Ю. Лужков по накатанному пути не пошел, думаю, характер не позволил. Не побежал жаловаться в партийные органы, откуда, естественно, газету бы приструнили, не стал отписываться, признавая «некоторые недостатки» и обещая их исправить, не начал интриговать, чтобы в других газетах появились положительные заметки о его деятельности, а написал гневное письмо главному редактору. К чему это привело, я уже сказал — к появлению новой заметки, и тогда Юрий Михайлович подал в суд.
В городе и прецедента-то не было, и закона о печати не было в помине, и суды вообще подобными делами не занимались или, если занимались, то единственно по указанию партийных начальников и с определенной целью — дискредитировать истца и оправдать газету.
Не помню нынче, состоялся ли суд и чем закончился, это, в конце концов, непринципиально. Принципиален поступок.
Однажды дотошный московский журналист задал мэру вопрос: дескать, у вас зарплата всего 14 тысяч рублей, как вы сводите концы с концами, ведь вы — мэр?
— А я мало трачу, — был ответ.
Видимо, эта семья вообще экономная. Как-то перед очередными выборами мэра группа энтузиастов с многозаслуженным кинорежиссером и документалистом Борисом Загряжским, снявшим к тому моменту 10 короткометражных фильмов о Москве без единого рубля бюджетных денег! — решила показать Ю. Лужкова лицом к народу как достойнейшего из кандидатов.
— Ребята, — сказал, как всегда, возбужденно Загряжский, — давайте снимем пять-семь фильмов о Москве в русле нашего проекта и заткнем этого Доренку на хрен. Не в лоб покажем, как Лужков строит и дерзает, а исподволь, незаметно, как в рекламных роликах, где тебе засовывают информацию в подкорку головного мозга.
— Давайте, — согласились мы с Людмилой, его директором, — но вопрос прежний: где деньги, Зин?
— В его предвыборном штабе, — не растерялся Борис. — Напишем письмо, сходим объяснимся — не совсем же они там тупые…
— Как говаривал Лаврентий Палыч, попытка — не пытка, — согласился я, и мы отправились в штаб «Отечества» — благо они сидели во дворе нашего дома, в Композиторском переулке.
Флаги, антураж, охрана — все, блин, как положено. Нас принял пресс-секретарь, быстро сообразил, что дело стоящее, а деньги надо отдать небольшие, пообещал доложить В. Шанцеву, который принимал подобные решения, и мы ретировались.
Потом ходили еще не один раз и к разным людям, потом кампания прошла, и Ю. Лужкова избрали, а судьба нашего предложения так и осталась неясной. Судя по попытке издать еще и плакаты «За Лужкова», под которые тоже ничего не дали и даже не стали разговаривать, сославшись на централизацию, консервацию, сифилизацию этой работы внутри штаба, я понимаю, что все у них там было схвачено, за все и всем уплачено, а чужие просто там не ходят, с какими бы благими намерениями они ни приближались к предвыборному денежному мешку.
Неутомимый на выдумку режиссер Б. Загряжский придумал почти беспроигрышный вариант — обратиться к жене Ю. Лужкова, которая к тому моменту уже не раз выступала как покровительница детей и искусства. А у нас все сходилось — тут тебе и дети и искусством несет за две версты. Но, видно, искусства оказалось слишком много. Через несколько дней Борис был шокирован не самим отказом высокопоставленной жены, а той формой, в какой это было сделано.
Стоявший перед заветными дверями заслуженный работник, читавший лекции студентам разных стран на их родных языках, — внутрь его не пустили — дождался выхода — нет, извините, не Е. Батуриной, а неизвестно какого уровня сотрудницы, но, видимо, высокого, поскольку она, заявив, что никакой возможности поддержать сей проект нет, расписалась подлинной подписью госпожи Батуриной и велела Борису убираться. А что ему, бедолаге, оставалось делать?
Наконец я решил бросить в бой последнее средство, тяжелую артиллерию, и пошел по этому делу сам. Не к кому-нибудь, а еще к одному родственничку — господину миллиардеру В. Евтушенкову. Прихватил с собой кассеты с фильмами, сочинил трогательное послание про Москву, Доренко, выборы и мэра, добросовестно просидел в приемной сколько положено просидеть просителю у порога миллиардера, перекинулся несколькими словами, когда попал в кабинет, оставил кассеты и ушел ждать ответа. Как вы, наверное, уже догадались, как соловей лета.
— Да, — сказал миллиардер через несколько дней, — фильмы хорошие — и был таков. После этого он ни разу не взял трубку, и в конце концов я отстал — сколько можно унижаться? И потом — это все-таки его родственник и компаньон баллотировался в мэры, а не мой. После того, как я понял, что кино про мэра В. Евтушенкову по барабану, послал ему записку: «Уважаемый Владимир Петрович! Похоже, наше предложение о коротких фильмах, показывающих деятельность мэра Москвы, соотносимую с деятельностью его великих предшественников на посту градоначальников, вас не заинтересовало. Сожалею». Ответа жду до сих пор.
Я вспоминаю учредительный съезд «Отечества», на котором В. Евтушенков по-отечески смотрел из ближней ложи на то, что происходит на сцене, как ведет себя его протеже, назвавшийся лидером движения, как непринужденно увиливает от вопросов настырной журналистской братии о финансировании этого мероприятия.
