Сам хозяин камеры брал всего по чуть-чуть, ссылаясь на то, что рана сегодня беспокоит больше обычного. В действительности же ему было тошно среди этой публики. Хотя эта причина отсутствия аппетита была не единственной. Нахлынувшее предчувствие скорой свободы занимало все его мысли.
Аскетизм хозяина камеры сидевших за столом не особенно беспокоил. Скорее наоборот — радовал. Только вот поведение одного из них, молоденького лейтенанта, тревожило Дубака. Тот, выпив рюмку, заявил, что больше пить не будет. Это, конечно, несерьезная проблема. Так, мелочь. Но эта мелочь вносила кое-какие изменения в планы Павла Константиновича.
Когда с первой бутылкой покончили, сержант скрутил крышку со второй и мечтательно произнес:
— Эх, сейчас бы девочек, музыку… — Сержант с сожалением вздохнул. — Да и пить мне больше нельзя — скоро моя смена.
— Ну, насчет девочек — это не в моих силах. При данных обстоятельствах, — добавил Дубак. — А вот с музыкой проще. А вы пейте, кушайте, не стесняйтесь, — поднимаясь с табурета, проговорил он. Медленно подошел к телевизору, стоявшему на тумбе в углу камеры за спиной лейтенанта. Включив его, Дубак некоторое время переключал каналы, подыскивая подходящую программу. Тем временем трое охранников опустошали свои рюмки, закусывали, предлагая выпить лейтенанту, но тот отказывался. Наблюдая за гульбищем, Дубак весь как-то подо-' брался, точно чего-то ждал. И вдруг как по команде охранники начали зевать, движения их стали неуверенными, какими-то замедленными.
Не дожидаясь момента, когда клофелин окончательно свалит этих «стражей», Дубак шагнул к лейтенанту и что было сил ударил его ребром ладони под ухо. Тот отключился, даже не успев оказать сопротивление. Оставшиеся равнодушно наблюдали за происходящим, не в состоянии сообразить, что происходит.
— Тебе мое пойло не нравится?! — прошипел Дубак, глядя в упор на откинувшегося на стену паренька. — Тебе мой хавчик в падлу жрать?! — Он взял со стола штык-нож, использовавшийся для открывания консервов, и без замаха вогнал его в горло офицера. — Нужно было пить, — с ненавистью проговорил он, — остался бы жить. — Дубак провернул нож в горле, после чего выдернул его и вытер о китель… Затем, отцепив от пояса сержанта связку ключей, он подошел к дверям, обернулся и смачно плюнул на пол камеры.
Сержант поднял голову и открыл обезумевшие от ужаса глаза.
— Вы же говорили, что обойдемся без жертв, Павел Константиныч… — простонал он.
— Закрой рот и поторапливайся, — резко оборвал сержанта Дубак.
Но, казалось, его слова не возымели никакого действия на окаменевшего от страха охранника. Ухватив его за грудки, одним движением своих мощных рук Дубак поставил его на ноги.
— Назад дороги нет, — прорычал он, брызгая слюной в бледное, покрывшееся потом лицо. После чего развернул сержанта лицом к двери и сильно толкнул в спину. Долетев до двери, тот врезался в дверную притолоку и замер, не чувствуя боли от удара. Дубак извлек пистолет из кобуры лейтенанта, отстегнул карабин и сунул пистолет за пояс. Затем он подошел к сержанту и положил ему руку на плечо.
— Ладно, не психуй, — пытаясь успокоить его, проговорил он тихим спокойным голосом. — Сейчас главное — отсюда выбраться, а там все забудется. Сумму я тебе удваиваю.
При этих словах сержант немного ожил и с надеждой посмотрел на говорившего.
— Сто тысяч? — не веря своим ушам, промямлил он.
— Да.
— Ладно, — выдохнул сержант, — пошли.
Дубак облегченно вздохнул.
Основную часть пути они преодолели без приключений, но у самого выхода им пришлось задержаться. От свободы Дубака отделял небольшой, всего метра четыре, коридорчик, тянувшийся мимо комнаты дежурного. Дежурный же, пожилой капитан, которому считанные дни остались до пенсии, сидел за перегородкой, откинувшись на спинку стула, закинув ноги на пульт, и смотрел телевизор.
— Случилось чего? — поинтересовался он, заметив сержанта.
— Да нет, — вяло ответил тот. — Сигарет забыл купить, смотаюсь быстро.
Пока сержант заговаривал зубы капитану, Дубак чуть ли не на четвереньках, прячась за перегородкой, добрался до двери, ведущей в комнату дежурного. А затем он резко распахнул дверь, ворвался в комнату и направил на капитана пистолет.
— Руки за голову и не вздумай шелохнуться! — прошипел Павел Константинович. Капитан беспрекословно заложил руки за голову и сцепил пальцы. Шевелиться он и не собирался. — Вот и молодец, — похвалил его Дубак. — Жить будешь, только голова немного поболит.
— Почему? — выдавил из себя непонятливый капитан.
— А вот поэтому, — сказал уже стоявший рядом с ним Павел Константинович и с силой опустил на не прикрытую руками часть головы рукоять пистолета. Тело капитана обмякло, руки безжизненно упали вниз, и голова склонилась на грудь. Со стула он не упал, и, к удивлению Дубака, ноги так и остались лежать на пульте. Со стороны могло создаться впечатление, что он уснул.
