— Ого! — присвистнул Валька, увидев в нем свое отражение.
— А прочное? — поинтересовался Кранц.
Один из рабочих с улыбкой протянул ему молоток:
— Бейте.
— Да ну… — заулыбался старик.
— Бейте, бейте, — настаивал рабочий.
Однако Борис Аркадьевич сказал серьезно:
— И ударил бы, сынок, попроси ты меня об этом, к примеру, еще вчера. Теперь же просто рука не поднимется. Свое!
Валька вдруг спохватился:
— А фотоаппарат, дядь Борь?
— Какой фотоаппарат? — не понял тот.
— Ну, который вы мне дали для обучения.
— Тот древний «Зенит», что ли? — с усмешкой уточнил старик. — Оставь его себе, Валюх. Пусть это будет подарком тебе. На память о твоем первом дне в качестве честного кооператора.
— Да, этот денек трудно будет забыть! — сказал Валька, хрустнув попавшим под подошву ботинка осколком. — Только не пойму я что-то, дядь Борь. Один фотоаппарат останется у меня, другой у вас свистнули. Чем работать-то будем?
Кранц, продолжая улыбаться, поманил Вальку за собой внутрь салона.
— Гляди, — сказал он ему, кивая на осиротевшую треногу.
Валька бросил на нее лишь один короткий взгляд, а когда вновь взглянул на старика, в руках у того возник, словно по волшебству, новенький фотоаппарат.
— «Кэнон», — понизив голос, с благоговением произнес старик, после чего торжественно водрузил его на треногу, на место исчезнувшего «Зенита».
Помещение, отныне принадлежащее кооперативу фотографа Кранца, к полудню уже было не узнать. Оно преобразилось почти как по мановению волшебной палочки. Стены удивительным образом выровнялись с помощью загадочного бежевого покрытия, под потолком холла возникла лампа с регулирующимся светом. Появились удобные кожаные кресла для посетителей, дополнительные зеркала.
Руководивший рабочими в синих спецовках мужчина, белозубо улыбаясь, осведомился у Бориса Аркадьевича:
— Ну? Вроде все. Вас устраивает?
Кранц, пробежав глазами по углам фотозала, тоже улыбнулся.
— Вполне пристойно, господа. Спасибо!
— Это было не трудно, — проговорил прораб, после чего вместе со своими рабочими покинул салон.
Борис Аркадьевич еще раз обвел довольным взглядом помещение и поинтересовался у своего стажера:
— Ну, как тебе?
— Обалдеть, дядь Борь… — ответил тот, до сих пор, с момента завершения утренней баталии, будто пребывавший в некоторой прострации. — А что это за люди такие были? — спросил он, кивая на отъезжающий «Рафик» за окном.
— Тоже кооператоры, Валюх, — пояснил Кранц. — Вот времечко-то настало! Еще год назад такой ремонт затянули бы на год. Теперь же, глянь, всего несколько часов работы — и ты как в заграницу перенесся.
— И во сколько вам обошелся этот перенос, дядь Борь?
Тот загадочно улыбнулся.
— Не твоя забота, вьюноша! Но отрабатывать этот ремонт нам с тобой придется не один день. Ты как, все прочитал в моей книжке о цинкографии?
— Да… Вроде как прочитал. Не все понял, правда, но интересно. И знаете, дядь Борь, какой мне сон потом приснился?
— Ну?
— Я будто себя в будущем увидел. Сижу я себе в точно такой же вишневой «девятке», в какой ваш Пахом со своими пацанами прикатили. А вокруг меня, как бабочки, деньги бумажные кружатся: рубли, трешки, доллары американские, как я понял…
Валька прервал рассказ из-за того, что дядя Боря ни с того ни сего вдруг закашлялся.
— Чего? — насторожился Валька. — Думаете, дядь Борь, деньги к чему-то плохому снятся?
— Кхе-кхе… Не знаю… Кхе-кхе… — с трудом заговорил Кранц. — Я обычный фотограф… кхе-кхе… а не толкователь сновидений. Но вот что машина такая же, как у Пахома, тебе приснилась, это я могу сказать тебе к чему. Почти уверен — скоро такая же и у тебя будет.
Валька с замиранием сердца подумал, что раз уж старик с такой уверенностью говорит о «девятке», то, следовательно, сон был вещий. Ну, а дальше, если следовать логике, то и посыпавшиеся вслед за видением вишневых «Жигулей» деньги тоже когда-нибудь должны будут материализоваться в его жизни. Да и странно это — имея новые «Жигули» девятой модели, быть бедным человеком…
Подумав об автомобиле, Валька тут же забыл обо всем ином.
— Но у меня же нет прав, дядь Борь! — чуть ли не воскликнул он.
Кранц усмехнулся:
— Разве это проблема? Главное — иметь нужные связи. А они у меня, Валюх, как ты знаешь, имеются. Если уж комсомольский билет тебе сварганили, то уж права — вообще пустяк.
— Но я ж не умею водить… — несмело улыбнулся Валентин.
— Научишься. Только надобно будет подыскать тебе какую-нибудь старую машину. Если раздолбаешь, чтоб не жалко было, — взглянув задумчиво за окно, старик добавил: — У меня даже есть на примете один древний «Москвичок»…
Валька стоял в центре фотозала и недоверчиво смотрел на старика. Верить ему или нет? Может, у него в мозгах уже начались некие возрастные изменения и он просто выдает желаемое за реальное? Фантазирует, не иначе!
— Я же еще за справку для военкомата не расплатился с вами, дядь Борь, осторожно напомнил он старику.
