Таким образом Иоганн Кристоф Бах написал десять пьес в разных жанрах. Представить их публике не решился, играл для себя. Композитор-неудачник скончался на рубеже 18-го века. Его рукописные нотные тетради истлели бы в семейном сундуке, если бы не случай.
В 1703 году восемнадцатилетний Иоганн Себастьян Бах стал органистом церкви святого Бонифация в провинциальном немецком городе Арнштадте. Юному Баху хотелось сочинять собственную музыку, и он пытался. Получалось не очень. Однажды Себастьян Бах, пребывая в депрессии, разорвал очередное невыразительное произведение и бросил в камин. Вспыхнувшего огня юноше показалось мало. Он метался по дому, выгребал нотные записи и швырял бумаги в топку. Пока не натолкнулся на чужой почерк. Неизвестная токката для орга́на его заинтересовала, но исполнить ее мгновенно музыкант не мог.
Себастьян Бах аккомпанировал для общества во время церковной службы, а для себя у него был доступ к орга́ну в ночное время. Однако, чтобы огромный инструмент зазвучал, требовалось еще два человека для нагнетания воздуха в сотни труб с помощью ручных мехов. Обычно этим занимались братья Ганс и Герман Фоглер. Они жили рядом с церковью, а их отец Георг Фоглер, славившийся пышными усами, перед важными праздниками настраивал звучание органных труб.
Взбудораженный Бах в черной накидке с капюшоном от дождя явился в дом Фоглеров с уговорами около полуночи.
– Чем заплатишь? – спросил Герман, опустив ироничный взгляд на обычно пустой коше́ль Баха.
– Бери всё! – ответил музыкант, отстегивая коше́ль от пояса.
Герман нацепил кошелек себе и только в церкви обнаружил, что в мешочке не монеты, а сушеный миндаль. «Ах так! Я тоже пошучу!» – разозлился Герман на настырного музыканта. Жуя миндаль, он инструментами отца расстроил звучание самых мощных труб.
Себастьян Бах, даже не сняв капюшон, стал исполнять токкату двоюродного дядюшки. Звуки орга́на услышал Георг Фоглер, искавший сыновей, и нахмурил кустистые брови. Трубы по мнению настройщика звучали неправильно!
Георг Фоглер решительно зашел в собор, прошел до средины зала, но неожиданно остановился и опустился на скамью. Новое звучание его очаровало. Он прослушал неизвестную токкату до конца и подкрутил пышные усы вверх, почувствовав прилив вдохновения. Подобное вдохновение испытал и Иоганн Себастьян Бах. В последующие недели взлет творческого энтузиазма позволил начинающему композитору написать несколько хороших произведений.
Георг Фоглер тем временем изучил, что сотворил с трубами проказник Герман за оплату миндалем. Он записал хулиганские действия сына и восстановил классическую настройку.
Когда вдохновение Баха сошло на нет, Фоглер предложил повторить эксперимент с неправильным звучанием. С первого раза не получилось, что-то ускользало от слуха опытного настройщика. У него на поясе болтался кошель с монетами, а Герман ел миндаль. Георг Фоглер припомнил утверждение лекаря, что миндаль улучшает слух. И заменил содержимое кошеля. Во время настройки он жевал миндаль и почувствовал уверенность. Прежний случайный набор действий он дополнил продуманными манипуляциями и преобразовал необычную настройку в систему.
Важный эксперимент назначили на полночь. Теперь на орга́не играл Фоглер. Помня черную фигуру исполнителя в ту памятную ночь, он облачился в мантию с капюшоном. Бах жадно слушал. Начинающий композитор был одержим желанием творить. После системной настройки музыкального инструмента прежняя токката дала еще больший эффект вдохновения.
Пока Себастьян Бах упивался творчеством, Георг Фоглер собрал все нотные записи его покойного дядюшки. В распоряжении настройщика оказалось десять рукописных нотных тетрадей разной толщины. Чем толще, тем больше нот и дольше звучание пьесы. Фоглер предпочитал системный подход и сгруппировал музыкальные произведения по продолжительности. Получились четыре стопки нот. В первую попали самые тонкие тетради: два вальса и две токкаты, рассчитанные на полчаса исполнения. Среди них та самая токката с волшебным эффектом.
Георг Фоглер проверил неправильную настройку орга́на на трех других произведениях из первой стопки. Полуночным слушателем снова был Бах. Эффект вдохновения повторился. После каждого прослушивания Иоганн Себастьян Бах упивался творчеством. Через пару месяцев творческий порыв угасал и требовалась новая порция живительной музыки. Нетерпеливый Бах сам играл для себя дядюшкины пьесы, но без настройки Фоглера вдохновение не приходило.
Шесть оставшихся нотных тетрадей Георг Фоглер распределил в три других стопки. Во вторую стопку попали три сонаты на час исполнения каждая. В третью – два долгих марша по полтора часа. В четвертую – единственная фуга, мощное произведение на целых два часа непрерывного исполнения. Педантичный Фоглер определил, что произведения каждой последующей группы звучат в два, в три и в четыре раза дольше первой части. Это случайность или закономерность? Музыкальный размер и высота тона тоже делятся на четверти. Настройщик продолжил исследование.
