И вот она идёт на берег ручейка,
Где принц нашёл её когда-то.
Спокойно в душу льётся тишина,
И об одном лишь молится она:
«Пусть будет славным он, богатым и
счастливым,
Желанье пусть исполнится его».
В горячем сердце, кротком, терпеливом, —
Любовь, одна любовь и боле ничего.
А принц, о ком она вздыхает,
Её желая снова испытать,
Однажды ей велит сказать,
Что видеть он её желает.
Гризельду встретил он спокойными словами:
«Мне нужно, чтобы та, с кем я иду во храм,
Кому я завтра жизнь отдам,
Была довольна мной и вами,
Мне так угодно. И я вас прошу о том,
Чтоб вы мне помогли в желании моём.
Пусть всё ей нравится, что мне по нраву,
Сыграем свадьбу мы на славу,
И пусть любовь мою увидят все кругом.
Итак, устройте всё скорее,
Покои уберите ей
С богатством, с роскошью затеи,
Да попышней, повеселей.
И помнить я прошу всечасно, —
Пусть это будет вам закон, —
Что этой девушкой прекрасной
Я пылко увлечён.
А чтобы вы могли судить о том доверье,
С каким всегда я вас сужу,
Я вам невесту покажу,
Которой угодить должны вы в полной мере».
На Левантийских высота́х
Не так пленительна Аврора,
Какой явилась в их очах
Принцесса юная. И взоры
Едва Гризельда подняла,
Как в глубине души та нежность расцвела,
Что сердце матери питает.
О прежнем счастии, о юности своей
Она невольно вспоминает
И мысленно про дочь свою гадает:
«Ей было б столько ж лет, любимице моей.
И, может быть, была б красавица – кто знает!»
Так ей понравилась принцесса в этот миг,
И так порыв её был пылок и велик,
Что, лишь принцесса удалилась,
Гризельда очи к принцу подняла
И речь такую смело повела:
«Вам, повелитель мой, я докучать решилась
Нехитрой речью. Коль для вас открылась
С принцессой милою другая жизнь сейчас,
Так знайте, что она, воспитана прилежно,
Не сможет вынести своей душою нежной
Того, что вытерпела я от вас.
Нужда и бедность закалили
Меня в смиренье с детских лет,
Я выдержала всё, чему названья нет,
И жалобы уста мои не приносили.
Не приходилось горя ей терпеть,
И если взаперти придётся ей сидеть, —
Зачахнет и умрёт, я это верно знаю,
И вас, мой принц, я заклинаю
Её ласкать, любить, жалеть». —
«Подумайте о том, – ответил принц сурово, —
Чтобы исполнить то, что я велел.
Что может мне открыть такого,
Чего не знал бы я, простой пастушки слово,
И как судить ей мой удел?»
Гризельда ничего не отвечала,
И очи опустила, и ушла.
А между тем гостей в столицу призывала
Стоустая молва.
Принц во дворец их приглашает,
И в пышном зале, что огни
Торжеств ещё не озаряют,
Речь слушают его они.
«Надежды призрачной туманы —
Как видимость – полны обмана,
Примеров этому не счесть.
Кто скажет, что моя невеста молодая
Несчастлива, корону ожидая?
А на поверку так оно и есть.
Скажите, кто из вас поверит,
Что юный рыцарь сей, отважный весельчак,
Турниров обожатель, скуки враг,
На празднике моём грустит и лицемерит?
А между тем всё это так.
Поверить можно ли, что, если всё ликует,
Гризельда видит – и не плачет, не тоскует,
Ни жалоб нет у ней, ни грустного лица,
И нет её терпению конца?
И наконец скажу: ведь жизнь моя счастлива.
Другую отыскать такую не смогли вы,
Милее не найти избранницы моей.
Но если б нас судьба навек связала с ней,
То казни бы не выдумать ужасней
И не было б меня несчастней
Среди несчастнейших людей.
Загадка эта вам трудна и непонятна,
Но разъяснить её вам будет мне приятно,
И, разъяснив её, навек я истреблю
Все те несчастия, о коих говорю.
Узнайте же, друзья, что милая девица,
Которой будто бы пленился я душой,
Мне дочь родная. И на ней жениться
Не я, а рыцарь должен молодой.
Он к ней привязан страстью чудной,
Друг друга любят обоюдно.
Узнайте, наконец, что живо тронут я
Супруги кротостью примерной,
Её покорностью безмерной.
Ведь ревность недостойная моя
Её изгнала. Ныне обещаю
Любовью преданной жестокость искупить,
И одного лишь я желаю,
Чтоб горести свои могла она забыть,
И постараюсь я, раскаяньем объятый,
Её желания предупреждать
Сильней, чем я желал когда-то
Её мученьями терзать.
И пусть для всех времён легендой величавой
Живёт рассказ о ней, о твердости её,
Пусть все узнают, как её венчаю славой,
Великую любовь, сокровище моё!»
