Распространяться о качествах верховых лошадей офицеров и нижних чинов не приходится; однако нельзя не сделать исключения для верхового коня старшего вахмистра Николя, а также и собаки, принадлежащей ему, которая следовала за ним наподобие тени. Не требуется пояснений, почему конь назван был хозяином выразительным именем Ва-Делаван (Va-de-L'avant — иди вперед). Конь вполне заслуживал эту кличку, всегда готов был закусить удила, никогда не разрешал перегонять себя другому коню, и лишь такому превосходному всаднику, как Николь, удавалось удерживать его в рядах. Человек и животное превосходно понимали друг друга. Допуская, однако, возможность присвоить коню его имя, каким образом могла собака получить название Куп-а-Кер?[3] Разве эта собака обладала талантами какого-нибудь Мунито или иных знаменитостей собачьей породы? Разве она выступала в цирках, на ярмарках? Или, быть может, даже играла в карты в присутствии посетителей цирка?
Ничуть не бывало, сотоварищ Николя и коня Ва-Делавана никогда не обладал этими талантами. Это было лишь доброе и верное животное, делавшее честь полку, одинаково любимое, балуемое и ласкаемое как офицерами, так и солдатами. Настоящим же хозяином своим собака признавала лишь старшего вахмистра, другом — Ва-Делавана. Но дело в том, что Николь страстно любил игру в рамс; это была единственная его страсть; он не в состоянии был представить себе более завлекательного удовольствия. Он прекрасно знал эту игру, и частые победы, одержанные им при состязаниях с товарищами, привели к тому, что ему дали прозвище Маршала Рамса, и этим прозвищем он почти что гордился.
И вот, года два тому назад Николю в особенности повезло, и притом в последней, решающей партии, о которой с особым удовольствием он любил вспоминать. Игра происходила в одной кофейне, в Тунисе, с двумя товарищами, у столика, на котором были разложены употребляемые в этой игре тридцать две карты. Игра продолжалась уже довольно долго, и, к великой радости партнеров, его обычные счастье и умение, казалось, на этот раз изменили ему. Каждый из трех игроков выиграл поочередно по три партии; время было позднее, необходимо было возвращаться обратно в казарму, и последняя партия представлялась решающей. Маршал Рамс предчувствовал, что и эта партия может быть проиграна им; такой уж выдался неудачный для него день. На руках у каждого из игроков оставалось по одной лишь карте: оба партнера его кинули карты на стол, первый — даму червей, второй — короля червей. Они надеялись, что туз червей, последний козырь, был в числе последних одиннадцати карт колоды. «Бью червей!» — воскликнул Николь громовым голосом, ударив так сильно кулаком по столу, что его козырь полетел на пол.
Кто же осторожно поднял карту с пола и принес ее обратно в зубах? Не кто иной, как собака, которая до этого знаменательного дня отвечала на кличку Мисто.
— Спасибо, спасибо, товарищ! — воскликнул вахмистр, столь гордый своей победой, как будто ему удалось отобрать пару знамен у неприятеля. — Туз червей, слышишь ли? Я побил тузом червей!
Собака громко и радостно залаяла.
— Да, отныне кличка твоя, — повторил Николь, пусть будет: Бью Червей! а не Мисто! Нравится это тебе?
Вероятно, кличка пришлась по вкусу достойному животному, ибо собака вспрыгнула на колени хозяина и чуть-чуть не опрокинула его на пол.
После этого Мисто забыл свою прежнюю кличку ради новой, которая с того времени сделалась известной всем в полку.
Без всякого сомнения, проект новой экспедиции был принят с чрезвычайной радостью со стороны старшего вахмистра Николя и унтер-офицера Писташа. Но, если поверить им, известие это доставило не меньшую радость и Ва-Делавану, и Куп-а-Керу.
Накануне выступления старший вахмистр в присутствии унтер-офицера вел беседу с обоими своими неразлучными друзьями.
— Итак, старина, — сказал Николь, гладя рукой шею коня, — снова в поход!
Вероятно, Ва-Делаван понял обращение к себе хозяина, ибо ответил на последнее радостным ржанием.
На это ржание пес отвечал коротким лаем, несколько раз повторившимся.
— Да, добрый пес, да, и ты будешь с нами! — добавил Николь в то время, как Куп-а-Кер высоко прыгал, как бы выражая желание вспрыгнуть на спину коня.
— Мы выступаем завтра из Габеса, — продолжал старший вахмистр, — и завтра же направимся к шоттам! Надеюсь, вы оба будете готовы и не будете отставать от других.
В ответ на это обращение последовали вновь ржание и лай.
— Кстати, — продолжал Николь, — вам известно, что этот дьявол Хаджар, не предупредив никого, улетучился? Этот чертов тарги, которого мы захватили!
Если весть эта еще не дошла до Ва-Делавана и Куп-а-Кера, то по крайней мере в настоящее время она сделалась им известной! Удалось все-таки этому негодяю тарги бежать!
— Итак, товарищи мои, — объявил старший вахмистр, — весьма возможно, что мы встретим его там, этого Хаджара, и, уж конечно, придется снова задержать его.