Тайное предназначение трех сонат Георг Фоглер раскрыл в тот же год. Для них потребовались небольшие изменения неправильной настройки орга́на.
Оказалось, что произведения из второй стопки усиливали эффект вдохновения и дополняли творческий порыв жадным стремлением к совершенству. Музыка укрепляла силу духа творца, наделяя волей к достижению цели. Ведь создать произведение искусства недостаточно, нужно суметь его продвинуть, распространить, продать, чтобы стать известным и востребованным мастером, а в итоге прославиться.
Первую ступень музыкального воздействия Георг Фоглер назвал Вдохновение. Вторую – Воля. Inspiratio и Voluntas по-латыни.
Музыкальных сеансов Вдохновения и Воли оказалось достаточно для Иоганна Себастьяна Баха. Он стал известным композитором и покинул провинциальный город. Георг Фоглер продолжил эксперименты с тремя оставшимися сочинениями дядюшки Кристофа. Раскрыть секреты третьей и четвертой стопки нот с двумя маршами и одной фугой настройщику удалось спустя несколько лет.
С тех пор секреты настройки орга́на для десяти произведений недооцененного и позабытого композитора Кристофа Баха семья Фоглера передавала сыновьям из поколения в поколение. И сегодня один из братьев Фоглер по имени Генрих тоже прилетел в Москву и настроил орга́н концертного зала перед исполнением токкаты.
Санат Шуман знал, что в конце выступления московская публика получит психоделический эффект, который стимулирует их творчество на два-три месяца. А дальше эффект вдохновения породит эффект привыкания, потребуется новая порция музыки, как пристрастившемуся наркоману новая доза.
Заключительными аккордами токката накрыла слушателей музыкальным одеялом, как заботливая мама уснувшего малыша. Органный трубы стихли, но в головах собравшихся еще звучала музыка и будила заснувшее воображение. Музыка открывала дверь во что-то новое и звала за собой.
Органист покинул сцену в полной тишине, как и пришел. Ни браво, ни аплодисментов не последовало. Зрители не заметили его исчезновения. Каждый грезил в собственном волшебном мире.
В гримерной музыкант снял мантию, переобулся и покинул концертный зал. Он стал похож на иностранного туриста залюбовавшегося ночной Москвой. По улице Горького Шуман прошел к гостинице «Интурист». Там получил ключ на стойке администратора и поднялся в свой номер.
В это время Генрих Фоглер быстро расстраивал органные трубы. Музыкальный сеанс закончился, и он уничтожал семейные секреты, топил их в хаосе будущих звуков. Тайна «неправильной» настройки должна оставаться тайной. Сильные руки Королевского настройщика действовали грубо. Еще грубее и жестче они будут в номере «Интуриста», где его ждет податливое тело продажной женщины. Пышные усы Фоглера растянулись в предвкушении наслаждения. Он тоже получил заряд вдохновения и реализует свои фантазии для получения запретного удовольствия.
ORT. Сушеный миндаль, черная мантия, полночь – странный ритуал. Впрочем, ритуалы в любой религии не требуют логического объяснения, потому что имеют сакральное значение. Ритуальные действия подчеркивают связь с необъяснимым и потусторонним.
Глава 4
Борис Сосновский после органного концерта вышел в фойе в необычном возбуждении. К серьезной музыке он был равнодушен. Когда-то даже задремал на опере, хотя там помимо музыки можно было лицезреть вычурные костюмы артистов, вникать в их притворные страсти или пялиться на пышную грудь солистки. А здесь только музыка в полумраке притихшего зала. Вместо симфонического оркестра всего один музыкальный инструмент, но какой! Тысячи труб – от малых, укрытых от глаз в акустической камере, до огромных от пола до потолка. Звуковые волны то обрушиваются на тебя и придавливают, то обволакивают и проникают внутрь, трогают за сердце, волнуют разум, дарят ощущение легкости и даже полета.
Он не заметил, как пролетело время. Сколько сейчас? Час ночи. А спать не хочется. Такое ощущение, что наступает рассвет чего-то нового и важного в его жизни.
В мраморном фойе среди колонн на круглых барных столиках искрились бокалы с немецким игристым. Борис Абрамович сопроводил Майю Воланскую к одному из столиков.
– Концерт-вдохновение! – вещала балерина. – Вы что-нибудь почувствовали?
Сосновский еще не собрал гамму впечатлений в единое целое и промолчал. Серьезная музыка, как наука, требует серьезного отношения и только тогда дает серьезный эффект, понял доктор наук.
Прославленная балерина взяла бокал и подмигнула спутнику:
– До концерта ни-ни! Чары музыки не подействуют. А сейчас можно и нужно!
Она пригубила бокал, Борис Абрамович последовал ее примеру. Воланская кивала налево-направо знакомым, излучала уверенность и всех приглашала на балет.
– Через две недели я танцую «Даму с собачкой». Приходите.
– Спасибо, но не получится. Уезжаю в Дом творчества в Юрмалу. Погружаюсь в новую книгу. Сейчас или никогда, – отвечал известный писатель.