— Почему ты не согласился на поединок?
— Мальчишка-сыроед схитрил, — нехотя ответил Умка, — если бы я его победил, мы бы ничего не добились. Они все равно не привезли для обмена оружия и брони. Если бы я проиграл, он стал бы для своих людей героем. Так все лучше вышло: сыроеды всем показали, что они худого и подлого рода. Пусть радуются, пока могут.
— Будем мстить?
— Мстить? Нет, малыш, ведь они не убили никого из нас, — глаза старика загорелись недобрым огнем. — То, что произошло здесь, называется по-другому…
— Война, — прошептал Элгар.
Глава 2
Прошел месяц со дня стычки на острове Имегелин. Севернее пролива, там, где стоял одинокий валкаран Умки, землю все еще сковывало последнее дыхание умирающей зимы. Корка льда крепко держала побережье, и байдары, прикрытые шкурами, бессильно лежали далеко от воды.
Омрын отправился к оленеводам, чтобы рассказать о дерзости инук, моряне же вернулись в Улык — собраться с силами и обсудить план возмездия. Обманутые торговцы и проводники сошлись на том, что оставлять наглость соседей без ответа нельзя. Все помнили кровопролитные войны, которые велись между жителями противоположных берегов в прошлом. Столетия потребовались предкам Умки и Омрына, чтобы утвердить свое превосходство над соседями. С появлением у инук нового вождя соперничество могло возобновиться, а, по мнению Умки, луораветлан сейчас были к этому не готовы.
«Сыроеды не знали Якунина, — веско заметил старик во время обсуждения возможной войны. — Много их расплодилось: на одного нашего пятеро наберется. Я против большого похода. Нужно решить спор одним точным ударом, чтобы враги уже не поднялись».
Как ни странно, Омрын согласился с ним. Вместе старый воин и кавралин отговорили рвущегося в бой вождя Рыргина. Тот нехотя пообещал не торопиться созывать людей и дождаться решения оленеводов. Все стороны условились встретиться в начале месяца воды, когда снег подтает, и стада оленей смогут отыскать в тундре пропитание. Местом сбора должно было послужить одно из небольших стойбищ, которых немало было разбросано между мысом Пок’ыткын и валкараном Умки.
Перед тем, как покинуть свое жилище и отправиться на общий сбор, Умка и Элгар условились разделиться и обойти побережье. Умка хотел убедиться в том, что рядом с ними не появилось чужаков. Старик за свою долгую и насыщенную жизнь успел собрать немалые богатства, и не раз выказывал опасения, что они могут привлечь искателей легкой наживы. Элгар обрадовался отсрочке и возможности несколько дней побыть одному. Он любил одиночество. Любил сам снаряжать в дорогу нарты и запрягать в них собак. В одиночку выслеживать дичь и выходить в море, забрасывать сети… Вот уже десять лет прошло с того дня, когда Умка в последний раз помог воспитаннику натянуть лук и привязать к упряжке тушу убитого зверя. Старик говорил, что настоящий человек должен уметь самостоятельно преодолевать трудности, Элгар чувствовал — Умка не хотел быть возле него. Никто не хотел.
Элгар понимал: сколько бы трудностей он ни вынес, ему никогда не удастся занять место в натопленном уютном пологе, рядом с многочисленной, дружной семьей. Не будет дома и семьи, не будет жены и веселой толпы шумных ребятишек...
Он всегда будет один на один с ветром, снегом и соленой водой. Со стаями бесчисленных птиц, их криками и шумом крыльев, заглушающих прибой. С моржами, оглашающими морской простор своим грустным гортанным пением. Со всем, что он чувствовал, что понимал. Со всем, что отделяло его от других людей.
Никто никогда не гнал его, никто никогда не ругал его и не повышал голоса в его присутствии. Элгар не помнил бранных слов, обращенных к нему. Никто не испытывал к нему ненависти или злобы. Но, стоило ему появиться среди людей, и те настороженно умолкали.
Ему не было места среди людей.
Поэтому, хотя Элгар и любил Умку и разговоры с ним, юноша всегда с большой неохотой заканчивал свои одиночные путешествия и возвращался к хижине на морском берегу. Оленеводы-чавчу каждый месяц переносили свои жилища, а дом Умки оставался неподвижным уже больше двадцати лет.
«Я свое отходил, — говорил старик, отмахиваясь от приглашений перебраться к соседям. — Нет больше Умки-бродяги…»
Юношу никогда не злила нарочитая отчужденность Умки, потому что сам Элгар тоже отнюдь не стремился сближаться с людьми. Он любил свое одиночество, как другие любят морской прибой или весенние цветы. Одиночество было живым существом, которое имело над Элгаром власть…
Завершив осмотр побережья и не обнаружив пришельцев, Элгар вернулся домой. Навстречу ему выбежала свора собак. Заливаясь радостным лаем, они встречали сородичей в упряжке его нарт. Заслышав шум, из валкарана показался старик. Он отодвинул тяжелую шкуру, закрывающую вход, и лениво потянулся, сбрасывая остатки сна.
— Ты быстро вернулся, — сказал старик.
