— И не боитесь вы, дядь Борь, с таким портфельчиком по городу передвигаться?
— Кого мне бояться? — равнодушно спросил старик, даже не повернув головы.
— Ну, мало ли…
— Если ты имеешь в виду милицию, то опасаться нечего.
— Вы так уверенно говорите, дядь Борь…
— Если бы они хотели, то давно бы накрыли нашу с тобой контору. Взяли б с поличным, так сказать… — старик нервно усмехнулся и повернулся к Валентину: — Тут и медные заготовки тебе, и реактивы… Отпечатки пальцев бы взяли! М-да.
— Но мы же все уничтожили, — напомнил Валька Кранцу.
— Вот я о том тебе и толкую, вьюноша. В милиции же тоже не дураки. Прознать о нас они могли только через стукачей, а раз прознали бы, поспешили бы взять с поличным, а не выжидали, пока все, так сказать, улики будут убраны. Как видишь, пока не взяли… — сказав это, Борис Аркадьевич невольно покосился на входную дверь.
Валентин тоже перевел на нее взгляд и непроизвольно передернул плечами, представив, как она сейчас распахнется и на пороге возникнут розовощекие милиционеры с сердитой собакой, рвущей повод.
— Сколько сейчас времени на твоих? — отвлек его от мрачных мыслей Борис Аркадьевич.
Валька взглянул на часы:
— Шестнадцать пятнадцать, дядь Борь.
Старик усмехнулся:
— Так шестнадцать или пятнадцать?
— Четыре часа пятнадцать минут, — серьезным голосом пояснил Валька.
— Что ж, время… — Борис Аркадьевич вздохнул и, наклонив голову к Вальке, тихо произнес: — Я сейчас выйду на улицу, дверь закрою своим ключом, будто никого в салоне не осталось. Мало ли, вдруг за салоном следят! Береженого, как говорится… Второй ключ на столике. Если до шести часов я не вернусь, тихонько отопрешь им дверь. Выйдешь, запрешь замок за собой, да топай себе домой. Ясно?
Валька растерянно захлопал ресницами:
— А почему вы не вернетесь?
— Я сказал — ЕСЛИ не вернусь, — повысив голос, напомнил старик. — Всякое может случиться, вьюноша, — уже тише пояснил он.
— И что же мне делать потом?
— Хм… Что делать… А сделаешь ты следующее: как окажешься дома, сразу же постарайся незаметно проникнуть в мою комнату… Ключ под ковриком. Зайдешь. Увидишь возле кровати тумбочку. Откроешь ее. Найдешь там старый термос. Пустой. Возьми его. Пусть у тебя хранится…
— Зачем он мне? — продолжал хлопать глазами Валька.
Кранц невесело усмехнулся:
— Пригодится, кофию напиться… Не простой он, Валюх. Если я не появлюсь в ближайшие дни, как ждать тебе надоест… Ну, где-нибудь через месяц. Так разбей его, и все поймешь… Но смотри, раньше времени этого не делай! — старик погрозил Валентину пальцем. — А то заявлюсь нежданно-негаданно, спрошу с тебя… Запомни — с того света достану! Не простой это термосок, Валюх…
— Но зачем вы мне все это рассказываете? — насторожился тот.
Борис Аркадьевич сглотнул.
— Что-то предчувствие у меня какое-то не очень хорошее, вьюноша…
Как раз в этот момент с улицы донесся звук мотора остановившегося возле двери салона автомобиля.
— Карета, так сказать, подана, — произнес Кранц, кряхтя, поднимаясь из кресла.
— Заказчики за вами прислали машину? — догадался Валька.
— Какой сообразительный, — с сарказмом заметил Борис Аркадьевич, направляясь к выходу. Однако, на миг остановившись перед дверью, обернулся и бросил: — Не забудь: ждешь до шести и шуруешь домой! Прихвати все свои манатки, будто тебя тут и не было, и вали отсюда, не оборачиваясь. Усек?..
Вальке на миг показалось, что на глазах старика блеснули слезы. Замершая возле двери фигурка его казалась какой-то жалкой: спина ссутулилась, одно плечо как-то несуразно опустилось под весом портфеля в руке… Даже чудилось, словно бакенбарды мастера уныло повисли…
Валька почувствовал, что в горле у него отчего-то возник комок. Сглотнув его, он ответил:
— Усек, дядь Борь. Не волнуйтесь. Все будет хорошо.
— Лучше пожелай — ни пуха ни пера.
— Ни пуха вам, дядь Борь, ни пера! — с готовностью выпалил Валька.
— К черту… — прошептал старик и, наконец, толкнул дверь…
А Валька остался ждать его.