Пес готов был уже ринуться вперед, а конь ожидал лишь, чтобы хозяин его оказался на нем верхом, чтобы последовать за товарищем.
— До завтра, до завтра! — повторил старший вахмистр, удаляясь.
И несомненно, если бы мы жили еще в то время, когда животные обладали даром речи, и, наверное, менее злоупотребляли бы этим, чем люди, то конь и пес отвечали бы:
— До завтра, старший вахмистр, до завтра!
Глава шестая. ОТ ГАБЕСА ДО ТОЗЕРА
Семнадцатого марта, в пять часов утра, в то время, когда солнце, показавшееся на горизонте Малого Сырта, заставляло ярко блестеть длинные песчаные равнины местности, в которой находились шотты, экспедиция вышла из Габеса.
Стояла прекрасная погода, дул легкий ветерок с моря.
Зимний сезон был уже на исходе. Времена года в Африке сменяются очень четко. Сезон дождей «эшшта» продолжается не далее месяцев января и февраля. Весьма знойное лето с преобладающими северо-восточными и северо-западными ветрами продолжается от мая до октября. Шаллер и товарищи его выходили, следовательно, в благоприятный сезон. Несомненно, изыскания должны были быть закончены до наступления зноя, столь затруднявшего переходы по сахарским «утта».
Мы уже говорили, что порта в Габесе не было. Существовавшая в древности бухта Тнуп, которую почти сплошь затянуло песком, доступна была лишь мелким судам. Залив, образующий полукружие между группой Керкенат и островами Лотофагов, получил название Малого Сырта; этот залив, так же как и залив Большого Сырта, на котором так часты кораблекрушения, признается опасным для судоходства. Канал должен был начинаться у впадения Уэд-Мелаха в том месте, где были начаты работы по сооружению нового порта. От порога Габес, шириной в двадцать километров, из которого произведена была уже выемка двадцати двух миллионов кубических метров земли и песка, оставалась лишь земляная перемычка, задерживающая воды залива. Достаточно было нескольких дней, чтобы срыть эту перемычку. Но, само собой разумеется, к этой работе предполагалось приступить лишь в самую последнюю минуту, по завершении всех работ, предпринятых с целью ограждения, прорытия и углубления шоттов. Приходилось, кроме того, иметь в виду в этом же самом месте и постройку моста, для перехода через канал железнодорожной линии, соединяющей Кайруан с Ферианой и Гафзой далее на Габес и к границе Триполи.
Порог Габеса, первая и самая короткая часть канала, потребовал значительного вложения сил и денежных средств, ибо в некоторых местах этот порог представлял собой толщу почти в 100 метров, глубиной в 50–60 метров, и грунт был каменисто-песчаный.
От устья Уэд-Мелаха канал поворачивал к равнинам Джерида, и экспедиция, следуя попеременно по северному и южному берегам его, сделала первые переходы. Вторая часть канала начиналась от двадцатого километра. Здесь придерживались по возможности северного берега и стремились обходить затруднения и опасности, вызванные природными почвенными свойствами шоттов.
Инженер Шаллер и капитан Ардиган следовали впереди, в сопровождении нескольких спахи. За ними выступал, под начальством старшего вахмистра Николя, обоз со съестными припасами и лагерными принадлежностями. В арьергарде находился лейтенант Вильетт во главе взвода спахи.
Так как цель экспедиции заключалась в том, чтобы проверить разбивку канала на всем его протяжении, а также проконтролировать продвижение работ вплоть до шотта Мельрир, то ей предстояло продвигаться вперед весьма медленно. Если справедливо утверждение, что караваны при переходах от одного оазиса до другого, огибая на юге горные отроги и плоские возвышенности Алжирской области и Туниса делают до 400 километров в десять, двенадцать суток, то инженер твердо решил делать не более двенадцати километров в сутки, ибо ему пришлось лично убедиться, в каком плохом состоянии находились дороги в прилегающей к работам местности.
— Мы не собираемся делать открытий, — говорил Шаллер, — а собираемся составить отчет о проведенных работах.
— Совершенно правильно, любезный друг, — отвечал ему капитан Ардиган, — тем более что давно уже нечего открывать в этой части Джерида. Что же касается меня, то я с удовольствием пользуюсь случаем посетить эту местность в последний раз перед ее превращением в море! Вопрос только — выиграет ли она от этой перемены?
— Несомненно, выиграет, капитан, и если угодно будет вам посетить ее по прошествии…
— Лет пятнадцати?..
— Нет, я уверен в том, что уже весьма скоро вы отметите в ней значительную перемену; там, где ныне безмолвие пустыни, забьет ключом торговое оживление.
— Настоящее положение имеет, однако, также свою прелесть, дорогой друг.
— Конечно, если запущенность и пустынность способны прельщать…
— Несомненно, они не прельстят такой трезвый ум, как ваш, — отвечал капитан Ардиган, — но, кто знает, не пожалеют ли когда-нибудь старые и верные почитатели природы о превращениях насильно навязываемых ей человечеством!