Поверх кухлянки Умка набросил черный, блестящий плащ из моржовых кишок. На голове старого морянина вместо привычного капюшона красовалась маленькая вязаная шапочка, покрытая узором из мелкого бисера. Умка мог показаться смешным и нелепым, но только если забыть, что каждая крохотная бусина этого узора была человеческой жизнью, которую отнял воин.
Предстоящий сбор очень волновал старика, и он решил напомнить племени о своих подвигах. До этого Элгар не видел, чтобы Умка носил другие трофеи, кроме кольца Якунина.
— Людей в округе нет, но я нашел много следов: звери уходят на север, — сказал Элгар.
— По просьбе Омрына пришли оленеводы и привели свои стада, — пояснил Умка. — Они спугнули диких зверей, и те сбежали в наши края.
— Идем, мне нужна твоя помощь, — великан снова скрылся внутри хижины, оставляя на свежем снегу глубокие следы; его ноги, затянутые в кожаные штаны и массивные камусовые торбаса, напоминали стволы молодых деревьев.
Элгар счистил с сапог смерзшееся месиво из снега и грязи, после чего последовал за стариком. Умка сидел возле разведенного очага и что-то мастерил из дерева. Элгар не первый раз видел его за этим занятием, но ничего не спрашивал. Старик или сразу посвящал воспитанника в свои дела, или предпочитал отмалчиваться. Они жили необычной, непонятной для посторонних жизнью — не чужие друг другу люди, но и не семья. Их общение складывалось из трудноуловимой паутины жестов, взглядов и невысказанных вопросов.
На огне весело посвистывал железный чайник. В ярангах оленеводов у такого огня принято было сидеть семьей не меньше, чем в шесть человек, да еще приглашать соседей… Элгар вытянул длинные руки, отогревая их в облачке пара, вырывающегося из длинного железного носика. Во время первого своего путешествия на юг, Элгар выменял этот чайник у коряков. Юноша гордился тем, что принес в дом ценную вещь, пусть даже всего одну по сравнению с множеством диковинок, которые собрал Умка.
— Не опасно оставлять дом без присмотра? — вспомнив про сокровища старого медведя, спросил Элгар.
— Ну, побережье мы осмотрели, если кто оттуда и появится, то наш валкаран он найдет позже, чем мы вернемся, — буркнул Умка. — Моряне заворачивают к югу, а оленеводы сюда не приходят, травы здесь нет, стада кормить нечем. Про славу выкошенного мором проклятого стойбища ты и сам знаешь…
— Отправляемся завтра утром?
Умка молча кивнул. Он закончил работать над своей деревяшкой, поднял ее над огнем и придирчиво оглядел. Получившееся изделие напоминало птичье крыло или плавник кита.
— Что это? — спросил Элгар.
— Встань, — попросил старик.
Юноша подчинился, поднялся, чуть пригнув голову, чтобы не касаться свода землянки. Умка приблизился, придирчиво оглядел Элгара и приложил изделие к его спине.
— Подходит, — пробурчал он. — Такие крылья мы делали во время войны с Якуниным. Они защитят тебя от стрел, пущенных сзади. Но ты старайся не показывать спину непобежденному врагу.
Элгар принял подарок. Полоски обработанного дерева еще предстояло скрепить ремнями, но он уже видел преимущества такой защиты. Конечно, в крыльях особо не побегаешь, но в бою лучникам и не нужно двигаться. У Элгара был кое-какой боевой опыт. Два года назад, во время своего первого большого путешествия, он успел дважды участвовать в стычках с коряками. Элгар помнил, какую радость доставлял ему вид пролитой крови, и сколько усилий стоило сдержаться и не попробовать ее на вкус. Юноша слышал о воинах, которые приходили в неистовство во время боя и творили зверства над плененными врагами, но он понимал, что его жажда — иной природы. Он оторвался от своих раздумий и посмотрел на старика. Умка улыбался своей редкой, скупой улыбкой.
— Конечно, правильнее было бы сделать тебе настоящий панцирь из моржа, с поножами, с воротником для шеи. Но ты такой худой, что в нем не повернешься.
— А ты? — спросил Элгар. — Хочешь, помогу смастерить для тебя крылья?
— Мне крылья без надобности, — ворчливо отозвался Умка.
— Но…
— Посмотри, — Умка вытянул руки. Его пальцы заметно дрожали. — Еще совсем немного, и старость свое возьмет. Не хочу, чтобы ты на лед меня повел…
— Я никогда этого не сделаю.
— Поведешь. — Уверенно сказал старый медведь. — Сейчас хороший год и еды хватит обоим, но всегда прокормить себя и немощного старика ты не сможешь. Нет для меня лучшей участи, чем погибнуть в бою.
Элгар не ответил. Умка заботился о воспитаннике и добывал для обоих еду, пока Элгар не научился ходить и охотиться самостоятельно. Юноша знал, что в суровые зимы, когда солнце надолго скрывалось, и побережье погружалось в долгую полярную ночь, сделанные летом запасы кончались быстро. Тогда Умка брал копье и шел в далекие стойбища, чтобы по праву си