Выбежав из дежурки, Дубак метнулся к двери, ведущей на улицу, но она оказалась запертой.
— Где ключи? — прорычал он, хватая сержанта за плечо и встряхивая его. Сержант молча прошел в дежурную комнату и порылся в карманах капитана. Ключей не было. Тогда он внимательно осмотрел пульт и примыкавший к нему стол. Результат тот же. — Быстрее, — торопил его Дубак, хотя мог бы этого и не делать — сержант и так спешил.
Связка ключей нашлась в верхнем ящике стола. Схватив ее, сержант кинулся к дверям. Первый ключ… не тот. Второй… тоже. Третий, четвертый… По закону подлости нужным оказался последний.
Наконец-то Дубак покинул сие гостеприимное заведение. Задержавшись на секунду у ворот, он несколько раз глубоко вздохнул. Воздух тут был, конечно, не альпийский, но зато вольный… После той помойки, в которой он содержался последние две недели, появилось легкое головокружение.
— Скорее, Паша, — поторопил его возникший как из-под земли рядом с ним невысокого роста худощавый блондин интеллигентного вида. — Нужно поторапливаться, мало ли чего.
— Идем, — коротко бросил Дубак и направился к поджидавшему его старенькому «жигулю». — А что, лучше тачки не было?
— Через пару кварталов «мерин» ждет, а это так… на время одолжили, от ворот отъехать, — спокойным голосом, в котором не было даже намека на страх или уважение к собеседнику, ответил блондин.
— Ладно, — снисходительно пробормотал Дубак. Сержант плелся сзади.
За рулем «мерса» восседал здоровенный детина.
— А это кто? — кивнув головой в сторону здоровяка, спросил Паша.
— Не узнаете, Павел Константинович? — высунул тот голову в окошко.
— Мормон? Ты-ы? — В голосе Дубака слышались одновременно и радость, и удивление, но тут же тон его резко изменился, и теперь в нем сквозило подозрение. — Как тебе удалось «спрыгнуть»?
— Да очень просто — когда «кокарды» налетели на остров, я под сцену нырнул и лежал там почти сутки, пока все они не разъехались. Потом удалось в схорон перебраться. Проторчал там почти неделю, пока на острове засада была. Ждали, суки, может, кто еще появится. Но там никто из наших не появился. За исключением вот этого, с клыком на носу. — Так Мормон называл Рэна[1].
— Еще раз вякнешь, башку разнесу, — тихо и, казалось бы, совсем беззлобно произнес Рэн.
Несмотря на то что Мормон был гораздо крупнее и сильнее своего оппонента, он счел благоразумным прислушаться к совету. Такую грозную кличку — Мормон — Геннадий Васильевич Журбин получил не только за свои огромные размеры и недюжинную силу. Произошло это, когда Гена, пацан лет тринадцати, первый раз в жизни вступился за мать. В очередной раз не в меру выпивший папанька при помощи кулаков объяснял своей жене, что он самый лучший мужчина в мире. Всунувшийся между ними Генка сначала получил от родителя (а того господь тоже здоровьем не обидел) в зубы. Отлетев к плите, озверевший Генка ухватил топорик для рубки мяса и кинулся к обидчику. Предок, недолго думая, влетел в комнату и, схватив дробовик, хранившийся, вопреки правилам, заряженным, всадил оба заряда сыночку прямо в лицо. Разборка закончилась в лучших традициях семейного жанра: Гену увезла «Скорая», а папу — милиция.
Лицо Геннадия представляло собой кровавое месиво. Кожа висела лохмотьями. Но каково было удивление врачей, когда они обнаружили, что оба глаза абсолютно не пострадали. Это было не единственным везением подростка — или дробь была слишком мелкой, или пороха в патронах мало, а может быть, у паренька кость очень крепкая, а как сказал доктор: «Были бы кости, а мясо нарастет». И наросло… Когда с лица Гены сняли бинты и он посмотрел на себя в зеркало, первым его желанием было скрутить из простыни веревку и повеситься. Но он переборол себя и снова посмотрел в зеркало…
…Дубак открыл дверцу машины.
— Рэн, расплатись, — кивнул он головой в сторону сержанта. — По двойному тарифу.
— Понял, — ответил Рэн, и тонкая, точно лезвие ножа, улыбка скользнула по его лицу. Он повернулся лицом к сержанту. — Насчет расплатиться — это мы завсегда рады, — проговорил он, и обе его руки одновременно мелькнули в воздухе, точно он хотел хлопнуть в ладошки. Но это были «ладошки» смерти. Кисти рук во время этого молниеносного движения провернулись и врезались суставами больших пальцев под уши сержанта. Тот и ойкнуть не успел, как большой и указательный пальцы правой руки блондина впились ему в горло. Сержант захрипел, отнял свои руки от ушей и вцепился в руку убийцы, стараясь оторвать ее от горла… Это было последнее, что он попытался сделать в этой жизни. Перестав хрипеть и дергаться, он замертво упал к ногам Рэна.
— Веселятся, суки, — тоном, от которого всем находившимся в машине стало не по себе, произнес Дубак, рассматривая в бинокль ярко освещенный дом. Это был его дом… еще недавно. Теперь сюда въехала какая-то руководящая гнида. — Все готово? — коротко спросил он.
— А как же, Паша, — монотонным голосом ответил Рэн. — Усе будет у порядке, шеу. — Ироничная форма разговора — это единственный случай, когда Рэн мог назвать Пашу шефом.