Но ветер унёс его слова, и она не услышала их.
Наконец обежали они кругом весь лес. Наша лань, совсем обессилев, замедлила шаг. А принц в это время удвоил силы и нагнал её с такой радостью, что сам себе не верил. Он видел, что она совсем выбилась из сил, упала, бедняжка, полумёртвая от усталости и ждала только смерти от рук своего победителя. Но вместо того, чтобы причинить ей зло, он начал ласкать её.
– Красавица моя лань, – сказал он ей, – не бойся меня, я хочу тебя взять с собой и никогда с тобой не разлучаться.
Он нарезал ветвей, постелил их ровненько, покрыл мхом, набросал на них роз, которые кругом цвели на кустах, потом взял лань на руки, положил её головку себе на плечо и уложил её потихоньку на это ложе. Потом сел около неё, время от времени срывал вкусные травы и давал ей, а она ела их из его рук.
Принц продолжал с ней говорить, хоть и был уверен, что она его не понимает. Но как ей не приятно было его видеть, все-таки она беспокоилась, потому что надвигалась ночь.
«Что-то будет, – думала она, – когда он увидит, как я вдруг обращусь в девушку. Наверно, он испугается и убежит от меня, а если он не убежит, как я буду с ним одна в темном лесу?» Она только и думала о том, как бы ей убежать от него, когда принц сам ей в этом помог: боясь, что ей захочется пить, он пошёл посмотреть, нет ли где-нибудь поблизости источника, куда можно было бы её отвести. Как только он ушёл, лань тотчас же вскочила и помчалась к своему домику, где её ждала Левкой, и бросилась на постель. Стемнело; снова она стала принцессой и рассказала подруге о своём приключении.
– Поверишь ли, дорогая, мой принц Воитель два дня охотился за мной в этом лесу, и когда он наконец поймал меня, то стал меня нежно ласкать. Ах! До чего же этот портрет, который мне тогда подарили, мало на него похож: он во сто раз красивее. Другой на охоте замарается да обдерётся, а он всё так же хорош; а до чего мил и красив, и рассказать тебе не сумею. Ну, не несчастная ли я, что мне приходится бежать от принца, который мне сужен да ряжен всеми моими родными, – бежать от него, который меня любит и которого я люблю! Надо же было, чтобы злая фея возненавидела меня со дня моего рождения и погубила всю мою жизнь.
И она принялась плакать, а Левкой её утешала.
Как только принц отыскал ручей, он пошёл назад к своей милой лани; но её уже не было на том месте, где он её оставил. Тщетно искал он её повсюду и чувствовал такую обиду на неё, словно она обладала разумом. «Неужели же – думал он с досадой, – мне вечно придется иметь повод жаловаться на этот лживый и вероломный женский пол»? В тоске возвратился принц к доброй старушке, где рассказал своему наперснику обо всех приключениях, с ланью, обвиняя её в неблагодарности. Бекафиг не мог не улыбнуться гневу принца и посоветовал ему наказать лань, когда доведётся встретиться с ней – Только ради этого я здесь и останусь, – ответил принц, – и затем мы сейчас же отправимся дальше.
Настало утро, и вместе с ним принцесса обернулась белой ланью. Не знала она, на что решиться: то ли побежать ей в те места, где обычно гуляет принц, то ли пойти другой дорогой, чтобы не попасться ему на глаза. Наконец она выбрала последнее и ушла далеко, но юный принц был тоже не прост и тоже пошёл другой дорогой, подозревая, что она пустится на хитрости. И он нашёл её в самой глуши леса. Она чувствовала себя в безопасности, и тут-то вдруг его заметила. В тот же миг она вскочила, одним прыжком перенеслась через кусты и помчалась быстрее ветра, словно вчерашняя проделка с ним заставила её ещё больше его бояться. Но в ту минуту, когда она перебегала тропинку, он схватил лук, да так ловко прицелился, что стрела вонзилась ей в ногу. Лань почувствовала ужасную боль, силы оставили её, и она упала.
Ах! Амур, жестокий и дикий Амур, где же ты был? Как! Ты позволил, чтобы несравненную девушку ранил её нежный возлюбленный? Но печальный конец был неизбежен, ибо фея Источника так подстроила. Принц подошёл к лани, но когда он увидал, что кровь бежит из раны, ему стало очень жаль её. Он сорвал длинные стебли трав и перевязал ими раненую ногу; потом, как и в прошлый раз, сделал ложе из ветвей, положил голову лани себе на колени и сказал ей:
– Не сама ли ты виновата, ветреница моя, в том, что с тобой случилось? Зачем ты вчера меня покинула? Но сегодня уж этого не случится, потому что я понесу тебя сам.
Лань ничего не ответила, да и что бы она сказала! Она и виновата была и говорить не могла, а ведь вовсе не всегда те, кто виноват, молчат. Принц нежно её ласкал.
– Как мне больно, – говорил он, – что пришлось тебя ранить! Ты будешь, верно, теперь меня ненавидеть, а ведь я хочу, чтобы ты любила меня.
Казалось, если его послушать, какой-то тайный гений нашептывал ему, то, что он говорил лани. И вот уже приближался час, когда пора было возвращаться к старушке- хозяйке; он поднял свою добычу и нелегко ему пришлось: он то нёс её, то вёл, то волочил за собой.
А принцесса вовсе не хотела с ним идти
«Что со мной будет? – думала она. – Ну как же мне оказаться с ним с глазу на глаз! Ах лучше уж умереть»
Она нарочно двигалась самым неуклюжим образом и очень обременяла его. Он так устал, что весь был мокрый, и, хотя уж недалеко было до их маленького домика, почувствовал, что ему одному не справиться. Он пошёл позвать своего верного Бекафига, но прежде, чем покинуть свою добычу, привязал её несколькими узлами к дереву, чтобы она опять не убежала.
