Внутренне убранство базилики поражало пышностью и богатством. Сотни скульптур, потолочные фрески, величественные колонны, элементы декора с позолоченными резными деталями и конечно же грандиозный орга́н. На длинных скамьях слушатели сидели разрозненно, словно не знали друг друга, хотя здесь собрались известные в Европе люди – видные деятели искусств, бизнеса и политики. Присутствовали несколько русских, ранее покинувших страну. Сосновский заметил профиль Майи Воланской в позе египетской царицы Нефертити и взглядом поздоровался с балериной.
Подыскивая свободную скамью, он обошел колонну и столкнулся с вихрастым мальчишкой. Тот мгновенно исчез, но Сосновский узнал его. Сын органиста Шумана. Просто так мальчишку бы не пустили в собор, значит сегодня за органом будет Санат Шуман!
Их разговор в гостинице «Интурист» оставил у Сосновского двойственное впечатление. Сначала он был зол из-за фиаско – музыкант отверг его предложение и непонятным способом отключил его. Потом рассудил здраво: он ждет поразительного эффекта от концерта, так почему органист не может поражать и в быту? Что это – особый дар или наработанное мастерство? Точный ответ не важен, главное использовать чужие способности для своих целей!
Гости расселись. Тишина в храме приобрела плотность. Сосновский почти физически ощущал всеобщее нетерпение. Внимать и вожделеть желал каждый.
Наконец зазвучал орга́н. Органная кафедра находилась за спинами слушателей на высоком балконе. Исполнителя нельзя было разглядеть даже при желании, но Сосновский знал, что выступает Санат Шуман, и верил в него. Маэстро не подведет. Не то что заносчивый Гарри Гомберг.
Ранее БАС со свойственной ему категоричностью передал лучшему московскому органисту рукописные ноты с пометками для регистров и даже рясу и туфли Шумана, забытые в гостиничном номере. И приказал: готовься!
Гомберг подготовился. Выступление для единственного слушателя состоялось. Сосновский внимал музыку всем сердцем и жаждал окрыляющего допинга, как на концертах, организованных Хартманом. Но в итоге почувствовал лишь приятную расслабленность и успокоение. Он хорошо отдохнул, но не подзарядился магической энергией музыки.
Многословный Гомберг был доволен собой и витиевато щебетал:
– Чтобы прочувствовать весь спектр и оттенки замысла музыкального полотна, я проникся значимостью трех главных составляющих. Это, разумеется, эмоциональное состояние композитора, его настроение, тревога, душевная драма. А также интеллектуальный смысл, сформулированный в партитуре и нотах. Пропустив все элементы сквозь себя, я постарался создать духовный контакт с аудиторией, то есть с вами, господин Сосновский. Как по-вашему, получилось?
Бизнесмен насчитал в речи маэстро более трех составляющих. Люди искусства и точность – понятия несовместимые. Однако не стал разочаровывать добросовестного музыканта и заплатил оговоренную сумму. Пусть уходит, он больше не нужен. Еще один неудачный опыт окончательно сузил направление поиска. Ему нужен только Санат Шуман!
И сегодняшний вечер в старинном аббатстве это подтвердил – Шуман не подвел. Поток музыкальной энергии мощного орга́на зарядил слушателей Волей. Окрылил каждого силой духа для достижения высоких целей.
После завершения концерта фуршета не последовало. Заграничные напитки и закуски, как дополнительная мишура, предназначались для московской творческой элиты. Здесь в Западной Европе собрались творцы, дельцы и политики, стремящиеся кратчайшим путем к успеху и чуждые сантиментов. Однако публика не расходилась. Успешные люди общались между собой, обсуждали дела и заводили нужные знакомства. Элита должна быть сплоченной.
Сосновский подошел к Воланской, дежурно поприветствовал балерину и похвалил:
– Майя, вы всё такая же воздушная, а я… – С грустной миной он положил руку на свой выпирающий животик. – И вроде бы ограничиваю себя. У вас какая-то особая диета?
– Секретная.
– Поделитесь?
– Запоминайте. Два слова. Не жрать! – рявкнула балерина.
Оба улыбнулись. Борис Абрамович пожаловался:
– Здесь высший класс, Европа. А ваш протеже подкачал.
– Кто?
– В Москве Хартман свернул программу. Я передал Гомбергу настоящие ноты и настоящую рясу. Эффекта не было.
– Гарри не справился даже с первой ступенью?
– До второй дело не дошло.
– Что уж говорить про остальные, – промолвила балерина.
Сосновский напрягся:
– Какие остальные?
Прима вытянула шею, чуть опустила веки, отчего еще больше стала похожа на бюст царицы Нефертити.
– Я завтра улетаю в Париж – новый балет. Для выступления мне нужны Вдохновение и Воля. А птице вашего полета…
Она умолкла. Упорства Сосновскому было не занимать. Он пронзил требовательным взглядом балерину.
– Договаривайте, Майя. О чем я не знаю?
– Вы не знакомы с азами музыки. Полная нота считается до четырех. Раз, два, три, четыре – четыре четверти.
– Четыре ступени? – догадался бизнесмен.
– Именно!
– Какая третья?
– Влияние.
– Влияние, – повторил Борис Абрамович, словно пробовал слово на вкус. – Влияние. То, чего мне не хватает.
