При этом Дракула прекрасно понимал, что должен любой ценой избегать войны на два фронта.
Как он мог выстоять, возьмись он воевать с турками, чья армия втрое превосходила численностью его собственную, и при этом все время опасаться, что с запада ему нанесут удар трансильванские немцы или кто-то из их союзников? Это соображение и подвигло Дракулу искать долговременного мира с Трансильванией. И безусловно, он надеялся заручиться помощью со стороны венгров и трансильванских саксов в своем Крестовом походе против неверных османов. Вероятно, Дракула недопонимал, что в европейском христианстве угасло глубинное осознание необходимости объединиться перед лицом турецкой угрозы, тогда как турок воспламеняла идея священной войны за веру. В самом деле, если ты христианин, у тебя больше не было уверенности, что, если падешь в сражении, окажешься на небесах, как в славные времена Крестовых походов. Но если ты мусульманин, у тебя не закрадывалось и тени сомнений, что, пади ты на войне за распространение ислама, сейчас же попадешь в подобие рая земного и несравненной красоты гурии будут ублажать тебя дивными нектарами.
Военную кампанию Дракулы в 1462 г. следует оценивать в ее европейском контексте. После поражения султанской армии под стенами Белграда в 1456 г. перед Мехмедом встала первостепенная задача укрепить и стабилизировать фронт, для чего как минимум обеспечить безопасность дунайских берегов. Это означало не только возобновить попытку захватить Белград, но и взять под контроль дунайские гирла, западное побережье Черного моря и ряд стратегических крепостей, таких как Килия и Аккерман, формально находившихся на территории Молдавии. Один из командиров янычарского войска султана, оставивший нам достопримечательные записки о турецко-валашской борьбе и скромно именовавший себя янычаром из Островицы, выразил сложную задачу султана грубым солдатским языком: «Знай, счастливый господин, что, пока Килия и Аккерман [тур. Белая крепость] в руках у румын, а венгерцы владеют Белградской крепостью, Балкан нам не покорить». Султан принял совет, и, что примечательно, в делах войны он мыслил на удивление современными стратегическими категориями: контроль над Дунаем и над Черным морем действительно был взаимосвязан. Захват Дуная стал первостепенной целью, поскольку эта могучая река, берущая исток в горах Шварцвальда в Германии, исстари служила главным маршрутом для восточных вторжений на Запад. Русло Дуная словно стрелой пронзало уязвимое подбрюшье западных противников султана, открывая возможность для вторжения в Европу. К тому же султан уже захватил власть над Болгарией, Сербией и большей частью Греции, и логика подсказывала ему, что Валахию также следует превратить в османскую провинцию. При этом его раздражала двойственная политика Влада Дракула, подхваченная его сыном Дракулой, на чью помощь Мехмеду не приходилось рассчитывать, несмотря на вассальное положение валашского господаря.
Помимо Дракулы, одним из немногих европейских политиков, осознававших природу оттоманской угрозы, был преемник никчемного папы Каликста III Энеа Сильвио Пикколомини, в 1458 г. вступивший на папский престол под именем Пия II. Как уже упоминалось, выходец из аристократического семейства Сиены, воспитанный в духе гуманистических идей Ренессанса, он растратил юность в погоне за мирскими радостями, ввязывался в сомнительные предприятия, наплодил некоторое количество незаконнорожденных отпрысков, отметился в публицистике и баловался сочинением фривольных стихов, но вступление на религиозную стезю совершило переворот в его воззрениях и сознании. Будучи посвящен в духовный сан, он ярко проявил свои таланты в период заседаний Базельского собора, сделав все возможное, чтобы отвести от папства угрозу «демократического» правления, предполагавшего подмену папской власти властью коллегии кардиналов. И он же вымостил дорогу к воссоединению православной и католической ветвей христианства на Флорентийском соборе 1439 г. Необычайные переговорные способности Пикколомини привлекли внимание императора Священной Римской империи Фридриха III, который пригласил даровитого сиенца стать советником дипломатической службы и фактически возложил на него всю имперскую дипломатию. Кроме того, как мы знаем, он стал наставником юного венгерского короля Ладисласа Постума и даже написал для исключительного пользования императорского подопечного педагогический трактат, который и поныне остается весьма полезным чтением. Избранный папой, Пикколомини проявлял замечательную терпимость к несходству взглядов, что побудило великого английского историка лорда Актона (1834–1902) назвать его «основоположником свободы слова». Вопреки, а скорее благодаря своей гуманистической закваске папа Пий II осознавал, какую угрозу для Европы представляет Османская империя после падения Константинополя, и видел необходимость в масштабном Крестовом походе, в котором должны принять участие не только силы Запада, но и сохранившие независимость государства Восточной Европы. Хорошо информированный о турецких делах благодаря сети дипломатических и шпионских источников, папа Пий изучил психологию и modi operandi (способы действий) султана Мехмеда. Среди государей Восточной Европы наибольший интерес папы вызывал валашский господарь Влад Дракула. Это имя часто упоминается в «Комментариях», а также в других трактатах папы, местами — во вполне благосклонном ключе.
