В прозрачной вышине, в мерцанье голубом,
Где звёздный блеск пред ней бледнеет.
Глаз отвести нельзя, уж так оно блестит,
Но как же быть? Инфанту горе мучит,
Но крёстная опять принцессу учит,
А та отцу, волнуясь, говорит:
«Да, поработали игла и веретёнце!
Но я ещё наряд хочу, чтоб был, как солнце.
Такой же ярко-золотой».
Король, помешанный на страсти роковой,
Зовёт тут мастеров, кричит и багровеет:
«Пусть это платье солнца цвет имеет,
А в золоте парчи должны во всей красе
Гореть алмазы… Ну, а если не сумеют,
Придётся умереть им всем на колесе».
Напрасно·он грозил им казнью и геенной,
Искусны были мастера,
Наряд ему несут бесценный
Назавтра с самого утра.
У златокудрого любовника Климены,
Когда своей дорогой в небесах
Несётся в колеснице драгоценной,
Такого блеска нет в сияющих очах.
Инфанта обмерла, тоска ей сердце гложет,
Отцу словечко вымолвить не может,
А крёстная тихонько на ушко
Ей говорит и руку жмёт при этом:
«Мы уж зашли довольно далеко,
Но что за чудо перед белым светом?
Подарки эти он за деньги приобрёл:
В конюшне у него стоит осёл,
Который золотом его ссужает;
Пусть он его убьет и кожу вам отдаст.
Всё от осла он получает,
И зверя за любовь он не продаст!»
Была учёной эта фея,
А всё ж ей было невдомёк,
Что ежели кому любовь всего милее,
Тому ни золото, ни серебро не впрок.
Едва о том они заговорили,
Почтительно пажи ей кожу притащили.
Инфанта так была поражена,
Что в ужасе расплакалась она
И стала клясть судьбу да долей огорчаться,
А фея ей: «Судьба не так страшна;
Кто делает добро, не должен тот бояться.
В согласье дочери пускай поверит он
И тешится мечтою ложной,
Что к свадьбе никаких уж больше нет препон,
Но в этот самый миг, единственно возможный,
Ей надо скрыться: в даль и поскорей,
Чтоб избежать беды,·что угрожает ей».
«И вот, – добавила, – ларец весьма приметный,
Положим мы в него сейчас
Наряды, зеркало, ваш столик туалетный,
Рубины, жемчуг, хризопрас,
Ещё подарок незаметный, —
Вот палочка моя. Держа её в руке,
Идите, а ларец пойдёт невдалеке,
Идти он будет под землёю,
А если нужно будет вам
Открыть его, махните лишь рукою,
И он немедленно представится очам.
А чтобы стража не узнала,
Ослиной кожею прикройтесь вы сначала,
Закутайтесь в неё вы с головой;
Поверить можно ль, чтоб страшилище скрывало
Красавицу такую под собой?»
Ослиной кожею одета,
Идёт она бродить по белу свету;
Синеет утро над рекой.
Тем временем король спокойный,
В мечтах имея пламень знойный,
С испугом узнаёт про горький жребий свой.
Бегут искать её. Дома, поля, дороги
Они обшаривают, – нет!
Пропал инфанты милой след.
Что предпринять – не знают, и в тревоге,
В отчаянье, в тоске поник придворный мир.
Где свадьба? Где веселый пир?
Не будет ни драже, ни торта,
Грустит и шепчется придворная когорта;
Суп страшно был пересолён;
А пуще всех вздыхал кюре в истоме жаркой —
Позднее всех обедал он
И – худшее из зол – остался без подарка.
Принцесса бедная куда глаза глядят
Плетётся, с головой закрыта грязной кожей,
Стараясь по пути у всех подряд
Найти себе. приют да и работу тоже.
Но с кем ни пробует она заговорить,
Как глянут на неё, везде одна невзгода:
И слушать не хотят, не то что в дом пустить
Такого грязного урода.
Идёт всё далее и дале и оп ять
Всё дальше. Наконец ей кто-то: «Эй, постой-ка!
На мызе[38], надо полагать,
Понадобилась судомойка».
Спины не разогнёшь: то тряпки постирать,
А то корыто свиньям убирать,
И день-деньской торчать за печкой грязной.
А дворня зубы скалит неотвязно,
Насмешничают то и знай,
Бранят ослиный малахай,
А ей, бедняжке, это непривычно;
Сиди, да слушай то да сё,
Обидны да и неприличны
Их шутки сальные и крепкое словцо.
Зато на праздниках жила она отлично:
Бывало, сделает нехитрые дела,
Да и пошла к себе, каморку заперла;
Осмотрится кругом – и свой ларец откроет,
Поставит зеркало поверх горшков,
Забудет страшных мужиков,
Наря́дится и личико умоет.
То платья лунного блестит голубизна,
То в солнечной парче пред зеркалом она, —
Как хочешь, так и позабавишь
Себя наедине, не то что там в углу.
Одно досадно ей, никак тут не расправишь
Огромный пышный шлейф в каморке на полу.
