Наконец турки ворвались в город и лавиной хлынули по его улицам, срывая с горожан одежды, чтобы связывать ими захваченных в плен. Под сводами собора Святой Софии все еще продолжалась утренняя служба, когда туда явились турецкие завоеватели. И как гласит легенда, у них на глазах священники, все еще державшие в руках потиры, прошли сквозь южную стену собора, и стена сомкнулась за их спинами. Пророки предрекали, что стены собора вновь расступятся в день, когда Константинополь снова станет христианским городом, но этого по сию пору так и не случилось.
Султан Мехмед II выждал три дня, которые по традиции отдавались на разграбление города победителями (около 4000 горожан пали убитыми, и около 50 000 мужчин, женщин и детей были захвачены в рабство), и только тогда торжественно въехал в завоеванный Константинополь. Он сразу направился в собор Святой Софии, прошел к алтарю и возвысил голос в мусульманской молитве «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — Пророк Его». Мечте мусульман завоевать Константинополь было примерно столько же лет, сколько существовал сам ислам. Пророку Мухаммеду приписывали такие слова: «Благословен будет тот, кто завоюет Константинополь». Отсюда и проистекает полученное Мехмедом II прозвище Фатих, что означает Завоеватель. Отныне Османская империя в географическом смысле стала частью Европы, однако европейцы все еще не могли смириться с этим фактом, потому что турки не принадлежат к христианской вере.
Падение Константинополя, столичного города, со всех сторон отсеченного от остального мира с тех пор, как османы завоевали наибольшую часть Балкан, стало важнейшим переломным моментом в истории. Столь же значимыми через века станут падение французской монархии в 1789 г. или большевистская революция 1917 г., знаменовавшие для человечества начало новой эры. И безусловно, папа Николай V, сам сподобившийся сделать для защиты города не больше, чем снарядить три генуэзские галеры, груженные оружием и провиантом для осажденных, воспринимал падение Константинополя как одну из главных трагедий мира, когда написал: «Внезапно померк свет христианства. Нам больше не видать его на своем веку». Чувство собственной вины за гибель Константинополя изгрызет папу Николая V и сократит его земные дни. Столь же глубоко переживал трагедию гуманист Энеа Сильвио де Пикколомини и горько оплакивал массовое убийство своих братьев во Христе. Однако будущий папа Пий II подчеркивал другой аспект трагедии, называя его «второй смертью Гомера и Платона», ибо понимал, что с концом Византии пришел конец всей греческой цивилизации. Когда горестная весть достигла Парижа и Лондона, французский король Карл VII и английский король Генрих VI объявили траур при своих дворах. И даже над далекой Москвой поплыл траурный звон колоколов Кремля, и в церквях служили заупокойные литургии по своим принявшим мученическую смерть православным братьям.
Однако в первую очередь завоевание турками Константинополя затронуло соседние государства, прежде всего Валахию, где правил Владислав II, Трансильванию под приглядом Влада Дракулы и Яноша Хуньяди и, разумеется, Венгрию, которой правил молодой неопытный Ладислас V Постум. Оно не могло не затронуть еще одного европейского венценосца, хоть и правившего страной, географически более отдаленной от места событий, но в силу традиций и положения глубоко приверженного делу защиты христианского мира от османской Порты. Мы говорим о новоиспеченном императоре Священной Римской империи Фридрихе III, который незадолго до того возвратился с юной невестой Элеонорой Португальской из Рима, еще больше укрепив свои позиции, поскольку удостоился чести быть коронованным в императоры самим папой Николаем V. Но хотя Фридрих произносил все положенные слова скорби, гораздо больше он пекся о том, чтобы консолидировать свою власть в Европе, сохранить влияние на венгерского короля Ладисласа V Постума и собрать Крестовый поход против впавшего в гуситскую ересь короля Богемии Йиржи (Георгия) из Подебрад, который представлялся ему угрозой более непосредственной, чем султан Мехмед II.
Если подробности падения Константинополя достигли Западной Европы лишь месяцы спустя, то известия о размахе и ужасах катастрофы с самого начала осады шли во все румынские провинции с неиссякаемыми потоками беженцев, которые на пути в Европу неизбежно проходили через приграничные земли. Среди первых были венецианские моряки, чья галера потерпела крушение в Мраморном море, и они чудом сумели вплавь добраться до фракийского берега. Они пробрались через Болгарию, где местные жители давали им пищу и приют, в Валахии переправились через Дунай и держали путь на родину через трансильванский перевал Турну-Рошу, перед этим миновав Сибиу, где располагался командный пункт Дракулы. Среди поведанных ими бесчисленных историй о страданиях и жестокостях одна рассказывала о том, как захватившие их сотоварищей-моряков турки по приказу султана Мехмеда посадили их на колья, врытые в землю на виду у осажденного города, дабы этим жутким зрелищем убедить горожан сдаться без боя; тогда бы турки, по обычаю времени, проявили снисходительность к гражданскому населению. Ужас описываемого вызвал у некоторых оторопь, хотя такой вид казни не представлял собой ничего нового и саксонские немцы тоже практиковали его в наказание за особо тяжкие преступления.
