огических барьеров. А их и не было. Он просто разозлился и хотел всю злость вылить на Ленку, но не хватило сил, энергетической подпитки. А она известно откуда берется. И желательно с этим не затягивать.
Кравец проснулся около десяти, открыл глаза и долго прислушивался к тишине, разлитой в доме. Тикал круглый будильник на серванте, вторые часы отстукивали свой мерный ход на кухне, там же почти неслышно гудел холодильник, и через открытую форточку со двора доносились сердитые выкрики дворников и визг детей. Больше ничего. Значит, Надя уехала. Уехала, не разбудив его, и между ними все кончено.
Он поднялся, обошел кругом квартиру, еще надеясь, что жена одумалась, оставила короткую записку. Пусть сердитую, с упреками, ультиматумом, но это была бы зацепка. Вздох надежды. Но записки сыщик не нашел. Захотелось плюнуть на все и напиться. Мгновение старлей колебался, но потом решительно отринул эту идею и стал собираться на работу. Принял резкий контрастный душ, чередуя горячую и холодную воду, растерся до красноты полотенцем и стал готовить себе яичницу с вареной колбасой. Обычно он завтракал плотно. Потом пил еще чай с бутербродами: сыром и маслом.
Кравец приехал вчера в половине двенадцатого, раздосадованный и злой. Оперативник с ребятами обошел все корпуса санатория, но никто не видел человека, похожего на предъявляемый им фоторобот. Даже охранник у въезда, сидевший на контрольно-пропускном пункте, которого ни один входящий на территорию миновать не мог, решительно сказал «нет», такой не проходил.
— Ты что, всех запоминаешь? — с иронией спросил сыщик.
— Да, всех! Сегодня через КПП прошло семнадцать человек, семь мужчин, десять баб, пять пеших, двенадцать на машинах, в числе последних и ты. И всех я помню, могу описать. Это не так много, чтобы не запомнить.
— И о Власове никто не спрашивал?
— Нет.
Старший лейтенант задумался. Тогда убить Власова мог кто-то из его близкого окружения. Либо маньяк прислал кого-то из своих. Оперативник обошел забор вокруг санатория и нашел три пробоины, сквозь которые можно было легко проникнуть на территорию и выйти незамеченным. Так что официальным входом преступник мог и не пользоваться. Наконец Власова могли ухлопать и свои магазинные дружки, если он помимо продуктов торговал еще и чем-то незаконным, к примеру наркотой, и владельцы, испугавшись, решили замести следы. Упорное молчание Васи отчасти подтверждает эту версию. А то, что перерезали горло, чистая случайность.
Медэксперт Григорий Силантьевич, доктор, Богом отмеченный, сказал ему, что парень умер часа полтора назад, то есть старлей опоздал всего на сорок минут. Власова же продержала его около двух часов. Выложи она адрес сразу, сыщик бы приехал к началу пьянки. Смог бы он задержать убийцу, сказать трудно, но спасти Пашу — несомненно. Как говорится: ирония судьбы.
И опрос соседей ничего не дал. Днем большинство отдыхающих загорали в солярии, торчали в бассейне, в сауне, проходили процедуры, и в спальных корпусах почти никого не было. Получается, что Власов встречался с убийцей практически наедине, а учитывая, что техничка, сидевшая внизу, в тот день заболела гриппом, то киллер вошел и вышел из его семнадцатого номера беспрепятственно. Оперативник даже не нашел того, кто долбанул его дверью, хотя голосок воришки до сих пор звучал в ушах. У двоих подозреваемых, чьи голоса походили на того, кто пытался обчистить Власова, эксперты взяли отпечатки пальцев, якобы для того, чтобы не спутать их с отпечатками убийцы. Может быть, это что-то даст?
Кое-какие отпечатки пальцев эксперты сняли, но Кравец был уверен, что они принадлежат тому воришке, который приходил позже, а не убийце. Все доказывало, что тот, кто расправился с Пашей, обладал умом и хорошей фантазией и вряд ли оставил на трупе или рядом с ним свои визитки.
Так всегда: чуть что-то блеснет и, кажется, что удача у тебя уже в кармане, необходим лишь еще один шажок, еще одно усилие, и ты в дамках, ты победитель, но на следующий день все летит к черту и надо начинать сначала.
Кравец поел, выпил чаю и поехал на работу. Но перед этим заехал к Людмиле Захаровне. Начальство обязало сказать ей несколько теплых слов соболезнования.
Он позвонил, она открыла дверь и долго, не понимая, зачем он снова здесь, смотрела на него.
— Я войду? — строго спросил он.
Власова вздохнула и позволила ему войти. Она сидела на кухне и докрашивала второе веко, изредка попивая кофе.
— Будете?
— Можно.
Людмила Захаровна налила ему кофе в большую чашку, достала сырокопченой колбасы, сыра.
— Я сама сижу на диете, хотя есть жутко хочется! — нанося на веко зеленые тени, пояснила хозяйка. — У меня сегодня с двух смена, а потом в салоне дружная встреча Нового года. Может, заглянете к нам часиков в семь? Посидим, выпьем.
Он пожал плечами.
— Пейте кофе, а то остынет!
Парикмахерша, раскрашивая себя, даже не спрашивала о сыне. А начать рассказывать самому эту жуткую историю старшему лейтенанту не хватало мужества.
Кравец молчал. Он съел бутерброд, ему нравилась сырокопченая колбаса, глотнул горячего кофе и обжег язык.