Идею нового Крестового похода Пий II провозгласил на великом церковном соборе в Мантуе, который созвал 26 сентября 1459 г., разослав приглашения главам всех ведущих держав Европы. Двухчасовая вступительная речь папы хотя и подорвала остатки его хилого здоровья, произвела неизгладимое впечатление на тех немногих государей, кто сподобился прибыть в Мантую. Папа увещевал зачарованную аудиторию «поднять крест» в самых вдохновляющих и проникновенных выражениях, каких Европа не слыхала со времен достославного Клермонского собора в XI в., положившего начало крестоносному движению. Папа осознавал безграничность завоевательных амбиций султана и предостерегал собравшихся, что «всякая его победа станет ему средством одержать следующую, и, когда он покорит всех христиан Запада, он уничтожит Благую весть Христа и навяжет всему миру Благую весть своего ложного пророка». В подкрепление своего призыва и дабы еще сильнее зажечь аудиторию, папа выставил свидетелей, беженцев из разных балканских областей, и те с кафедры живописали подробности мук и лишений, которые они претерпели от рук турок. Однако отклика от немногих посетивших собор правителей — Бургундии, Милана и Венгрии — почти не последовало. Примиренчество — вот что значилось в европейской повестке дня.
Император Фридрих III, в интересах которого в минувшие годы так прилежно трудился папа, пообещал выставить пешее войско численностью в 32 000 человек и 10 000 конницы. Правда, его обещание, как позже выяснилось, стоило не больше бумаги, на которой было написано. Этот себялюбец и психопат больше интересовался предсказаниями астрологов, а те внушали ему, что у него все еще сохраняется хороший шанс свергнуть своего главного врага Матьяша Корвина с венгерского престола, на который сам Фридрих имел виды. Англия, все еще разоряемая войной Алой и Белой роз, определенно была не в том положении, чтобы принять участие в Крестовом походе. Сговориться с посланцем германского императора Грегором фон Геймбургом не представлялось никакой возможности под выдвинутым им предлогом, что германским государствам не до того из-за беспорядков среди населения и приграничных распрей. А вечно пугливого французского короля Карла VII и его преемника, Вселенского Паука Людовика XI, куда больше занимали вопросы престолонаследия в Неаполитанском королевстве, нежели Крестовый поход против Мехмеда. В Италии король Альфонсо V, который на словах (но не на деле) всячески поддерживал крестоносное движение, 27 июля 1458 г. отдал богу душу, а его незаконнорожденного сынка Ферранте, вскоре признанного папой законным правителем, больше всего тревожили французские амбиции и противостояние им.
Атмосферу царившего в Европе всеобщего безразличия лучше всего передавали слова правителя Римини, знаменитого Сиджизмондо Малатесты, отпрыска одного из могущественнейших итальянских семейств, сочетавшего в себе хитроумие лисицы и отвагу льва. На упреки, что он благоволит туркам, он ответил: «Служу тому, кто мне больше платит» — и, по сути, вступил в войну с папой. Его циничная максима во всей полноте отражала также настроения во Флоренции, Милане, Генуе и Венеции, сцепившихся в жестоком клинче кто торгового, а кто политического соперничества с другими. Венеция, сильнейшая морская держава Эгейского моря и Восточного Средиземноморья, чьим владениям более всего угрожали продвижения османов, выдвинула папе финансовые требования, зная, что тот не в силах удовлетворить их: заплатить за содержание 8000 моряков на своих кораблях, 50-тысячной кавалерии и 20 000 пехоты — и все это из пустой папской казны.
Если говорить о Центральной и Восточной Европе, то короля Богемии Йиржи из Подебрад, восседавшего на престоле с 1458 г., на самом деле мало волновала борьба с турками, поскольку те пока не угрожали его границам. Он приложил массу усилий, чтобы восстановить авторитет короны святого Венцеслава, жестоко подорванный гражданским и религиозным неповиновением католиков и последователей гуситов. Король Польши и герцог Литовский Казимир IV явно извлек урок из судьбы своего предшественника Ладисласа III, сложившего голову при разгроме у Варны в 1444 г. К тому же Польша была слишком отдалена от театра событий и слишком занята собственной борьбой с Тевтонским орденом, чтобы сподобиться на что-то большее, чем дипломатические ноты протеста. А великий князь Московский Иван III, правитель Руси, отделенной еще большей географической дистанцией от турецкой угрозы, был всецело поглощен внутренними распрями феодального и религиозного свойства. К тому же Русь еще оставалась под татарским игом. Молдавский господарь Стефан, приходившийся Дракуле кузеном и союзником, в то время не проявлял интереса к крестоносному движению и вместо того давал выход своей ярости против венгерского короля, который пригрел человека, повинного в убийстве отца Стефана. Он предпочел сделаться вассалом польского короля и ожидал, когда ход событий сам подскажет ему, как действовать. Даже албанцы, которые в правление славного Скандербега так долго и упорно сопротивлялись туркам и на чью помощь рассчитывал папа, именно в этот более чем неподходящий момент вздумали заключить с турками трехлетнее перемирие.