Он вцепился в руку Воланской:
– Майя, взамен, что угодно! Где и когда?
– Отпустите, это неприлично. – Балерина вырвала руку и потерла запястье. – На третью ступень меня не приглашали. Она не для всех. Вам способен помочь только Андреас.
Воланская вытянула шею и выверенной грациозной походкой покинула собор. Сосновский огляделся и ринулся к Хартману. Дипломат заметил решимость московского гостя и отвел его в сторону.
– Что такое, БАС? Вас на родине так величают.
– Мне нужны все ступени программы.
– Пирамиды, – поправил Хартман.
Бывший ученый представил вечные египетские пирамиды. Широкий нижний слой из многих глыб. Следующая ступень базируется на первой и состоит из меньшего числа камней. И так всё выше и выше, а на самом верху единственный сияющий пик. В древности пик был облицован золотом.
– Вдохновение, Воля, Влияние… – промолвил он.
– Вы даже выяснили название третьей ступени, – оценил Хартман. – Далеко не все из собравшихся здесь об этом знают.
– Влияние, – зачарованно повторил Сосновский.
– И на что вы собираетесь влиять? – Хартман прищурил глаза под очками и пристально посмотрел на московского гостя.
Бизнесмен, не моргнув, выдержал его взгляд и ответил пословицей:
– Аппетит приходит во время еды.
– Der Hunger kommt beim Essen, Дер Хунгер комт байм Эссен – повторил по-немецки Хартман. – В этом евреи и немцы похожи.
– Я русский! – Борис Абрамович приподнял подбородок.
Хартман скептически ухмыльнулся. Сосновский ответил такой же улыбкой:
– Великий русский художник Исаак Левитан родился в бедной еврейской семье. И что здесь не правда?
Андреас рассмеялся, одобрительно похлопал Сосновского по плечу и отвел подальше от гостей.
– Третья ступень для вас возможна, Борис. Но будет важное условие.
– Любое!
– Нужно добиться вашего влияния на высокопоставленного чиновника в Москве.
– На кого?
– Прежде чем назвать имя, я хочу подчеркнуть, что в этом заинтересованы не только мы в Германии, но и наши друзья в Вашингтоне.
– Кто? – выдохнул БАС. – На кого Запад хочет влиять в Москве?
Вежливое лицо немца стало жестким.
– На президента России. Бориса Ельцина.
ORT. Музыка – это поток энергии, управляющий эмоциями, разумом, настроением. Музыка – это сила, которую можно употребить как во благо, так и во зло. Влиять, значит решать судьбу. Судьба России была предрешена.
Глава 13. Сентябрь 1994. Пассау, Германия.
Марк Шуман навсегда запомнил Кафедральный собор в Пассау и его великолепный орга́н. Здесь он впервые прикоснулся к тайне семьи Королевских настройщиков братьев Фоглер. Здесь ему чуть не проткнули горло опасным и таинственным штиммхорном. Здесь он узнал, что органная музыка в особом исполнении помогает прийти к Власти. С тех пор прошло более семи лет, тайна настройщиков перестала быть тайной для Марка, а штиммхорн стал любимой игрушкой и незаменимым инструментом.
Сегодня в Пассау предстоял новый концерт для узкого круга избранных – третья ступень Пирамиды Власти. Пока отец за кафедрой настраивал инструмент, Марк прислушивался к кропотливой работе настройщиков в недрах органа. Генрих и Густав Фоглер трудились вдвоем. Для третьей и четвертой ступени настройка сложнее, манипуляций больше, а случаются такие концерты реже, поэтому Марк старался не упустить любую деталь.
Братья Фоглер поколдовали с органными трубами, опустошая кошели с миндалем, и добились особого звучания. Генрих сделал заключительные пометки в рукописной копии оригинала нот и передал блокнот Санату Шуману. В собор стали пускать гостей. Пропуском служила открытка с портретом композитора Рихарда Вагнера.
У Марка имелось укромное место на балконе противоположном орга́ну. Там он и затаился. Сквозь щели балконного ограждения ему был хорошо виден зал, а еще лучше слышен. Свод центрального нефа отражал мягкие шаги гостей, их сдержанное покашливание, скрип дубовых скамеек. Всего собралось около двадцати человек, по большей части политики из главных европейских стран.
Приехал и неприятный гость из Москвы. Марк уже знал его полное имя – БАС, Борис Абрамович Сосновский. Он стал постоянным гостем тайных концертов, о нем писали в Европе, как о богатом и влиятельном Российском политике.
Кадры с июньским покушением на Сосновского, его иссеченными руками и обожженным лицом показали центральные немецкие телеканалы. В Москве был взорван автомобиль политика, погиб его водитель. Но покушение не сломило БАСа. Наоборот, он устремился вверх с удвоенной энергией, чтобы никто не посмел даже помыслить о подобном. Сила и авторитет в России стали синонимом безопасности.
Марк лег на скамью, прикрыл глаза и сосредоточился на слухе.
Он знает, что минуты перед концертом имеют особую ауру. Томительное ожидание достигает апогея, к органной кафедре выходит отец в мантии, похожий на волшебника, и раскладывает ноты. Отец может играть и по памяти, но атмосфера собора и важность мероприятия требуют соблюдения многовекового ритуала.