Глава 21
Было ветрено. Марк кутался и переминался с ноги на ногу на взлетном поле аэропорта Шереметьево. Ему вновь было зябко и не столько от погоды, сколько от неприятного ожидания. Нарастающий рокот приземляющегося самолета на время отвлек подростка. Палитра звуков заинтересовала. Шум воздушного вихря, свистящий звон двигателя, упругий толчок о бетон и шуршание шин по плитам взлетной полосы демонстрировали покорность мощной техники пилоту.
За спиной подростка монотонно зажужжал автомобильный двигатель, Марк обернулся. Автопогрузчик поднял платформу к грузовому люку и цинковый контейнер с телом Генриха Фоглера погрузили в самолет.
За процессом наблюдали Борис Сосновский и Санат Шуман. После убийства Королевского настройщика политик и музыкант пили ночь напролет, хвалили и ругали Фоглера, делились личными воспоминаниями и на этой почве сблизились. Если раньше их отношения держались в строгих рамках «заказчик – исполнитель», то теперь упаковались в яркую коробку «старший и младший приятели».
Марку перемены не нравились. Ему казалось, что БАС сыграл на боли отца от утраты коллеги, чтобы выгодные ему деловые отношения связать дополнительно товарищескими узами. Спустя трое суток на лице отца сохранялась кислая гримаса скорби.
Сосновский был бодр и деловит как обычно. Он вещал, жестикулируя руками:
– Как видишь, я всё устроил – справки, документы, перевозку. Генриха Фоглера похоронят в Германии.
– Спасибо, – выдавил отец.
– И никакого уголовного дела. Наши оформили смерть, как инфаркт.
Шуман промолчал. Липовые справки не закроют пулю в голове Генриха. Его брат Густав уже выпытал у Саната по телефону ужасные подробности кровавой расправы.
Сосновский ободряюще пихнул Шумана:
– Санат, дружище, хватит кваситься! Даю тебе месяц на отдых, даже полтора. За это время починим орга́н. Затем вернешься и выдашь мне Волю и Влияние.
– Невозможно.
– Все говорят, что на ремонт потребуется полгода. Но для меня нет невозможного! – хвастался Сосновский.
– Я не про ремонт. Никто из семьи Фоглер больше в Россию не поедет.
– Да хрен с ними! Найди другого настройщика.
– Других нет. Королевские настройщики – только семья Фоглер. Густав по телефону проклял бандитскую Россию. Вас и меня тоже. Даже не хочу повторять.
– Причем тут я? Это сделали казанцы! Втолкуй тупому немцу, что я обеспечу его безопасность.
– Сразу на похоронах или дождаться поминок?
– Какой мы нервные, – скривился БАС. – Ты пойми, я не могу простаивать. У меня конкуренты! К мэрской свите добавились наглые казанцы. У них крутые орга́ны! Мэр отжал под себя зал Чайковского. Московская консерватория в коме ремонта. В Казани вообще чудо техники отгрохали.
– Густав ответит также: причем тут я?
– Ладно. Кто еще кроме Густава?
– Его двоюродные братья Гельмут и Гюнтер Фоглер.
– Ну вот! Уговори, подкупи!
– Они в США заработают больше.
– В Америке? Там тоже концерты?
– Там главная ступень – четвертая.
– Четвертая?
– Пик Пирамиды Власти. Четвертая высшая ступень так и называется – Власть.
– Вдохновение. Воля. Влияние. Власть! – в глазах политика вспыхнул алчный огонь.
– Я исполнял ее для Гельмута Коля. Трижды.
– Коль трижды избирался канцлером, – догадался Сосновский. – Скоро в Германии новые выборы. Опять Коль?
– Я не знаю. Генрих был за ХДС, а Густав за СДПГ. Там новый политик Шредер. Сейчас четвертую ступень в Европе исполняют редко. Кто получит Власть, решают в Штатах.
– Ох уж эти Штаты! Бывшие рабовладельцы и нищие эмигранты вскарабкались на вершину мира. Как?
Шуман усмехнулся. В глазах Сосновского мелькнула догадка:
– Неужели они тоже…
Шуман помнил слова Хартмана, в верности которых убедился не раз.
– Эпоха Возрождения, Ренессанс Западной Европы, совпала с бурным развитием орга́нов. Их строили в главных храмах. Инструмент становился больше и величественнее. Но в двадцатом веке самые большие орга́ны стали строить в США. Америка стала центром Мира. Совпадение?
– Черт! И где сейчас главный орган?
– Там, где чаще всего исполняют фугу Власти.
– Где?! – сгорал от нетерпения БАС.
– Вулси-Холл Йельского университета.
– Чертова Америка. Летим туда! – решил Сосновский.
– Думаете, вас там ждут?
– Еще как! Американский посол тащит ко мне каждого значительного американца, прилетающего в Москву. Они понимают, кто тут, как и что решает. Примут, как родного! – У Бориса Абрамовича зачесались ладони. – Шуман, ты летишь со мной!
– Зачем я вам? В Йеле свой исполнитель.
– А с кем я буду там пить? Мы же друзья!
– Выпивка или музыка. – Напомнил Санат.
– Шутка! А если серьезно, свой музыкант мне не помешает. И вообще, это не обсуждается! Помни о семье Беридзе, – предупредил Сосновский.