Время потекло медленно-медленно. Чтобы убить его, он решил немного подремать. Опустился в кресло, закрыл глаза… И в тот же миг перед ними, словно наяву, замелькали купюры достоинством 25 рублей. Рука даже непроизвольно дернулась, собираясь поймать хотя бы одну из них — настолько реалистичным оказалось видение. Но вслед за ним пришло… Валька не знал, как назвать это странное, незнакомое ему ощущение, что он вдруг испытал. Равнодушие? Или, быть может, опустошение…
Действительно, дело сделано, все следы производства клише уничтожены… Остается только дождаться старика и получить свою долю. Сколько? Наверное, тысяч пять… Еще вчера, думая о такой сумме, Валька мечтательно улыбался и строил планы, на что бы ее потратить. Однако тогда же он и отметил, что мыслям этим не хватает серьезности. Подобные фантазии и в прошлом не раз посещали его. Особенно перед сном! Засыпая, он мечтал в сладкой полудреме: «Вот если бы у меня было десять рублей!..»; «Вот если бы я нашел где-нибудь сотню…»; «Вот если бы я выиграл в «Спортлото» тысячу!..» Желания менялись по мере взросления. И вожделенные суммы росли. Теперь это уже — пять тысяч… Только они почти реальны! Вот сейчас придет Кранц и выложит на столик возле треноги с фотоаппаратом тугую пачку подлинных пятидесятирублевых купюр… Почему именно пятидесятирублевых? Просто нравились эти зелененькие банкноты Вальке. Да и удобно! В такой пачке ведь должно находиться ровно пять тысяч рублей — сто листов, — как говорил старик.
Что ж, если чего-то сильно желать, оно, наверное, обязательно сбудется. Только что-то не радовался Валька. Наоборот, взгрустнул! Чего же ждать в будущем? Получается, уже и не помечтать перед сном? Как же так? Ляжешь спать, а думать-то и не о чем… Все твои мечты и желания исполнены. И будешь себе лежать, как бездушное бревно. Цель достигнута, но…
Какой ужас!
Валька почему-то вспомнил слова из песни Высоцкого, про альпинистов:
…И вот я на вершине,
Я счастлив и нем,
И только немного завидую тем,
Другим, у которых вершина еще впереди…
Да вот, увы, не альпинист он! Не закружит голову высота, не перехватит дыхание разреженный горный воздух… Он просто получит свою пачку денег. Получит, и все. Финиш!
В голове заунывно зазвучало:
Ямщик, не гони лошадей!
Мне некуда больше спешить…
Мне некого больше любить…
Ямщик, не гони лошадей…
То ли дело Борис Аркадьевич! Какая интонация! Валька не забыл, как тот недавно запальчиво цитировал строки из стихотворения «Уберите Ленина с денег!». Старик явно возомнил себя тем, кому по силам решать: оставаться ли вождю мирового пролетариата на деньгах или заменить его каким-нибудь Горбачевым. «А ведь и правда, — подумал Валька, — думать о подобных извращениях может только мастер своего дела, уверенный в качестве плодов труда своего…»
Но дальше мысли в голове Валентина Невежина начали путаться. Вроде бы за сегодняшний день особо и не перетрудился он, да и выспался накануне ночью вполне, но веки слипались плотнее, а сознание все стремительнее улетало в бездну сна. Возможно, причиной тому стало избыточное нервное напряжение. Глупый старик… Зачем он обронил, уходя, это дурацкое: «Если… я не вернусь…»? Вот переживай теперь за него, нервничай… Но чего ему бояться? Еще некоторое время недоумевал Валька, но вскоре тревоги покинули его, перед глазами замельтешили веселые солнечные зайчики с симпатичными мордашками, похожими на личико Леночки Павловой…
В себя Вальку привел жуткий грохот. Глаза его тут же открылись, но понимание природы этого звука в них появилось не сразу. Лишь когда шум повторился, Валька осознал, что исходит он от двери. И в тот же миг на него накатила ледяная волна страха…
Кто это может быть? У Бориса Аркадьевича же имеется собственный ключ… Это определенно не он. Тогда, кто? Неужели заказчики? Эти загадочные и, должно быть, серьезные, страшные люди… От них можно ждать всего. Неспроста же Борис Аркадьевич опасался их! Вдруг они, завладев клише, расправились с несчастным стариком, а теперь, чтобы совсем уж не оставлять никаких следов, решили убрать и его — юного ученика фальшивомонетчика Кранца?..
Буфф! Буфф! Буфф! — вновь загромыхала дверь.
Валька, опершись на подлокотники кресла, слегка привстал из него и посмотрел в сторону входной двери. За ее стеклом маячила широкоплечая мужская фигура. Конечно, это не дядя Боря… Что сразу бросилось Валентину в глаза, так это лысина незнакомца: нет, не бритая рэкетирская башка, а именно лысина — самая обыкновенная, блестящая, на которой малиново играли лучи клонящегося к закату солнца. Добропорядочная лысина внушила Вальке некое спокойствие, и он решился-таки подойти к двери. Хотя открывать ее и не собирался, но получил возможность хорошенько рассмотреть стучавшего.
Однако ничего необычного в этом человеке он не заметил. Толстенький, лысенький, лет под пятьдесят. Поняв, что смог, наконец, привлечь своим стуком в дверь чье-то внимание, мужчина принялся что-то объяснять. Правда, звук его голоса с улицы надежная дверь салона почти не пропускала, но по жестам, какими мужичок изображал фотоаппарат, не трудно было понять, что ему нужно срочно сфотографироваться.
Валька постучал пальцем по стеклу возле вывески «ЗАКРЫТО», привлекая к ней внимание припозднившегося посетителя. И тот будто только заметил ее. Лицо его скорбно сморщилось, после чего он провел указательным пальцем по своей шее, давая понять, что фотографии ему нужны позарез. Валька одарил его через стекло виноватой улыбкой и развел руками: «Не могу, «Салон» уже не работает!» Для пущей убедительности он даже показал свои наручные часы гражданину: поздно, мол. Однако тот не успокаивался. И Валька невольно отпрянул от двери, когда прямо на уровне его собстве