Увы! Кто мог бы подумать, что красивейшая в мире принцесса подвергнется такому обращению со стороны принца, который её обожал! Она тщетно пыталась разорвать свои путы, но только ещё сильнее их затягивала, а кроме того, на беду образовалась мёртвая петля, грозящая её задушить. В это время Левкой, которой надоело сидеть всё время взаперти в своей комнате, вышла подышать свежим воздухом и направилась как раз туда, где белая лань билась в путах. Что с ней только сделалось, когда она увидала свою дорогую повелительницу! Она бросилась развязывать её, – а узлов было много, да все в разных местах; наконец дело было сделано, но в эту минуту появились принц с Бекафигом.
– Несмотря на всё моё уважение к вам, госпожа моя, – сказал принц Левкою – позвольте мне сказать вам, что вы хотите присвоить чужое добро; я ранил эту лань, на моя, я люблю её, и я вас умоляю оставить её мне.
– Сеньор, – вежливо отвечала Левкой (а ведь она была и стройна и прелестна), – эта лань была моей ещё до того, как вы ею завладели, и я готова скорей от жизни своей отказаться, чем от неё. А если вы хотите убедиться, знает ли она меня или нет, отпустите её на минутку… Ну-ка, моя Белочка, обнимите меня. – Лань бросилась к ней на шею. – Поцелуйте меня в правую щёку. – Лань поцеловала. – Коснитесь моего сердца. – Она тронула её грудь ножкой. – Вздохните, – и она вздохнула.
Принц не мог уже больше сомневаться в том, что Левкой говорит правду.
– Возвращаю её вам, – благородно заявил он, – но поверьте, с немалым сожалением.
И Левкой тотчас же ушла со своей ланью.
Они не знали, что принц живёт в том же домике; они издалека следил за ними и был очень удивлён, когда увидал, что те входят в хижину доброй старушки. Очень скоро вслед за ними вернулся и принц, и так как ему было очень любопытно узнать о белой лани, он спросил у старушки, кто эта девушка с ланью. Та ответила, что не знает её, что пустила её к себе вместе с ланью, что она ей хорошо платит и живет одиноко. Бекафиг осведомился, где их комната, и узнал, что это соседняя с их комнатой и что их отделяет друг от друга только перегородка.
Когда они пришли к себе, Бекафиг сказал принцу, что либо он ошибается так, как ещё никто никогда не ошибался, либо девушка, которую они только что видели, жила с принцессой Желанье, и он её видел во дворце, когда приезжал туда с посольством.
– Какие мрачные воспоминания оживляете вы! – сказал ему принц. – И каким образом могла бы она очутиться здесь?
– Этого я не знаю, сеньор, – отвечал Бекафиг, – но мне очень хочется посмотреть на неё ещё раз, а так как нас разделяет всего лишь дощатая перегородка, я проделаю в ней отверстие.
– Вот бесплодное любопытство, – грустно сказал принц, потому что этот разговор снова пробудил все его горести. Он отворил окно, выходившее в лес и стал мечтать.
Тем временем Бекафиг трудился и скоро просверлил довольно большое отверстие. Посмотрел он и увидал прелестную принцессу, одетую в платье из серебряной парчи с кармазинными цветами, шитое золотом и изумрудами. Её волосы падали тяжелыми волнами на самую красивую шею в мире, лицо пленяло живыми красками, а очи приводили в восхищение. Левкой стояла перед ней на коленях и перевязывала ей руку, оттуда обильно текла кровь. Казалось, что они очень озабочены этой раной.
– Дай мне умереть! – говорила принцесса. – Легче смерть, чем это плачевное существование, которое мне приходится влачить. Как! Целый день быть ланью, видеть своего суженого и не быть в состоянии говорить с ним, рассказать ему моё роковое несчастие! Ах! Если бы ты знала, как трогательно он разговаривал со мной, когда я была ланью, какой у него голос, какие движенья у него благородные и располагающие, – ты бы ещё больше меня пожалела, зная, что не можешь. поведать ему мою горькую судьбу.
Можно себе представить, как был удивлён Бекафиг всем, что он увидел и услышал. Он подбежал к принцу и отвел его от окошка с невыразимой радостью.
– Ах, сеньор, – сказал он, – не медлите, подойдите же к перегородке, и вы воочию увидите ту, чей портрет вас очаровал.
Принц посмотрел и тотчас узнал принцессу. Он бы умер от счастья, если бы не боялся, что его морочат какие-то чары. Ибо, что же тогда означала удивительная встреча с Колючей Розой и её матерью, которые были заключены в замок Трёх Башен и называли себя одна – принцессой Желанье, другая – её приближённой дамой.
Однако любовь обнадёживала его. Всякому хочется убедиться в том, на что направлены его желанья, а случай й был таков что приходилось или умереть от нетерпения или дознаться истины. И принц, не откладывая дела в долгий ящик, подошёл к двери комнаты принцессы и тихонько постучался. Левкой, не сомневаясь, что это стучится старушка-хозяйка, которая, кстати, была ей нужна, чтобы помочь перевязать руку её повелительнице, поспешила отворить дверь и оцепенела от удивления, увидав перед собой принца, который сразу же бросился к ногам принцессы Желанье. Восторг его был так велик, что он не мог ничего толком сказать, и как мы ни старались узнать, что он ей говорил в эти первые минуты, так никого