Марк заметил, как напрягся отец. Еще немного, он сорвется и накричит на БАСа. Иметь такого врага – себе дороже. Уж лучше делать вид, что они приятели.
– Папа, я давно хотел в Америку. Посмотреть Нью-Йорк, – сказал Марк.
– Да, кстати, где этот Йельский университет? – спросил БАС.
– Лететь до Нью-Йорка.
– Ну вот, парня с собой возьмем.
– Раз так… – Санат неопределенно пожал плечами.
– Решено! Будь на связи, Шуман.
Сосновский сел в «мерседес», поджидавший его здесь же на лётном поле. Отец и сын Шуманы пошли к трапу самолета, куда автобусом подвезли обычных пассажиров.
ORT. Олигархи делают не то, что им приятно или не приятно. Олигархи делают то, что им выгодно. Им не важно насколько это плохо другим.
Глава 22
Пальцы органиста энергично прижали и отпустили клавиши, нога еще некоторое время давила педальную клавиатуру, последние ноты сонаты пронеслись незримым ветром над немногочисленными слушателями и рассыпались в пустоте концертного зала. Гарри Гомберг замер над клавиатурами в позе уставшего гения.
При финальных звуках орга́на мэр Поляков смахнул рукой с лица дрему и толкнул локтем клевавшую носом супругу. Полуночный концерт закончился. Гомберг в черной мантии до пят с гордо поднятой головой покинул органную кафедру, повернулся к зрителям и раскланялся.
Аплодисментов не последовало. Так велели странные правила эксклюзивных концертов для избранных особ. За год Поляков прослушал несколько выступлений Гомберга. Как положено приезжал к Концертному залу имени Чайковского к полуночи. Передавал открытку с памятником Юрию Долгорукому постовому милиционеру у служебного входа, проходил в пустой зал и слушал, слушал, борясь со сном.
На этот раз мэр был с супругой Аленой, вице-мэром Померанцевым, скульптором Зурабом и пресс-секретарем Кимом, с которым, конечно же, увязалась настырная жена эстрадная певица.
Поляков относился к тайным концертам как к привилегированному обряду. Как не все живут в загородных особняках с прислугой и охраной, так не всем дано внимать высокую музыку выдающегося исполнителя на великолепном инструменте в благоговейной обстановке. Ему дано! Что до волшебного эффекта, то у мэра с супругой и до органных концертов дела шли в гору. А вот певица Ким пошла на взлет за последний год, Зураб грандиозный памятник Петру I соорудил, значит секретная музыка помогает. Недаром вездесущий БАС пытался отжать концертный зал под себя. Дудки! На что тогда мэру свой человек во главе московской милиции?
По поручению Полякова усиленный наряд милиции каждую ночь охранял главный орга́н Москвы от посягательств Сосновского. Пришлось посвятить начальника ГУВД Москвы Николая Васильевича Уткина в магический эффект старинной музыки. Генерал проникся. К тому же его люди за Сосновским приглядывают и с нотами помогли.
Когда немецкие музыканты, работающие на БАСа, прилетели в Москву, их задержали в аэропорту. Предлогом стала проверка багажа, а целью – нотные альбомы. Рукописные записи скопировали на ксероксе. Так Гомберг получил всё что нужно для исполнения. Немцы морды покривили, но скандалить не стали. Сосновский тоже на рожон не полез. Пусть знает, кто в Москве хозяин!
Сегодня на концерт для самых приближенных мэр пригласил и Уткина. Генерал милиции намекал на важный разговор. Что ж, Вдохновение в помощь! Сыщики ГУВД выудили информацию о ступенях Вдохновения, Воли и Влияния. Звучит не так заманчиво, как Обогащение, но тоже солидно.
Когда гости переместились в холл, где были накрыты столики для фуршета, к мэру подошел генерал. Поляков осушил бокал и оценил трезвый вид Уткина. Лицо как восковая маска, с таким только преступников допрашивать, но выглядит генерал бодро несмотря на глубокую ночь.
– Василич, ты, как огурчик! – позавидовал мэр. – А в восемь утра, как штык, на службу и разносы устраивать?
– Приходится. Хочу заметить, Сосновский предупреждал своих гостей перед концертом не пить, не будет эффекта.
– Ах вот оно что! А я не привык на сухую в театре… – Поляков барским жестом подозвал Гомберга. – Гарри, а ты мне втирал про фуршет-банкет!
– Так это после.
– Чтоб наша творческая интеллигенция до полуночи ни грамма – ни в жизнь не поверю!
Присоединившийся к разговору скульптор подтвердил:
– Так и было! Мне рассказывал художник Уханов. Собирались здесь еще при Горбачеве…
– Нашел, кого вспомнить! – прервал его мэр. – При Горбачеве водку по талонам давали. А сейчас в каждом киоске бутылок больше, чем газет. Это ж какую волю надо иметь!
– За волей и приходят.
– Проявляют волю, чтобы получить волю. Что-то я запутался. Завяжу. Даю слово, завяжу! Ну, разве что медовуху. – Поляков демонстративно отодвинул бокал и уставился на генерала: – Василич, ты что-то хотел сказать?
Уткин взял мэра под локоть и с вежливой настойчивостью увел за колонну подальше от гостей.
– Происшествие в вашей вотчине. Даже два.
– Докладывай по порядку, – велел мэр.
– Немецкий музыкант Генрих Фоглер убит в Москве.
– Один из тех, кто обслуживает Сосновского?