Не меньшее усердие проявляли турецкие историки, всеми силами культивировавшие образ Дракулы как врага рода человеческого, — будучи придворными панегиристами султана Мехмеда II, они получали жалованье за то, что всячески порочили личность Влада Колосажателя. Особенную ярость у них вызывал тот факт, что Дракула в ранней молодости был другом и протеже султана, а потом подло изменил своему священному долгу и причинил своему прежнему покровителю неисчислимые потери, бедствия и унижения. В сущности, Дракула — единственный из европейских правителей, кто сумел наголову разбить Мехмеда, чем вынудил султана отказаться от планов захватить Валахию и, поджав хвост, позорно убраться в свои пределы. Желая как можно сильнее ошельмовать и заклеймить Дракулу, турецкие обличители измыслили для него самое убийственное, какое только могли вообразить, прозвище Казыклы-бей, что означало «князь Колосажатель». Такую же позицию осуждения заняли предпочитавшие дружбу с султаном греческие историки, в частности Михаил Критовул, щедро вознагражденный за свою службу губернаторством на острове Имврос.
Среди самых уважаемых историков XVI в., немало способствовавших продвижению образа Дракулы как отъявленного злодея, можно назвать не лишенного академической добросовестности немецкого ученого Себастьяна Мюнстера, написавшего знаменитый исторический трактат «Космография», который при жизни автора был опубликован в Германии на латинском языке в 1544 г., а позже много раз издавался в переводе на различные языки, в том числе на английском (в 1552 г.). «Космография» имела невероятный успех и для Восточной Европы сделалась своего рода справочным изданием. Увы, приобретя известность, автор «Космографии» не удержался от соблазна повторить искаженное представление о Дракуле. Именно таким путем негативный образ Дракулы проник в стены немецких и австрийских университетов, а также в центры науки, где закрепился как широко признанная истина. Приводить имена всех видных историков, принявших эту точку зрения на Дракулу, было бы занятием малополезным и неблагодарным. Один из них, Иоганн Христиан фон Энгель, привлек широкую читательскую аудиторию просто потому, что первым с научных позиций изложил историю румынских земель в Германии, основываясь на тщательном изучении исторических документов (труд назывался «История Молдавии и Валахии», опубликован в 1804 г. в Галле). Энгель изобразил Дракулу все тем же непреклонным беспощадным тираном и психопатом, фактически повторив портрет, обрисованный в XV в. у гуманиста Я. Паннониуса и позже у С. Мюнстера. У Энгеля этот отталкивающий образ Дракулы, в свою очередь, позаимствовали двое выдающихся немецких ученых XIX в., Йозеф фон Хаммер-Пургшталь и Леопольд фон Ранке, и даже несколько обучавшихся в Германии румынских историков. Когда Уильям Уилкинсон, назначенный в начале XIX в. английским консулом в Бухарест, приступил к поискам источников для написания первых очерков по молдавской и валашской истории на английском языке, ему не могли не попасть в руки труды вышеназванных немецких историков.
Однако со временем ряд ученых стали высказывать о Дракуле более благосклонные суждения. Среди первых был польский историк, писатель, педагог, политический публицист и поэт-романтик Адам Мицкевич (1798–1855), преподававший славянскую словесность в престижном парижском Коллеж де Франс, основанном еще Франциском I. В начале 1840-х гг. на одной из лекций по славянской литературе Адам Мицкевич привел студентов в изумление, когда высказал безусловное почтение в адрес Дракулы, назвав его идеальным деспотом. По всей видимости, славянские корни Мицкевича сыграли не последнюю роль в его знакомстве с русским нарративом о Дракуле, к которому мы сейчас переходим.
Как мы уже отмечали, немецкие и турецкие сочинения о Дракуле, в сущности, имели целью опорочить Дракулу в глазах следующих поколений. Однако другие авторы хотя и соглашались, что Дракула совершил много зверств, тем не менее видели в нем справедливого правителя. Этого взгляда, который никогда публично не высказывался на Западе, придерживался выдающийся русский дипломат, думный дьяк Фёдор Курицын, доклады которого мы обильно цитировали выше.
Фёдора Васильевича Курицына во главе многочисленного посольства в 1482 г. отправил с миссией на Запад его повелитель, великий князь Владимирский и Московский Иван III. Официально заявленная миссия, во многом как и более позднего времени миссия знаменитого посольства Петра Великого 1689 г., состояла в том, чтобы «распахнуть окна», закрывавшие Русь от Запада. Венгерская столица Буда представлялась Ивану III воротами в Европу, где уже в полной мере сказывались влияние итальянского Ренессанса с его научными достижениями, изобретательством и гуманистической революцией. Выражаясь современным дипломатическим языком, миссия русского посла состояла в промышленном шпионаже. Великий князь испытывал огромную нужду в мастеровых, архитекторах, художниках и представителях других профессий, которые помогли бы ему осовременить страну. Что касается собственно дипломатии, Иван III желал подписать с королем Матьяшем Корвином договор о союзе против поляков, против своих татарских сюзеренов, а также против соперников в лице городов-государств вроде Новгорода, представлявших угрозу для его княжения.
