работают.
– Мы на улицу не выписываем. Вы отдыхайте, поздно уже, пойду я. Завтра приду.
Уходя, оглянулась: напряжение на лицах ушло, а Рая вдруг заплакала, утирая глаза скрюченными пальцами, как плачет ребенок, который боялся и ждал наказания, а его просто погладили по голове.
– Ты мне пообещай, что будешь осторожной по дороге домой, – напутствовала она меня.
Анастасия Лаврентьева
Мужские четырехместные палаты – особый мир, где один за всех и все за одного. Разный возраст, разные характеры, но друг за друга горой.
Все устали от диетической еды, и мы решили сегодня устроить пир с шаурмой, копченой скумбрией и прочими простыми мужскими радостями.
Трое хорошо едят сами, с удовольствием, болтают, смеются, а Сан Саныч говорит мало, ест еще меньше, но шаурму съел с удовольствием, сосредоточенно пережевывая двумя оставшимися зубами.
Видели бы вы, как радовались его соседи, что он поел, – подбадривали, поддерживали, хлопали. А Сан Саныч качал головой: дураки, мол, но та-а-ак улыбался…
Анна Самойлова
Наталье Матвеевне восемьдесят семь, сегодняшний врачебный обход застал ее во время стрижки. Беседуя с врачом, она взяла салфетку и зачитала свои стихи:
И зачем я боялась
И не шла на контакт?
Ожидала несчастья,
Получилось не так.
Коллектив обалденный,
Словно пчёлы жужжат.
Каждый знает, что делать…
Строфа пока не дописана, но это ничего! Настроение у автора отличное: стрижка удалась.
Держу напротив зеркало, Н. М. увидала свое отражение: «Ой, какая челка блатная! Прелесть!»
Мира Тристан
Если продолжить тему вкусной еды. А как говорит Оля: «Как можно не любить вкусную еду!»
Вчера на прогулке. Кровати стоят друг от друга в трех-пяти метрах. Оля слышит мой голос и кричит: «Мира, это ты?»
Она всегда и всех так спрашивает, кто заходит в палату. Иду к ней.
Оля бездомная, лицо обезображено болезнью, глаза не видят. Но Оля не всегда была на улице, когда-то, в той, прежней жизни, она работала поваром, вкусно готовила и вкусно ела.
На прогулке кормлю ее мороженым, а она говорит: ты, когда для своих домашних будешь рыбку жарить, ты мне тоже сделай, в маринаде. Запиши рецепт. Диктует, я запоминаю.
– Завтра приготовь, ладно?
Утром прошу наших поваров приготовить на обед рыбу по рецепту Оли: прокалить масло, затем положить лук, морковь и рыбку, залить бульоном и протушить.
В обед иду ее угощать. Как она все это ела! Она ела так, что мне было вкусно, хотя ей и непросто жевать, практически нет зубов, все лицо стянуто коркой. Но как она ела, пила эту маринадную юшку, с кусками белого хлеба, наслаждаясь и приговаривая:
– М-м-м… Какая вкуснота! Я рыбку с хлебом люблю. Вообще вкусно готовят у вас, но удовольствие только сейчас получила. Мир, а ты тоже ходишь кормишь?
– Ну да. Помочь многим нужно. Не все же быстро есть могут. А я помогаю, чтоб можно было не спешить.
– Значит, сегодня мне повезло, да?!
Наш обед длился полчаса. Полчаса удовольствия и разговоров. Оля поделилась секретами приготовления узбекского плова и украинского борща. А еще сказала, что наконец-то поговорили по-человечески, не спеша: то я спешу, то она куда-то бежит.
Оля лежит и никуда уже не бежит. Но в своем мире, а он у нее очень многогранный, она бежит. А кухне она просила передать, чтоб ждали от нее подарки.
А вчера напекли булок. С корицей, с изюмом. Ели даже те, кто ест только протертое. Анастасия Борисовна, которая ест очень избирательно и очень мало, взяла булку двумя руками, вдохнула ее аромат, близко-близко поднеся к носу, и, отщипывая по кусочкам, всю ее съела…
Анастасия Лаврентьева
– Эльза Ивановна, может, вы чего-то хотите?