А глянет в зеркало – свежа, бела, румяна,
Такой беляночки другой и не найти,
И легче в будни чёрный труд нести
Да красоваться в этой коже рваной.
Но рассказать забыл вам я:
На мызе, где ей приютиться
Пришлось, для кухни короля
Той стороны, где быть нам не случится,
Водилась редкостная птица.
Цесарок, уток, лебедей
Стада отменные жирели на покое,
Полтысячи пород, а может, больше вдвое;
Откармливали их как быть нельзя жирней
И на десять дворов готовили съестное.
Сын короля заглядывал сюда
Частенько по·пути с охоты —
Поговорить с друзьями без заботы
Да жажду утолить водой со льда.
Был юный принц красив и строен,
А ясный взор его отважен и спокоен.
Красою он любого затмевал.
Украдкой бросив взгляд, инфанта взволновалась
И в глубине души себе призналась,
Что как бы вид её прохожих ни пугал,
А сердце в ней принцессы оставалось.
«Меня не видит он, – так говорит она,
Но как ступает горделиво,
И как красотка та счастлива,
Что будет принцева жена!
Пусть даст он платье мне, какое бросить надо,
И больше я была бы рада,
Чем тем, которым я отцом награждена».
Однажды юный принц без дела там скитался,
И вот, переходя с двора на двор,
В какой-то закоулок тёмный он забрался,
А там-то и жила инфанта с этих пор.
К замочной скважине тихонько принц подкрался
И заглянул, как ловкий вор.
А день был праздничный, принцесса разоделась, —
Парча, алмазы, кружева —
Блестит, сверкает всё, кружится голова,
Ну, прямо – солнышко на небе разгорелось;
Принц так и обмер и застыл,
В груди спирается дыханье,
Владеет им одно желанье,
Клокочет в сердце страсти пыл.
Наряд ей так к лицу, и так она красива,
Так хороша и так бела,
Свежа, прелестна и мила,
Да как важна, а не спесива,
Вот – повернулась, отошла,
Ну, скажешь, лебедь поплыла;
Умна, наверно, и красноречива.
У принца кру́гом голова пошла.
Что будешь делать? В жар его кидает,
На дверь плечом он нажимает
И… не решается. Вдруг, доброго чего,
Она – богиня? Страх берет его.
В досаде во дворец задумчив он вернулся,
Мечтает и молчит, хоть раз бы улыбнулся.
Как ни зовут его на бал,
Ему не нужен карнавал,
Театр успел ему наскучить,
И есть не хочется, и тошно всё ему —
Его тоска да скука мучит.
И правда, болен он. А как сказать? Кому?
«Кто нимфа дивная, что·так живет укромно·
В уединении своём
В том закоулке грязном, тёмном,
Где ничего не видно даже днем?» —
«О, принц! – смеются все. —
Нашли вы нимфу тоже!
Её зовут Ослиной Кожей,
И в коже той своей уж до того страшна,
Что коль её увидеть вдруг случится,
Недолго от любви вам излечиться!
Ну, прямо дикий зверь! Похуже кабана!»
Но, что ни говори, её нельзя обидеть,
Как ни ругай её при нём:
Черты волшебные он видит
И не забудет нипочём.
А в это время королева,
Мать принцева, дрожит от страха и от гнева:
С чего бы сын её так занедужить мог?
А он то стонет, то вздыхает,
И у него одно в глазах мелькает:
Ослиной Кожею спечённый пирожок!
Мать слышит и не понимает.
«О небо, – люди шепчут ей, —
Страшней её на свете – нет зверёнка,
Грязнее нет на кухне поварёнка
И нет противнее, ей-ей!» —
«Пусть, – говорит она, – но раз того он хочет,
Он будет удовлетворён».
Хоть страшная мечта его морочит,
Желанье сына – матери закон.
Муку инфанта насыпает,
Просеяла её тотчас,
Соль, масло, яйца вынимает,
Ну, будет тесто в самый раз.
И, спрятавшись, как мышка в норке,
Она одна в своей каморке:
Кругом – опрятность, чистота.
Скорей умылась, в зеркальце взглянула —
Не личико, а красота!
Серебряный корсаж свой затянула —
И вот работа начата.
Пока над пирожком инфанта хлопотала,
Колечко с·пальчика скользнуло и упало,
И в тесто замесился перстенёк,_
Но не сама ль его нарочно уронила?
Туда ведь сам бы он никак попасть·не мог…
Скажу по совести, наверно, так и было.
Известно, что когда за дверью принц стоял
И ровно ничего не понимал,
Она уж разглядеть его успела.
О женщины, ловки они на это дело:
Мелькнёт внимательный глазок,
Да так,·чтобы никто не смог
Заметить, как она смотрела.
И я·скажу ещё, поклясться б даже мог,
Ведь. знала же, что он получит перстенёк,
И ни на миг о том не пожалела.
Посыльный с пирожком несётся со всех ног,
Принц на него, как волк на бедную овечку,
И – чуть не проглотил колечко,