Как тёмный облак набегает,
Мрачнеют небеса,
Идёт суровая гроза,
И день, тускнея, замирает,
Но вдруг зефир, смеясь, летит,
Он тучи рвёт, и свет горит,
И всё опять вокруг сверкает,
И радостен природы вид,—
Так здесь во всех очах, где тихо грусть дрожала,
Веселье вспыхнуло и заиграло.
Навстречу, словно радостным лучам,
Принцесса дрогнула младая,
Отца безвестного нежданно узнавая,
И плача бросилась к его ногам.
Целует принц её, подняв с колен, уводит,
И к матери родной она с отцом подходит.
А мать едва миг счастья не убил,
Она почти что падает без сил.
Так много лет её страданье гложет,
И твёрдая душа её
Смиренно претерпела всё,
А радость вынести не может.
Едва могла она в объятья заключить
Потерянную дочь, рыданье грудь тревожит – Она лишь в силах слёзы лить.
«Не надо плакать! Час настал отрады, —
Ей молвит принц, – довольно горевать.
Наденьте прежние блестящие наряды,
Нам должно свадьбу дочери сыграть».
И в храм ведут тотчас чету младую,
Где обоюдный их обет
Соединит сердца, связуя
Их нежной верностью на много-много лет.
Шумит столица, щит о щит стучит в турнире,
И музыка вовсю гремит на пышном пире.
Но даже там, где жизнь так весело-шумна,
Все смотрят на Гризельду – вот она!
Великая в своём терпенье,
Всех вызывает восхищенье,
Хвалами всех окружена.
Все рады до того, что прославлять готовы
Капризы принца, всем теперь ясна
Его премудрость – в искусе суровом.
Предстала всем в сиянье новом
Гризельда – верная жена —
Навек примером образцовым.
К господину ***, посылая ему «Гризельду»
Если бы я следовал всем различным пожеланиям, которые мне пришлось выслушать по поводу поэмы, которую я вам посылаю, от неё ничего бы не осталось, кроме сухого изложения остова сказки, и в таком случае мне лучше было бы к ней и не прикасаться, а оставить «Гризельду» в моих черновых записях, где она уже пролежала у меня много лет. Я прочёл её сначала двум своим друзьям.
– Зачем – сказал один из них, – так распространяться по поводу характера вашего героя? К чему нам знать, что он делал по утрам в своём совете, а ещё того меньше – как он развлекался после обеда? Это всё надо бы изъять.
– А по-моему, – сказал другой, – следует устранить игривый ответ, который дал принц своим подданным, убеждавшим его жениться. Это совершенно не к лицу серьёзному и важному принцу. Разрешите мне ещё, – продолжал он, – посоветовать вам убрать длинное описание вашей охоты. Какое всё это имеет отношение к сути дела? Поверьте, что это пустые и претенциозные украшения, которые обедняют вашу поэму, вместо того чтобы её обогащать. То же самое, – добавил он, – нужно сказать и о приготовлениях к свадьбе принца, всё это без толку и без пользы. Что до ваших дам, которые делают более низкие причёски, закрывают шею и удлиняют рукава, то это – холодная шутка, так же как и оратор ваш, который хвалит своё красноречие.
– А я бы ещё предложил, – подхватил тот, который говорил первым, – чтобы в поэме не было христианских рассуждений Гризельды, которая думает, что бог посылает ей испытание: это совершенно неуместное нравоучение. Далее, я просто не могу выносить бесчеловечные поступки вашего принца, они приводят меня в бешенство; я бы их выбросил. Правда, они входят в основу сюжета, но не всё ли равно? А ещё бы я исключил эпизод с молодым придворным, который появляется только для того, чтобы жениться на принцессе, – это слишком удлиняет вашу сказку.
– Но тогда, – ответил я ему, – моя сказка кончилась бы нескладно.
– Не знаю уж, как вам сказать, – сказал он, – а я всё-таки выбросил бы.
Через несколько дней после этого я прочёл поэму двум другим своим друзьям, и они ни одним словом не коснулись тех мест, о которых я только что говорил, но отметили целый ряд других.
– Я очень далёк от того, – сказал я им, – чтобы жаловаться на строгость вашей критики; напротив, я жалуюсь, что она недостаточно строга; вы не обратили внимания на множество подробностей, которые находят достойными самой суровой цензуры.
– Ну, например? – спросили они.
– Например, находят, – ответил я, – что описание характера принца слишком растянуто, что никому нет дела до того, что он делал утром, а ещё того меньше, что он делал после обеда.
– Над вами смеются, – заявили они в один голос, – заставляя выслушивать подобную критику.
– Порицают также, – продолжал я, – и ответ, который принц дал тем, кто торопил его с женитьбой, как слишком игривый и недостойный такого важного и серьёзного принца.