– Да! Цианистого калия!
Так все начиналось – а потом захотелось посмотреть, как художницы расписали окна к Новому году, а потом еще музыки, а после ужина – попить чаю с домашним вишневым вареньем и обязательно поговорить.
Мы сейчас словно транзитный пункт: люди приезжают и уезжают, времени мало, но очень хочется успеть по-настоящему увидеть, услышать и просто жить здесь и сейчас.
Надежда Фетисова
Дверь палаты открыта, держа в руке два стаканчика мороженого, захожу. Полумрак, кровать сдвинута немного в серединку и ближе к окну, чтобы было видно деревья и небо, но так, чтобы солнце не сильно попадало на лицо. На прикроватном столике маленький стаканчик с полевым цветком, кто-то из медсестер принес порадовать, книжка и бутылочка с водой.
На кровати маленькая худенькая женщина, в подушках и одеялах почти не видно. На секунду я забыла, где нахожусь, на секунду показалось: комната деревенского домика с небольшим окошком, через которое падают лучи солнца и можно увидеть пылинки, танцующие в лучах, как в детстве.
– Добрый день. Меня зовут Надя. Вы любите мороженое?
Она посмотрела на меня немного испуганно, озираясь по сторонам, и улыбнулась:
– А разве можно? Я, признаться, люблю, но представить сложно, сколько я его не ела. Я бы с большим удовольствием. Года три, представьте себе…
Мужская палата, стучусь тихонечко, в основном все спят, обед только что закончился. А. повернулся в мою сторону. Подхожу поближе, мы еще не знакомы, здороваюсь.
– Вы любите мороженое? Очень хочу вас угостить.
– Я не могу, руки не работают.
– Можно, я вам помогу?
А. жадно, второпях откусывал стаканчик, как дети, когда очень-очень вкусно и хочется сразу все съесть.
По щекам А. текут слезы. Ему вспомнилась бабушка, которая воспитывала его; рассказал, что одинок, про сестру Надю… Что никогда не встречал такого к себе отношения… Что мороженое – роскошь, в молодости последний раз…
Меня спасли очки, слезы предательски полились сами собой.
Просто стаканчик мороженого…
Анастасия Жихаревич
Сегодня наряжали елку вдвоем с Е. И. Включили себе «Иронию судьбы…» и потихонечку…
Вспоминали сначала свои детские Новые года, потом в качестве родителя. Какие игрушки были раньше, кто наряжал, кто гирлянду вешал…
Из диалога с Е. И.:
«Мы с мамой всегда елку наряжали. Папа? Папа работал много, это был именно наш с ней ритуал. Столько любви! Я вообще залюбленный мамой был. Изнеженный. Мама умерла рано, мне двадцать три года было. А я потом всю жизнь этой любовью напитывался. Этими, только нашими, моментами. Раньше я всегда все наперед планировал. А теперь цели стали такими маленькими: проводить внучку младшую в первый класс, встретить Новый год… И каждому взятому рубежу – радуюсь».
Нюта Федермессер
Наше общество не приемлет слабости. Мы все должны быть лидерами, успешными, эффективными, красивыми. Что тогда удивляться, что при таких установках мы не умеем болеть и стареть? Каждый для себя хочет эвтаназию, раз – и всё. Легко. Чтобы без мучений и быстренько. Надо, чтобы все было легко. Жить, любить, умирать…
Но прожить без боли невозможно. Надо приучать себя принимать чужую слабость, тогда легче будем воспринимать и свою.
Мира Тристан
– Принеси кипяточку, – просипел Анатолий Сергеевич.
Несу. Чай он пьет раз десять, а то и больше в день.
– Я ж на нем вырос, да и вообще чифирил я. Тридцать семь лет жизни в тюрьме провел. Я родился в тюрьме, в тюрьме и умирать нужно.
– Анатолий Сергеевич, вам восемьдесят один год, ну какая тюрьма уже?
– Кто знает?! Есть такое правило: в тюрьме родился, в тюрьме и помирай. Я б тебе столько всего рассказал, но голоса нет. Когда жена умерла, у меня голос пропал, от нервов, наверное. Я очень ее любил, пылинки сдувал, и она меня любила.