Тот, придержав борта своей голубой жилетки, плюхнулся в новое кресло и, ударив по его мягкому подлокотнику ладонью, совершенно серьезно произнес:
— Расплатишься, сынок. Обязательно расплатишься…
Валька сел во второе кресло рядом.
— И когда же мы начнем работать? — спросил он.
— Да прям хоть щас! — ответил ему Кранц. — Только скажи мне сперва, не слишком ли больнично теперь здеся все смотрится? — поинтересовался он, кивая на пустую бежевую стену. И тут же, резко поднявшись, принялся искать что-то в стопке пачек фотобумаги на столике возле треноги.
— Что вы ищете, дядь Борь?
— Вот! Уже нашел, — обрадовано произнес тот, отыскав в стопке какую-то картину в тонкой рамочке, после чего аккуратно повесил ее на едва заметный гвоздик, чудом сохранившийся после блиц-ремонта. Раньше на этом месте висел прейскурант на услуги фотографа.
Валька взглянул на картину да ахнул. Это был тот самый трояк, что он недавно рисовал по просьбе Кранца.
— Ну, как? — осведомился тот. — Погляди, Валюх, как твоя картина сразу оживила стену.
— Да уж… — улыбнулся юноша.
— Зеленое на бежевом. Интересный цветовой контраст! — отметил Борис Аркадьевич, возвращаясь в кресло. Заняв его, он еще где-то с полминуты полюбовался намалеванной стажером трешкой, после чего обратился к нему: — Однако, вьюноша, мы, кажется, остановились на цинкографии?
— Не, дядь Борь, — улыбнулся Валька, — я рассказывал вам свой сон.
— Сон? — удивленно переспросил Кранц, будто впервые услышал об этом теме. — Какой сон? День в разгаре. Давай-ка лучше о деле подумаем, Валюх.
— О каком деле? — удивленно взглянул на собеседника тот. — Мы ведь с вами убираться здесь собирались, а получается, что все уже сделано за нас.
— Ну, — ответил ему старик улыбкой, — кто ж знал, что так все обернется? Или ты домой торопишься? — осведомился он.
— Никуда я не тороплюсь, — пожал плечами Валька.
— Вот и замечательно! Тогда все же давай вернемся с тобой к цинкографии. Вот ответь мне, пожалуйста, как человек еще довольно молодой, но некой коммерческой жилки нелишенный… Если бы тебе предложили купить за смешные деньги футболку с ликом какого-нибудь… Даже не знаю, как сказать.
— Святого, что ли? — усмехнулся Валька.
— Не, — отмахнулся Кранц. — Короче, купил бы ты себе футболку, на которой будет красоваться какой-нибудь модный сейчас у молодежи зарубежный исполнитель: Джо Дассен там, Дин Рид…
Валька расхохотался так, что, откинувшись на спинку кресла, несколько раз даже звонко хлопнул ладонями по его подлокотникам.
— Ну… дядь Борь… — проговорил он сквозь смех, — уморили вы меня конкретно! Дин Рид…
Кранц чуть смущенно пожал плечами:
— Ну, это я для примера сказал. Я ведь не знаю, кого вы сейчас слушаете.
— Да много кого, дядь Борь! «Кино», «ДДТ», «Ария», «Наутилус»… Из забугорья тоже дофига кого послушать можно. Я вот, к примеру, от «Квина» торчу.
— Что ты делаешь? — удивленно шевельнул своими густыми бровями Кранц.
Валька с улыбкой пояснил:
— Торчу. Жаргонизм такой молодежный, дядь Борь. Означает — балдею… Нет. Слушаю, короче, и наслушаться не могу. Вот! Так, наверное, более точно будет.
— Ну и кто этот твой Уин? — с улыбкой осведомился Борис Аркадьевич.
— Не Уин, а «Квин», — пояснил Валька. — По-английски королева. Группа такая английская. Но поет в основном один — Фредди Меркьюри. Классный чувак! Одну песню даже, можно подумать, про Горбачева поет: «Вы-вел, вы-вел пятна![5]» — с улыбкой пропел Валька песню в вольном народном переводе[6]. Может, слышали?
Кранц покачал головой.
— Нет, не довелось. Но раз этот твой Федя такой модный, то хотел бы ты тогда заполучить футболку с его физиономией?
— Конечно, дядь Борь.
— Ну, а если бы у тебя их было несколько, смог бы ты их…
— Толкнуть? — опередил Валька старика.
— Именно, — согласился тот.
— Да как нечего делать, дядь Борь. С руками и ногами оторвут.
— Замечательно. А теперь главный вопрос. Нет ли у тебя дома фотографии этого Феди?
— Фредди, — поправил Бориса Аркадьевича Валька. — Конечно, у меня есть его фотки. Только как-то не очень они, дядь Борь. Один мой корефан «Сменой» переснял из какого-то импортного журнальчика. На черно-белую пленку, разумеется.
— А где он взял этот журнальчик? — осведомился Кранц. — Не мог бы ты тоже взять его на время? Хотя бы на денек, чтобы тоже переснять. Только уже на более серьезную, так сказать, фототехнику.
— Хм… — Валька задумался. — Вообще-то, можно попробовать взыть.
— Принеси как-нибудь. А я белых футболок постараюсь раздобыть. Попробуем этого твоего Фредю увеличить да на ткани потом запечатлеть.
— Неужели это так запросто можно сделать? — не поверил Валька.
— Ну, конечно, не настолько просто, как на словах, но… Ты же читал про фотоцинкографию. Главное — изготовить качественное клише! А для этого, в первую очередь, нужен качественный оригинал. Короче, Валюх, все будет зависеть от качества журнального снимка.