При этом городская власть не может служить источником богатства горожан. У городской власти никогда не было и не будет средств, чтобы наделить всех граждан паями. Все, чем распоряжается городская власть напрямую, взято у горожан. Только труд, инициатива и предприимчивость могут обеспечить устойчивый прирост благосостояния. Городская власть должна лишь создать и поддерживать условия роста.
Мы активно благоустраиваем Москву, развиваем ее инженерную и деловую инфраструктуру, черпаем свою силу в деловой среде. Но мы отчетливо понимаем, что делаем это не столько для себя, сколько для следующих поколений москвичей. Только тогда, когда новое, освобожденное от груза прошлых привычек, в том числе и груза общественных привычек, в организации общественно-политической, социальной системы возьмет верх, только тогда необратимо утвердится и новый строй в городе или в государстве. Этот строй можно назвать демократическим, или, что более привычно, социально-рыночной экономикой.
Думаю, что сейчас только очень дремучие люди могут рассчитывать на то, что из руководящих органов страны во все организации и учреждения, каждому человеку поступит план мероприятий по переходу от командной к рыночной экономике. Нам сейчас дана только возможность это осуществить, а вот осуществить в полном объеме и завершенном виде никто, кроме новых молодых сил, пожалуй, не сможет.
Если мы хотим, чтобы экономика служила человеку, а не абстрактной идее, граждане в своих действиях должны руководствоваться соображениями пользы и выгоды — личной пользы и личной выгоды. Это мощные и проверенные стимулы; но они приводят к процветанию городов и стран только тогда, когда действуют в здоровой социально-экономической и налогово-правовой среде. Стать богатым в такой среде можно, только поставляя товары и услуги, нужные гражданам, пользующиеся у них спросом и не наносящие при этом вреда окружающей среде, здоровью людей или общественной морали. Не будет преувеличением сказать, что ключевым вопросом экономической реформы является именно создание среды, благоприятствующей развитию инициативы и предприимчивости, привлечение естественных интересов граждан к решению задачи роста общественного благосостояния.
Это тем более реально сейчас, когда открылись недоступные прежде в нашей стране возможности самим, за счет инициативы и предприимчивости, за счет привлечения частного капитала, решать проблемы, которые не решались в городе в течение последних 20 лет. И меня это радует. Конечно, мы утратили многие рычаги управления, к которым привыкли. Мы не являемся больше единственными распорядителями городских богатств, мы — равноправные партнеры с частным сектором. Мы не можем послать граждан на овощные базы за счет ни в чем не повинных предприятий, мы можем только заключить с ними добровольный договор, мы не можем заставить производителей продавать товары себе в убыток, стимулируя их интерес внеэкономическими методами, мы можем только воздействовать на свободные цены с помощью налогов, субсидий, манипулируя товарными запасами и применяя другие экономические методы.
Для многих эти перемены, эти методы непривычны. Но мне сейчас, честно говоря, не жалко прежних методов, которые хотя и были простыми, но не позволяли обеспечить процветание города. Вот уж действительно простота хуже воровства. Новым методам можно научиться. Новизна совсем не помеха. Зато сейчас действуют факторы, которые превращают граждан и городские власти в дееспособных участников важнейшего процесса развития города…
Читаю его исключительно выдержанную в моих — горожанина — интересах речь и в отчаянии думаю: да где же оно это партнерство с городскими властями? Как и 20 лет назад, я не имею никакой возможности — хоть как индивидуум, хоть как член ТСЖ — влиять на тарифы ЖКХ, на рост доходов, на понижение налогов, на повышение качества жизни. Все 20 лет новые власти — и городские в том числе, по Лужкову мои партнеры, мою жизнь только ухудшают — какое же это партнерство?
Можно, конечно, меня прищучить, что называется: на выборы не ходишь, власти не выбираешь, сам и виноват. Ты мог бы на все влиять через своих депутатов в муниципальном собрании, Городской думе, наконец, в думе самой главной решать все проблемы общественной жизни и через это — своей собственной. Прищучить, конечно, по этому признаку можно. Но вам самим-то не смешно?
И мне нет. Самый главный порок нашей системы управления народом — это казуистическая виртуозность в умении не быть, а казаться. В совершенном устройстве системы, которая призвана демонстрировать то, чего на самом деле нет, скорее всего, если будет, то нескоро — два наших поколения не доживут, а коли правду вам сказать — этого не будет никогда. Напридумывали, разрекламировали, насовали во все дырки «одних окон», «горячих линий», «экстренных связей» и еще бог знает чего. А горожанин как парился со своей проблемой в одиночку, так и продолжает. Никакое окно не спасает от необходимости собирать и подписывать при необходимости бумажки, ставить печати. Воспрянувшие поначалу «горячие» линии быстро остыли, потому как с момента рождения начали тушить сами себя. Нельзя пожаловаться, не назвавшись, не доложившись, не засветившись. Сегодня я назовусь, доложусь, засвечусь, а завтра у меня случайно отключится вода и свет, а послезавтра случайно в подъезде упадет сверху трехкилограммовая гантелина. Оно мне надо?
