– А ну-ка, посмотрим, не посмеялась ли она надо мной, добрую помощь мне посулив.
Разбила она яйцо, а в нем, глядь – золотые подковки лежат. Надела она их на ноги да на руки и пошла по горе из слоновой кости безо всякого труда, потому что шипы от подковок впивались в гору и не давали скользить. Дошла она наконец до самой вершины, взглянула вниз – а там новое горе: сойти нельзя. Весь склон той горы было как одно сплошное хрустальное зеркало. А вокруг того зеркала шестьсот тысяч дам в него смотрелись, так как в том зеркале было добрых две мили в ширину да шесть в вышину. И всякая в том зеркале такой себя видела, какой хотела. Рыжая отражалась там белокурой, темно-русая становилась черноволосой, старуха казалась молоденькой, а молодая так вовсе не старела; так хорошо скрывало то зеркало недостатки, что сходились к нему люди со всех четырех концов света. Было отчего со смеху помереть, как поглядишь на все жеманства да гримасы этих кокеток. Это обстоятельство привлекало туда немало и мужчин, зеркало и им нравилось. Одних оно показывало с чудными кудрями, других и выше и стройнее станом, и вид придавало. мужественный, и лицо озаряло красотой. Они смеялись над женщинами, а те в свою очередь смеялись над ними, а потому ту гору прозвали тысячью разных имен. Никому, однако, не удалось взойти на её вершину, и когда увидали они Флорину, то все дамы отчаянно стали кричать:
– Куда эта безумная идет? Ишь, какая ловкая, по зеркалу ходить умеет! Разобьет она нам наше зеркало!
В общем, шум они подняли ужасный.
Смотрит королева и не знает, как ей быть, видит, что опасно по зеркалу спускаться. Разбила она ещё одно яйцо и выпорхнули оттуда два голубя, запряжённые в маленькую колесницу. И тут же на глазах она настолько увеличилась, что принцесса удобно уселась в ней, и свезли её голуби вниз – тихонько безо всякого беспокойства. Она им и говорит:
– Друзья мои, довезите уж меня до самого двора короля Очарователя. Будьте уверены в великой моей благодарности.
А голуби те, вежливые и послушные, не останавливались ни днём, ни ночью, пока не прибыли к городским воротам. Сошла Флорина с колесницы и сладко поцеловала каждого, а поцелуи её были дороже короны.
И как же у неё билось сердце, когда она вступала в город! Испачкала она себе лицо, чтобы никто её не узнал, спрашивает она у прохожих, как бы ей короля повидать. Засмеялись ей в ответ:
– Короля повидать? – говорят. – Ишь, чего захотела, Милка-Замарашка! Поди-ка, умойся, не достойны такие твои глаза, чтоб на великого короля смотреть!
Ничего им королева не ответила, пошла тихо дальше и начала других спрашивать, где бы ей короля увидать.
– Завтра, – отвечают ей, – приедет он во храм с принцессой Пеструшкой, потому что он наконец согласился на ней жениться.
Небо! Вот какие новости она узнала! Пеструшка, недостойная Пеструшка выйдет замуж за короля! Флорина готова была умереть от горя: силы её оставили, ни говорить она не могла, ни шагу ступить, и уселась она на камни у чьей-то двери, скрыв лицо волосами и соломенной своей шляпой.
– Ах я, несчастная! – говорила она. – И пришла-то я сюда только увеличить торжество моей соперницы и быть свидетельницей её радости! Вот почему король Голубая Птица перестал прилетать ко мне! Из-за этого маленького чудовища оказал он мне самую жестокую неверность, когда я в горестях непомерных беспокоилась о спасении его жизни! Бросил меня изменник, забыл обо мне, словно и не видел меня никогда. Предоставил он мне в разлуке с ним печалиться, а самому и заботы мало о разлуке со мной.
Когда нас удручает такое горе, так и аппетита нет; поискала королева, где. бы ей устроиться, и улеглась, не поужинав. С первыми лучами солнца она поднялась и побежала во храм. Долго её туда стражники и солдаты не пускали, и немало она их окриков наслушалась. Наконец вошла она и видит два трона – короля и Пеструшки, которую уже королевой считали. Каково было смотреть на это нежной· Флорине! Подошла она к трону своей разлучницы и встала, прислонясь к мраморной колонне. Первым явился король, красивее и любезнее, чем когда-либо. Вслед за ним появилась Пеструшка, богато разодетая, но до того безобразная, что смотреть было страшно. Поглядела она на принцессу, наморщив брови, и спросила:
– Кто ты такая, что осмеливаешься приближаться к моей великолепной особе и к моему золотому трону?
– А зовут меня Милка-Замарашка, – та ей отвечает, – и пришла я издалека, всякие редкости продавать.
Пошарила она в своей холщовой суме и вынула оттуда изумрудные браслеты, которые ей король Очарователь подарил.
– Ого! – сказала Пеструшка. – Неплохие стекляшки, хочешь за них пять золотых?
