<…> Дракула устроил беспримерно массовую резню, сам не понеся стольких потерь, скольких можно предполагать при такой крупной стычке; правда, многие его воины получили раны. Он покинул лагерь турок до рассвета и возвратился в горное убежище, откуда пришел. Никто в турецком стане не рискнул преследовать его, такой ужас он на них нагнал и такое побоище им учинил. Как я узнал из расспросов участников той битвы, султан был совершенно раздавлен случившимся. Той же ночью он бросил лагерь и самым позорным образом бежал. И сбежал бы еще дальше, не останови его упреки его друзей, чуть не насильно притащивших его обратно в лагерь.
Лаоник Халкокондил излагает несколько иную версию событий и добавляет от себя ряд подробностей. Согласно его хронике, Дракула ворвался в турецкий лагерь с отрядом от семи до десяти тысяч воинов, и они обратили в бегство вздумавшее сопротивляться им сборное азиатское войско Мехмеда. Освещая себе путь факелами, румыны пробивались к личному шатру Мехмеда из алого шелка, но второпях спутали султанский шатер с шатром двоих его визирей, Махмуда и Изаака. Их ошибка, а также поднявшаяся суматоха дали время турецким конникам сесть в седла, а янычарам — выстроиться боевым порядком вокруг султанского шатра. Султан был поднят по тревоге, а его телохранители-янычары отбили атаку валахов. Мехмед велел им под водительством Михал-оглу Али-бея преследовать отступавшего господаря с его войском. В результате 2000 валашских солдат попали в плен, а сам Дракула, предположительно, был ранен. Даже янычар из Островицы, бывший участником преследования, и тот не сумел убедительно преуменьшить психологический урон от ночного набега: «…Мы пошли к валашской земле вслед за Дракулой… и, хотя валашский воевода имел небольшое войско, на нас нашел страх, и мы очень его остерегались, каждую ночь опоясывали лагерь копьями, однако от пеших воинов мы не убереглись; они на нас напали ночью и перебили; перерезали людей, коней, верблюдов… они перебили несколько тысяч турок… и принесли султану большой вред. А другие турки убегали от них к янычарам, но янычары их от себя отгоняли, убивали, чтобы не быть перебитыми ими…» Если верить этим свидетельствам, турки действительно понесли тяжелые потери. Согласно сведениям Доменико Бальби, Дракула потерял 5000 солдат, а султан Мехмед — все 15 000, хотя эти потери выглядят слишком высокими, даже если включают жертв мелких арьергардных стычек во время преследования Дракулы. В любом случае ночная атака явила собой образец невиданно безрассудной храбрости, и по наши дни почитаемый в румынской литературе и народных преданиях. Ночная атака стала последней попыткой Дракулы спасти свою столицу.
Спустя несколько дней султан изготовился атаковать Тырговиште, поскольку столица Дракулы и была его главной целью в этом походе. В ожидании неминуемого удара защитники столицы заперли городские ворота и заняли боевые позиции на крепостных стенах и башнях, незадолго до того укрепленных Дракулой как раз на случай вражеского нападения. Ощетинившийся пушками город приготовился к длительной осаде. По свидетельству Халкокондила, когда передовым отрядам турецкой армии оставалось пройти 27 лиг (ок. 60 миль) на север до Тырговиште, они донесли султану, что узрели, наверное, самую жуткую картину из всех печально известных «театров ужаса», на которые был так горазд Дракула, — целый «лес посаженных на колья». Протянувшийся больше чем на милю, изогнутый гигантским полукругом частокол состоял из разной высоты кольев с насаженными на них останками приблизительно 20 тысяч турецких пленных; от трупов почти ничего не осталось — летний зной, жадные пиршества воронов и прочих пернатых падальщиков сделали свое дело; внутри черепов и в скелетных останках даже виднелись свитые птицами гнезда. Над страшным «лесом» возвышались два особенно высоких кола с полностью разложившимися останками, в которых лишь слабо угадывались грек Катаволинос и Хамза-паша, — много месяцев назад верный своему черному юмору Дракула в признание их высокого положения не пожалел для них самых высоких кольев. Жалкие лохмотья их когда-то роскошных одеяний лениво полоскались на фоне сгущавшейся синевы вечернего неба. Вся окрестность была пропитана тяжелым духом смерти — смрадом разлагавшейся плоти.
Дракула намеренно выстроил эту кошмарную сцену в русле своей тактики устрашения турок, призванной лишить Мехмеда последних остатков духа, какие у него еще сохранялись со дня неудачного покушения на его жизнь. Действительно, при виде «леса посаженных на колья» даже у самых мужественных офицеров турецкой армии в жилах леденела кровь. Как передает нам Халкокондил, сам Мехмед едва не признал поражение, охваченный смешанными чувствами благоговейного страха и восхищения: «Что за безутешное зрелище для турок и даже для самого их императора! Переполненный ужасом, отказываясь верить своим глазам, он воскликнул, что не станет отнимать земли у человека, который творит такие невиданные дела и способен таким манером использовать свою власть и своих подданных, и что человек, совершивший такое, без сомнения, способен на дела еще более великие». Вот и Виктор Гюго поминает этот конкретный эпизод в своей стихотворной эпопее Légende des Siècles («Легенда веков») — правда, с расстояния в века он перепутал двоих османских султанов, зато в красках описал акт мести в ответ на это злодейство, хотя и не имевший места в реальности:
Боярин Тарвиса Влад, Вельзевул прозваньем,
отказывается дань платить султану.