Курицын с посольством прибыли в Буду в самом начале 1482 г. и оставались до начала 1483 г., проведя большую часть года непосредственно в Венгрии. За время пребывания при венгерском дворе Курицын встречался с королем Матьяшем, с его историографом Бонфини, а также с бесчисленными вельможами, сановниками, дипломатами, коммерсантами и банкирами. Среди важных персон, которым его представили в королевском дворце, были венгерская супруга Дракулы и трое его сыновей — старший Михня (рожденный от другого брака), Влад и еще один (имя его неизвестно), отданный на воспитание в дом епископа города Орадя в Трансильвании. В свите семейства Дракулы состояли несколько бояр, сохранивших верность своему бывшему господину. К удаче Курицына в его посольстве находился некто Мартинко (венг. Мартинцо), знавший венгерский и румынский языки и, предположительно, служивший ему переводчиком. В придворных беседах особенное внимание Курицына привлекли все еще циркулировавшие при венгерском дворе немецкие антидракуловские нарративы. Все услышанное и прочитанное об этом неординарном валашском господаре Дракуле, с гибели которого прошло всего шесть лет, заинтриговало русского посла настолько, что в какой-то момент эта поразительная личность полностью завладела его мыслями.
Когда настало время для следующей дипломатической миссии, Курицын устроил так, чтобы по дороге сделать крюк и заехать в Брашов, где, как он знал, Дракула совершил свои самые ужасные и громкие злодеяния, и провел в городе несколько месяцев, стараясь выяснить дополнительные подробности о Дракуле. Выехав из Брашова, Курицын пересек северную часть Трансильванских Альп через перевал Борго и на время остановился в Бистрице, жалованной вотчине рода Хуньяди, окрестности замка которых хранили память о Дракуле. По рекомендательному письму от короля Матьяша Курицын в феврале 1483 г. был представлен бургомистру Бистрицы. Продолжительное пребывание в Бистрице дало Курицыну массу времени, чтобы расспросить горожан-саксонцев, которые не испытывали никаких симпатий к Дракуле, о подробностях его преступлений. Весной 1484 г. Курицын наконец прибыл к молдавскому господарю Стефану Великому в его столицу Сучаву, отстоявшую от Бистрицы всего на день пути. Визит в Молдавию имел целью прояснить последние детали договора со Стефаном Великим, который был заключен в Москве несколькими месяцами ранее, вслед за празднованием бракосочетания между княжной Еленой, дочерью второй жены Стефана, киевской княжны Евдокии (кузины Ивана III), и старшим сыном Ивана III, будущим наследником престола, по имени тоже Иваном, по прозвищу Молодым. Все еще очарованный историей Дракулы, Курицын воспользовался удобным случаем, чтобы обстоятельно расспросить в Сучаве десятерых выживших ветеранов армии Стефана, оставленных им для защиты Дракулы и бывших очевидцами последних дней Колосажателя под Бухарестом. И конечно, русский посол не обошел расспросами самого молдавского господаря, с юности знавшего Дракулу. Столь же сильный интерес для удовлетворения непраздного любопытства Курицына представляла еще одна персона — третья супруга господаря Стефана Мария Войкица, дочь брата Дракулы Раду Красивого (унаследовавшая внешнюю привлекательность отца).
Курицын со своим посольством пробыл в молдавской столице больше года и в начале 1485 г. направился домой в Москву, на свою беду выбрав путь через Аккерман, — он явно не знал, что еще в августе 1484 г. турки захватили эту важнейшую стратегическую крепость в дунайских гирлах.
В итоге русское посольство, включая посла и его свиту, их челядь и весь багаж, равно как и многочисленные бесценные подношения, отправленные с Курицыным в дар великому князю Московскому венгерским королем Матьяшем и молдавским господарем Стефаном Великим, угодило в руки мародерствовавших в тех краях турецких солдат нерегулярных сил султанской армии. За освобождение пленников они потребовали огромный выкуп. Курицына и его людей удерживали в Аккермане с 1485 по 1486 г. В конце концов все русское посольство удалось вызволить из турецкого плена, о чем походатайствовал татарский хан и турецкий вассал Менгли Гирай, желавший войти в доверие к своему набиравшему могущество северному соседу, Московии. В Москву Фёдор Курицын прибыл еще до начала сентября 1486 г., привезя с собой проекты договоров о союзничестве с Венгрией и Молдавией.
Во время длительного пребывания в крепости на Дунае Курицын имел массу времени, чтобы систематизировать свод своих материалов о жизни и деятельности Дракулы, которые он собирал из всех доступных источников, пока находился по делам дипломатической службы в Венгрии, Трансильвании и Молдавии. Затем он изложил материал в письменной форме — примерно в такой же манере, как если бы составлял дипломатическую депешу, — и дал ему простенькое, лишенное всякой пристрастности название «Сказание о Дракуле воеводе». К настоящему времени подлинник депеши Курицына не найден. Правда, на ее копии, которую профессор Макнелли изучил в библиотеке М. Е. Салтыкова-Щедрина (Санкт-Петербург), внизу имеются пометки переписчика, указывающие, что первый список с оригинала он сделал в 1486 г. и еще один — в 1490 г.; подписывался он коротко и просто: «аз грешны Ефросин». По всей очевидности, этот Ефросин состоял