– Покажите их, госпожа моя, знатокам, – отвечала Флорина, – тогда мы и сторгуемся;
Пеструшка, которая так в короля была влюблена, как только такая жаба влюбиться может, рада была всякому случаю с ним поговорить. Подошла она к его трону и показала ему браслеты, прося высказать своё мнение. Поглядел он на них и вспомнил о тех, что Флорине дарил; побледнел король, вздохнул и долго молчал; наконец, боясь, как бы не заметили его смущения, поборол он себя и ответил:
– Этим браслетам, я полагаю, такая цена, как всему моему королевству. Думал я, что одна такая пара на свете есть, а вот, оказывается, нашлись и схожие.
Вернулась Пеструшка на свой трон, на котором смотрелась, будто устрица, которая из ракушки выглядывает. И спросила она принцессу, сколько та без лишнего запроса хочет за те браслеты.
– Трудно вам будет, госпожа моя, – отвечала ей принцесса, – заплатить за мои браслеты; лучше другой я вам торг предложу. Коли вы мне позволите одну ночку в Говорящем Кабинете во дворце короля переночевать, отдам я вам мои изумруды.
– Ладно, Милка-Замарашка! – ответила ей Пеструшка, хохоча, как полоумная, и показывая зубы длинные, как кабаньи клыки.
А король ни слова не спросил о том, откуда взялись те браслеты, не потому, что он о той не подумал, кто их принёс (да и чем ещё могла бы она его любопытство возбудить?), а потому, что не мог побороть он своё отвращение к Пеструшке. А надо сказать, что король, будучи Голубой Птицей, принцессе рассказывал, что у него под его покоями есть комната, которая называется Говорящим Кабинетом, и так он хитро устроен, что даже если там и шёпотом что сказать, то всё королю слышно бывает, когда он ляжет спать в своей комнате. А так как Флорина хотела его упрекнуть в неверности, то лучшего способа она и выдумать не могла.
Привели её по Пеструшкиному приказу в тот кабинет, и начала она жаловаться и горевать.
– Сомневалась я в своём горе, – причитала принцесса, – а вот оправдалось оно, жесток ты, король Голубая Птица! Забыл ты меня и мою разлучницу недостойную любишь! И браслеты, которые я из твоих рук вероломных получила, ничего тебе обо мне не напомнили, так ты от меня отдалился!
И тут рыдания прервали её слова, а когда силы к ней вернулись, снова начала она плакаться и так до самого утра и продолжала.
Лакеи дворцовые слышали, как она всю ночь жаловалась и вздыхала; рассказали они о том Пеструшке, а та у Флорины спросила, чего она такой гам подняла. Сказала ей принцесса в ответ, что спала она крепко, но только бывает с ней, что она по ночам кричит и громко бредит. А король, так тот по роковой случайности и вовсе ничего не слыхал: с тех пор как он Флорину полюбил, пропал у него сон, и чтобы ночью хоть немного отдохнуть, принимал он, ложась в постель, горькие снотворные капли.
А Флорина целый день провела королева в тяжелой заботе.
«Если он меня слышал, – рассуждала она, – неужели он так жестоко ко мне равнодушен? А если не слыхал, что ж мне такое придумать, чтобы услышать он смог»?
Не было у неё больше никаких необычайных редкостей, и хоть и всегда драгоценные камни дороги, но надо было что-нибудь особое найти, чтобы вкус Пеструшки раззадорить, и опять взялась королева за свои волшебные яйца. Разбила она третье: и выехала из него маленькая карета из полированной стали, вся украшенная золотом. Была она запряжена шестью зелеными мышами, на козлах сидел розовый крысенок, а форейтор,[57] тоже крысиного рода, был серо-льняной масти. Внутри кареты помещалось четверо марионеток, только были они гораздо живей и хитрей тех, что показывают на ярмарках в·Сен-Жермене и Сен-Лоране. А какие замечательные штуки они выделывали! Особенно двое маленьких цыганочек так отплясывали сарабанду[58] да паспье,[59] что не уступили бы лучшим танцорам мира.
Флорина была в восторге от этого нового дивного творения некромантии, но не сказала ни слова до вечернего часа, когда Пеструшка отправлялась на прогулку. Тогда королева вышла в аллею и пустила скакать своих мышей, которые везли карету, крысят и марионеток. Так эта штука Пеструшку подивила, что она воскликнула:
– Милка-Замарашка, а, Милка-Замарашка, хочешь ты пять золотых за карету да за упряжку мышиную?
Спросите-ка вы у ученых да у докторов королевства, сколько такое чудо может стоить, – ответила Флорина, – за ту цену я и уступлю.
А Пеструшка, которая не любила себе ни в чем отказывать, заявила ей:
– Говори прямо цену, да не надоедай мне своей грязной особой!
– Ещё разок в Говорящем Кабинете переночевать, – сказала Флорина, – вот всё, что я прошу.
– Иди, – сказала Пеструшка, – уж так и быть, дура ты бедная, не откажу я тебе.
А обернувшись к своим дамам, добавила:
– Вот глупая тварь, такие редкости продаёт ни за что!
Настала ночь. Флорина всё высказала, что только могла придумать самого нежного, но опять она зря старалась, как и раньше, потому что король Очарователь никогда не забывал принимать свои сонные капли. А лакеи дворцовые между собой толковали:
– Конечно, сумасшедшая эта крестьянка; чего она всю ночь рассуждает?
– А что ни говори, – отзывались другие, – не так уж глупо она причитает.