Хватает он послов турецких и убивает разом всех,
а после их тела числом десятка три насаживает на колы,
что вдоль дороги загодя расставил.
Мурад, желая отомстить, в поход идет, все на своем пути сжигая,
домов, амбаров и полей не пощадя,
войска боярина он разбивает и в плен берет его людей —
всех двадцать тысяч, что попались.
Потом вкруг выжженного поля битвы
из камня стену ставит прочности великой,
замуровавши в ней всех скопом двадцать тысяч,
но дыры им для глаз в стене оставя, чтобы глядеть окрест могли,
пока их стон и плач над полем раздаются,
а сам султан уходит прочь, но прежде на стене на той глазастой пишет:
«Тебе, Влад, сеятель колов, Мурад, строитель стен, привет оставил»[43].
На самом деле в ночь после дерзкой атаки Дракулы султан велел вырыть вокруг турецкого лагеря особенно глубокий ров, чтобы надежнее защититься от страшного Казыклы-бея. На следующий день Мехмед дал войскам приказ отступать — поразмыслив, он решил, что страна Дракулы не стоит того, чтобы платить за победу над ним такую цену.
Пока армия Мехмеда отступала на восток в сторону Брэилы, где турецкий флот готовился сниматься с якорей, в рядах войска во весь голос заявила о себе чума. Султан, который регулярно советовался со своими придворными астрологами, заподозрил, что над ним и его людьми тяготеет проклятие Дракулы.
Несмотря на отступление турок от стен Тырговиште, в конце июня (точнее, 22-го числа) война вдруг сделала любопытный поворот — это кузен Дракулы, молдавский господарь Стефан, воспользовавшись удачным случаем, предал человека, который помог ему отвоевать престол. При поддержке турок он ударил по крепости Килии, которую оборонял сводный валашско-венгерский гарнизон. Тут уместно напомнить, что семьи Влада и Стефана породнились через брачные узы, что сами они в юношестве несколько лет вместе учились и набирались ума-разума в Сучаве, что в 1450 г. бок о бок сражались с поляками в битве при Красне, а в 1451 г. после подлого убийства отца Стефана Дракула с риском для жизни сопровождал Стефана в его побеге в Трансильванию. Посол Венеции Доменико Бальби 28 июня известил сенат республики, что Стефан с войском атаковал крепость Килию, и ожидалось, что он соединится с турецким флотом. «Они осаждали город в течение восьми дней, — писал в донесении Бальби. — Но ничего не добились. Пока длилась осада, они потеряли убитыми множество турок. Потом, посрамленные, отступили прочь, разбитые венгерским гарнизоном, усиленным семью тысячами солдат Дракулы». При атаке на Килию Стефана задело шрапнелью, и он получил рану в левую икру, столь серьезную или, возможно, столь дурно леченную, что он не смог оправиться от нее до конца своих дней. Суеверные крестьяне тут же постановили, что это было мщением молдавскому господарю за предательство Дракулы, если только сам валашский господарь не проклял его.
У конфликта между Дракулой и Стефаном, по поводу которого румынские историки сильно расходятся во мнениях, имелось простое объяснение. Стефан руководствовался собственными приоритетами — он больше заботился о выживании своей Молдавии на случай, если крепость Килия все же окажется в руках турок, чем о соблюдении обязательств перед Дракулой. К тому же в крепости, помимо валашского войска, стоял венгерский гарнизон, а Стефан враждовал с венгерским королем. Матьяш Корвин, как отмечалось выше, дал прибежище убийце отца Стефана Петру Арону. (Военное столкновение у стен Килии имело немаловажное значение и для самого Матьяша: раз венгры сражались против турок, значит, у него появился повод, хотя и довольно хлипкий, с чистой совестью принимать папские субсидии, предназначавшиеся для организации Крестового похода.)
Уже 29 июня, в священном месяце Рамадане, султанская армия достигла Брэилы и на прощание дотла сожгла ее. Султан и его сильно потрепанное воинство прибыли в Адрианополь 11 июля. Войска вошли в город поздней ночью (и в основном пешим порядком, поскольку за время похода потеряли большинство лошадей и верблюдов) из страха возбудить среди горожан подозрения, что славный поход окончился поражением. А наутро в городе было устроено празднество в честь «великой победы над Дракулой»! Позже армия наконец добралась до Константинополя, и осунувшиеся, изможденные лица участников похода едва ли могли скрыть от горожан, сколь тяжелое поражение они понесли. Однако придворные историки вопреки всему упорно выставляли султана Мехмеда великим победителем нечестивца Казыклы-бея!