Могу перекреститься: вылет из Внукова, автобус через дорогу, расписание висит. Пришел. Автобуса нет. Вернулся. Позвонил по «горячей» линии Мосгортранса. Назвал, как учили, маршрут, номер, ф.и.о. собственные, адрес, телефон, запасной аэродром, размер (говорят, имеет значение) — короче, все, что требуется, чтобы тебе ответили. Правильно. Никто не ответил.
Присылают через почтовый ящик приглашение зайти и заключить договор социального найма квартиры, имея при себе паспорта проживающего населения, документы на льготы, свидетельства о браке и о смерти.
«Во, — думаю, — как ребята работать стали, приглашают, чтобы мне на корявых больных подагрических ногах не мучиться в очереди, — просто песня».
Запел, когда пришел в сельсовет, ах, простите, в тот отдел управы района Солнцево, где этот самый договор заключают.
Узкий и длинный коридор весь был забит страждущими обывателями. Моему удивлению не было предела. «Как, — думал я, — меня же пригласили, указали время, я потратился на копии документов, заставил жену заштопать носки, заклеил кроссовки, сменил белье на всякий случай, проглотил жвачку, чтоб без перегара, — и что?»
— А вы, — спрашиваю здоровенного дядьку в хвосте очереди, — договор заключать?
— Нет, я еще месяц назад документы сдал, теперь вот хочу получить обратно, уже подписанные. В тот раз также стоял, полтора часа.
Ни скамейки, ни табуретки, ни тем более стула не имелось в этой кишке коридора, слепой кишке отношения власти — по сути говенной районной власти — к своим подданным. А люди в очереди все больше пожилые, наверняка половина из них заслуженные, с наградами и регалиями, до которых девочкам за казенной дверью еще расти и расти. Но не они виноваты в этой вакханалии издевательства над людьми. Виноваты те, кто это все придумал, кто решил, что все сегодня можно, все сегодня льзя.
Короче, я повернулся и ушел. Если им нужен договор, пусть они его со мной заключат. Эмоции? Нет. Чистейшей воды быдластая жизнь горожанина, рядового москвича.
Сиживал в очередях. В иммиграционной службе Кипра, этого островка, с которого в нашу экономику вливаются деньги, несравнимые с размером государства по имени Республика Кипр и его финансовыми возможностями. Не знаю, какое место на административно-политической карте мира занимает остров с его населением, не достигающим миллиона человек, а вот что по инвестициям в российскую экономику он занимает третью строчку — вслед за Германией и Францией — знаю точно. Наши ребята в свое время подсуетились, туда вывезли, а теперь ввозят.
В зале ожидания приема чиновниками иммиграционной службы стоят столы, стулья, диваны, кресла, работает буфет — никакой суеты, никакой агрессии по отношению друг к другу, несмотря на кожу лица всех цветов радуги, увидеть просто невозможно — этого просто нет. Тебе могут продлить визу или вид на жительство, могут не продлить, но никто в тебя не плюнет, не нахамит, не оскорбит, не скажет «пшел вон».
И если мы, горожане, община, сами себя не любим, не уважаем, не хотим бороться за свои права, то кто, какой чиновник, какой «белый воротничок» нас полюбит? Никакой. А власть начинается с него. С самого незаметного, самого тщедушного, самого большим начальником презираемого. И мало кто знает, что на самом деле эти малозаметные «червяки» очень влиятельны и могущественны.
Обыкновенные технические служащие у телефонов приемных играют заметную неафишируемую роль в структурах высокой власти и значат порой для посетителя не меньше, чем сам хозяин кабинета. Они могут тебя не соединить, не заметить в приемной, не сказать, где начальник, — словом, имеют миллион возможностей указать вам ваше место.
Есть, например, такая игра. Вы пытаетесь дозвониться нужному начальнику, секретарь или помощник ласково говорит: хорошо, доложу, а вам перезвоню, будьте любезны оставить телефончик. Если вы не обивали достаточно порогов высоких кабинетов и не знаете правила такой игры — будете сидеть месяц, дожидаясь звонка. Потому что таких, как вы, сотни, а помощник один. Попав, наконец, в приемную, вы с удивлением обнаружите вдруг, что человек, обещавший неделю назад о вас доложить, точно такие же слова говорит всем страждущим. При этом он и не собирается отвлекать хозяина такими глупостями — докладывать, что кто-то домогается встречи или пытается соединиться.
Такая манера поведения — высший класс верховой езды в кресле секретаря-помощника — отшивать всех, не глядя на регалии, ранги, нашивки и прочую атрибутику, но отшивать интеллигентно, не отказывая напрямую, а изображая участие.
Если же придется прорываться без предварительной договоренности, то помощнику нужно будет о вас докладывать — тоже целая наука. Коли захочет, чтобы вас приняли, вовремя ввернет вашу карточку, выбрав подходящий момент — после обеда, звонка приятного человека и прочее. Не захочет помочь вам или боится получить нагоняй за несвоевременное вторжение — ни за что не пойдет докладывать, как бы вы перед ним ни крутились. Хотя, если крутишься перед глазами, деваться ему некуда — вдруг шеф действительно ждет вашей бумажки или вашего доклада по интересующему его вопросу.