Папа Пий II (Энио Сильвио Пикколомини, понтификат 1458–1464) 26 сентября 1459 г. открывает церковный собор в кафедральном соборе города Мантуя, чтобы провозгласить Крестовый поход против турок. Фото фрески XV в. в Сиенском соборе сделано баронессой Иляной Франчетти
Один правитель получал точные сведения о событиях в Константинополе — то был Владислав II в Тырговиште, поскольку отрядил своего приближенного постоянным наблюдателем к султанскому двору еще в 1451 г., когда Мехмед только взошел на османский престол. Этот бесценный информант двора в Тырговиште, румынский епископ по имени Самуил, сумел скрыться из захваченного Константинополя и в конце июня 1453 г. добрался в валашскую столицу. Он был принят господарем, и могло бы показаться, что все более усиливавшаяся протурецкая позиция Владислава была результатом этой аудиенции. Слишком уж яркими красками живописал епископ подробности ужасной казни, которой султан предавал своих врагов. Епископ Самуил послал одного из бояр Владислава с письмом к главе города Сибиу, чтобы известить саксонцев о конечных целях Мехмеда. Епископ предупреждал Освальда Венцеля: «В конце концов турки подчинят себе весь христианский мир, если попустит Господь… Следом они завоюют земли деспота сербского Джураджа Бранковича (имеется в виду Белград. — Прим. перев.)… И еще они говорят, что город Сибиу, который лежит на их пути, должен быть уничтожен». Упоминание в письме его города привело Освальда Венцеля в ужасное смятение. «Сибиу, Сибиу, — писал он в отчаянии. — Почему Сибиу? Это же наш Германнштадт (саксонское название города. — Прим. перев.)! Захвати турки нашу крепость, и это будет означать, что они захватят не только Венгрию, но и весь христианский мир». Он взывал о помощи к главнокомандующему войсками Трансильвании Хуньяди, к королю Венгрии Ладисласу V Постуму, к Владу Дракуле, чья ставка располагалась в самом Сибиу, к бургомистру и городскому совету Вены и, конечно, к самому императору германскому Фридриху III.
Янош Хуньяди не нуждался в советах Освальда Венцеля. Он и без того слишком хорошо представлял образ мыслей Мехмеда, а также его непомерные амбиции и потому не сомневался, что захват Константинополя — не более чем первый шаг, за коим последуют новые захваты. (На сей счет Хуньяди был прекрасно информирован благодаря своему личному представителю и доверенному лицу Яношу Витезу, необычайно проницательному сановнику и дипломату, который в будущем станет епископом города Орадя и примасом Венгрии.) Хуньяди знал, что должен оборонять королевство в конкретных стратегических пунктах и в первую очередь необходимо укрепить Белградскую крепость, защищавшую южный фланг Венгрии. Хуньяди хорошо понимал, что турки уже фактически взяли под контроль Валахию (их купцы и шпионы роями вились в столице и других важных валашских городах), и, чтобы наказать своего бывшего протеже Владислава II, решил взять в свои руки контроль над герцогствами Амлаш и Фэгэраш (валашскими анклавами на территории Трансильвании). Затем он призвал саксонские города Трансильвании обеспечить его и Влада Дракулу оружием и денежными средствами, чтобы снарядить и потом оплачивать новую наемную армию, которой Хуньяди намеревался усилить местные гарнизоны Сибиу и Брашова. К тому же важно было набрать в эту армию румын, германцев, славян, а также мелкую знать Трансильвании, которые традиционно составляли костяк его предыдущих крестоносных армий. Хуньяди не приходилось рассчитывать на высшую венгерскую знать, ибо магнаты предпочитали превратностям войны мир и уют своих поместий, как и на то, чтобы убедить своего малоопытного незрелого сеньора, венгерского короля Ладисласа V Постума, официально возглавить командование — совсем еще мальчишка, тот предпочитал военному походу развлечения при своих дворах в Буде и Вене. И тогда Хуньяди добился, чтобы его старшего сына Ласло назначили командовать на юго-западном фланге наступлением в Хорватии, а Владу Дракуле как главнокомандующему в Трансильвании поручили напасть на Владислава II — тот теперь сделался союзником султана.
Советник и конфидент Хуньяди Янош Витез верно угадал, куда султан Мехмед нацелит следующий удар — не против Трансильвании, где его с фланга достаточно надежно защищала лояльность Владислава II, а также молдавского господаря Петру III Арона, которого султан тоже склонил на свою сторону. Главный удар, считал Витез, Мехмед направит на Белград, мощную крепость стратегического значения, занимающую господствующее положение на холмах над слиянием рек Савы и Дуная. Эта твердыня (опоясанная в три ряда крепостными стенами, с наружными укреплениями, мощными башнями и парапетами с бойницами, выстоявшая наперекор разрушительному воздействию времени и бесчисленных осад) и по сей день представляет собой одну из самых впечатляющих достопримечательностей югославской (на момент издания книги. —