Товарищ Ю. Микешин, бывший редактор издательства «Международные отношения», непонятно в каком порыве признается: «Я как-то дал Елене Лужковой, жене Юрия Михайловича, статью почитать. Она секунд десять на нее смотрела — статья занимала целую полосу — и отдала мне. За десять секунд она не просто прочла, но и проанализировала, отметила стилистические шероховатости…» Ну что тут скажешь? Или это тоже был двойник? Или двойница?
И, наконец, самый последний заход по поводу съемок фильмов о Москве и о Лужкове был к его выдвиженцу и, возможно, тоже компаньону Г. Боосу. Загряжский — настырный все-таки мужик — добился личного приема на каком-то из мероприятий «Отечества» или Госдумы. Должно быть, надеялся, что мытарства с выходом на такие высоты закончатся и он станет снимать. Как бы не так!
Один из лидеров «Отечества» и верный друг Ю. Лужкова смотрел упорно мимо просителя, в данном случае нашего друга Б. Загряжского, который пошел унижаться ради общего дела. И именно так, глядя мимо, будто режиссера вообще не сидело перед ним, Боос его послал. Кажется, даже не совсем интеллигентно.
Выходит, все разговоры о том, что ближайшее окружение взасос любит своего мэра, — это чистейшей воды миф. А вот то, что окружение его использует на полную катушку, — есть несомненный факт.
Он и сам о себе не все знает. Например, того, что он доверчив, как ребенок, и внушаем, как самый слабый индивидуум под гипнозом.
— Юрий Михайлович, — говорю, — вы чересчур доверчивы и вас дурят все, кому не лень.
— Пусть попробуют, узнаю — голову оторву.
— Вы никогда не узнаете. Бумажку Цою подпишете, а потом она гуляет по городу, обслуживает нечистых на руку чиновников и криминальных авторитетов, наносит урон вашему имиджу.
Не услышал. Упрям, Парамоша, и самоуверен. Не знает, что в лицо ему говорят одно, а в спину — совсем другое. Его уговаривает, например, В. Малышков, руководитель Департамента торговли и быта, открыть магазин «Родити» на Новом Арбате. Ю. Лужков режет ленточку, пьет шампанское, а спустя некоторое время хозяин магазина вместе с кассой ударяется в бега, «Родити» преобразуется в китайскую лавку, а имидж мэра получает очередной удар ниже пояса.
Когда я пишу о том, что своими действиями С. Цой наносит ущерб имиджу мэра, поверьте, я знаю, о чем речь. Помню, буквально шок среди думающей части столичной чиновной тусовки вызвало его появление на страницах бесплатного издания, заполненного до последней строчки рекламой, — это известная теперь, хотя и гораздо похудевшая и посеревшая «Центр-плюс». А в тот год газета только-только появилась на публике, ей позарез нужны были имена на своих тусклых во всех отношениях страницах — ну где возьмешь света в рекламном издании подобного типа? Да еще при такой печати и при таком качестве бумаги — слезы, а не издание.
Не знаю, кто кого нашел, гадать не стану. Возможно, они Цоя, а может, и он их, что вероятнее, — думаю, у него отменный нюх на подобного рода ситуации. Когда экзаменующемуся деваться некуда, а троечку получить надо. Вот и изгаляется как только может. Не знаю и ставок в этой нечистой игре. Знаю, что в редакции Ю. Лужков отвечал на вопросы столичных обывателей, ответы появились в газете, были растиражированы, их «впарили» каждому москвичу в почтовый ящик — представляете, какую Серега Цой оказал услугу редакции «Центра-плюс»? А ведь не только в нынешние — во все времена услуги ценились порой дороже золота. Его наш брат все равно пропьет или потеряет, в лучшем случае проиграет, а на услуге может въехать хоть в рай, хоть в царские врата.
После того, как в той же газете появилось интервью еще и В. Ресина, а через некоторое время на вопросы отвечали Платонов и Лужков, у меня был благой порыв позвонить мэру и сказать, что негоже в его положении, при том общественном звучании, которое теперь имеет его фамилия, помещать фото (ужасного, кстати, качества!) в издании рядом с рекламой презервативов, аксессуаров и писсуаров. И напомнить его же слова о том, что газета должна стоить денег, информация имеет цену стабильную и высокую.
Но звонить не стал. Во-первых, все, кто не дураки, уже поняли, откуда несет этим душком, на который налетел Лужков, во-вторых, он мог счесть это ревностью к другому изданию и попросту проигнорировать. Позже, общаясь с коллегами, я утвердился в своих предположениях и догадался, зачем его втравили. Странно, что Ю. Лужков этого не понимает, хотя теперь я думаю, что он делал вид, что не понимает. С такими мозгами, как у него, нельзя чего-нибудь не понимать. На его имени спекулируют, а он типа не замечает.
— Ребята, сказал я в своем кругу, — нельзя этого делать, никак нельзя! Это же реноме, авторитет, и если он сам не понимает, надо подсказать, хотя поезд уже далеко.
— Ну ты не прав! — подхватился Серега Цой (как будто именно от него я мог услышать что-то другое!). — Миллионные тиражи есть далеко не у каждой газеты, и далеко не каждый москвич может позволить себе купить хотя бы одну газету. Информации у людей нет, и надо использовать любую возможность встретиться с читателем, — чуть не с пафосом закончил он.