— Ну что же вы молчите? — кокетливо проговорила она.
— К сожалению, я опоздал. Если бы я оказался в санатории раньше, я бы застал вашего сына в живых и спас. Но опоздал. Паша мертв, — на одном дыхании выдохнул старший лейтенант.
— Что?
Власова даже не расслышала слов, она уловила лишь страшную тревогу в его голосе.
— Ваш сын мертв.
— Как это — мертв?
— Его убили.
Несколько секунд она молчала, не зная, как воспринять слова сыщика. Как насмешку, злой розыгрыш, ибо верить ему парикмахерша отказывалась.
— Этого не может быть! В санатории не убивают.
— Мы должны поехать в морг и официально зарегистрировать факт смерти. Я опоздал на сорок минут. Если б вы мне сразу дали адрес санатория сына, я бы успел… — Оперативник умолк. — Я сожалею, что вынужден сообщить такую новость перед Новым годом.
У Людмилы Захаровны задрожали губы, и она долго не могла выговорить следующее слово.
— Где он?
— В морге пятой городской больницы. Я могу вас подвезти, если хотите…
— Кто его убил?
— Я еще не знаю. Мы ведем следствие, много неясного… С ним в тот день, когда он решил ехать отдыхать, кто-то был?.. Он один вернулся днем с работы? Ведь он заступил на сутки, а вернулся еще до обеда. Вам не показалось это странным?
— Да, мне показалось, я еще спросила: «Что случилось?» А он говорит: «Ничего, я уезжаю в отпуск!» Приехал один, но почему-то торопился, точно его кто-то поджидал…
— А о Сергее Крикунове ничего не рассказывал?
— О Сережке-то? — удивилась Людмила Захаровна. — А чего о нем рассказывать? Они вместе с ним в школе учились, я сама его хорошо знаю!
— А кто еще дружил с вашим сыном?
— В школе?
— Ну да, в школе.
— Так он поначалу со Степкой Бобровым дружил, не разлей вода были, а потом к ним присоединился Крикунов, и они вечно втроем шлялись. Сережка у них заводилой был, они его слушались. Они и сейчас дружат, — Власова не выдержала, всхлипнула, прикусила губу. — Частенько собираются вместе, посидят тут недалеко, в пивной, но водку не пьют. Хорошие мальчики…
И словно поняв всю неуместность настоящего времени в последней фразе, парикмахерша запнулась, ее лицо неожиданно дрогнуло, и она разрыдалась. Взахлеб. Краска тут же расползлась, и она, замахав руками, схватила кухонное полотенце и, закрыв им лицо, убежала в ванную, где завыла еще громче, точно только сейчас осознав всю горечь происшедшего. Старший лейтенант взглянул на часы и прикинул, что минут десять у него еще найдется, чтобы послушать эти вопли, но больше ни секунды.
«Придется все начинать сначала, — подумалось ему. — Но теперь у меня будет много времени, чтобы выдернуть на белый свет этого подонка и доказать всю его вину! И я не успокоюсь, пока это не сделаю! И хоть таким способом оправдаю свое невезение в семейной жизни. Господи, дай мне шанс найти и схватить этого негодяя! Дай мне шанс! И уж я его не упущу!»
Кравец даже приободрился духом и с трудом сдержал улыбку.
Часть третьяБратья
1
Они стояли на заснеженном балконе, наблюдая, как из разных концов Москвы запускают в небо разноцветные ракеты и слышатся истошные крики «Ура!». До Нового года еще оставался час, но народ уже громко и радостно гулял, провожая старый. Веселая музыка лилась из всех окон. Сашка, широко раскрыв глаза, наблюдал за праздничным фейерверком, и Сан Саныч пожалел, что не купил для такого случая хотя бы шумных петард или ракет. Потом хозяйка замерзла, и они вернулись в комнату, к праздничному столу.
Сбросив одежды в прихожей и отправив сына мыть руки, Нина задержалась у зеркала, поправляя прическу, а едва он обнял ее за плечи, развернулась, прижавшись к нему всем телом.
— Я соскучилась по тебе! — прошептала Асеева.
— А я умираю от желания, потому что люблю тебя!
Он осторожно укусил ее в мочку уха, и она слабо вскрикнула, просияв всем лицом.
Дед Мороз так и не позвонил. Да, вчера Сан Санычу показалось странным, что таким образом набирают клиентов, но фотограф никого в нем не узнал. Когда же Нина рассказала о приходе домой еще одного Деда Мороза, Смирнов лишь усмехнулся:
— Маленьких детей меньше, чем безработных клоунов! Я думаю, надо позвать кого-нибудь из них, Сашка будет рад!
Так договорились, но Дед Мороз не позвонил.
Они решили остаться дома втроем, несмотря на то что их звала к себе мать Нины, Наталья Михайловна, и ее подруга Татьяна Жуковская. Но к матери они пообещали заехать первого января днем, а к Таньке заскочить вечером, решив встретить праздник тихо, по-семейному. Сан Саныч надел подаренный ему смокинг, а Нина то самое вечернее платье, в котором она была на закрытии международной фотовыставки. Черную бабочку и костюмчик надел и Саша.
Они зажарили большую утку с яблоками, Сан Саныч сам руководил этим тонким процессом, не подпуская Асееву, и утиная корочка получилась красной и поджаристой. Когда утку вытащили из духовки, она была темно-кирпичного цвета. Даже Нина такого густого окраса не видела.