– …а они все дураки, – заявил Зяма гордо, – что не насты. Придется Грекору все-таки сбегать за пивом. Раз мы еще не доросли, чтобы обсуждать умные вопросы за французским коньяком, то хотя бы за пивком, как в Мюнхене…
– Я сбегаю, – вызвался услужливый Гаврик.
Я молча сунул ему пару крупных купюр.
– Бери, сколько допрешь.
Гаврик, не просто довольный, но даже счастливый по самую жопу, что и он нужен в нашем таком важном для общества коллективе, ухватил деньги в кулачок и торопливо выбежал.
Валентин, не дожидаясь, когда за ним захлопнется дверь, сказал увесисто, словно заколачивает в наши головы гвозди:
– Сруны, как мы теперь уже знаем, были всегда… нам нужно это только твердо запомнить и ссылаться в случае чего. Мол, мы достигли многого лишь потому, что стоим на плечах гигантов. Однако раньше говорили только те, у кого были рычаги, а сруны вынужденно молчали. Молчали потому, что нигде, кроме как на заборе, не могли ничего сказать. А сейчас нами засран весь Интернет!
Зяма мелко хохотнул, довольно потер розовые, как у ежика, ладошки.
– Это да! Это мы сумели.
– Сумели потому, – подчеркнул Валентин, – что появилась возможность. Как только где открывается какой приличный форум, да еще немодерируемый, то туда сразу приходят сруны и загаживают абсолютно все. Даже если это специализированный форум о разведении бабочек. А уж если, упаси боже, форум по литературе, кино или археологическим древностям… ну, держитесь, эстеты!
Зяма и Грекор переглянулись, оба заулыбались довольно. Оба под разными никами ухитряются любой форум загадить так, что там вынужденно переходят на модерацию, а то и предварительную регистрацию.
Валентин сказал с нажимом:
– Теперь вы видите, что вы – сила. С вами начинают считаться. Интернет благодаря анонимности позволил по всему свету срать в лифтах, разбивать стекла, лампочки, выковыривать кнопки, и весь мир ошалело увидел, что мы не отдельные проявления незрелости, как они самодовольно считали, а мы – явление! А любое явление, ребята, может стать серьезной политической силой.
Все молчали, то ли сразу не врубились, то ли ждут Гаврика с пивом.
Данил пробасил неспешно:
– Ты это… как? Где врешь, а где базлаешь серьезно? Ты мне на пальцах…
– Серьезней некуда, – ответил Валентин. – Посмотри на Анатолия. Он молчит, сам давно все понял, знает. Я только формулирую точнее, все-таки аспирантура приучает выкристаллизовывать идеи, иначе оппоненты задолбают, придравшись к мелочам.
Данил оглянулся на меня:
– Бугор, он говорит… все верно?
Я медленно кивнул:
– Да, мы уже сила, но пока еще стихийная. Нам нужна не компашка, как сейчас, а настоящая организация. Не на словах! Сегодня хороший день для брейнсторминга, а с пирожками и пивом так и вообще… чего только не придумаем…
Часть II
Глава 1
Чем меньше в центре стола оставалось банок пива, тем ярче у всех глаза, хотя обычно после пива соловеют, но тут уж тема вывозит, наконец Данил сказал с живейшим энтузиазмом:
– А что мы все мелочимся?.. Пора подниматься на следующий уровень!.. Вздыматься!
– Вздыбливаться, – подсказал Зяма и смерил выразительным взглядом его мощную мускулатуру.
– Это как? – спросил Валентин с педантизмом настоящего ученого.
– Сейчас, – объяснил Данил, не обращая внимания на сионистское ехидство, – все организовывают свои партии. Даже вон наши объявили о создании партии сотников.
Валентин переспросил:
– Простите… сотников?
– Ну, это тех, – пояснил Данил, – кто жмет сотку!
Зяма сказал язвительно:
– А кто жмет двести, того в президиум?
– Ну! – сказал Данил с одобрением. – Сечешь, хоть и жиденок. И среди вас, вымирающих, попадаются умные. В общем, мода такая… или веление времени, так говорит наш бугор, но нам по фиг, что там на самом деле. Думаю, мы тоже должны… эта самое… организоваться!
Грекор спросил в недоумении:
– А разве мы еще не организация? Вон и корреспонденту лапши на ухи навешали.
– Да, – согласился Данил, – но сейчас это можно сделать официально!.. Да-да, это как бы совсем чудно, но качки же создали? И зарегили! А когда мы тоже напишем свою программу, подведем идеологическую базу, то никуда не денутся, тоже зарегистрируют, иначе нарушение наших исконно-посконных человеческих прав людей. Можно в Геную…
– В Гаагу, – поправил Зяма, – или в Страсбург. А то туды и туды.
– Вот-вот, – сказал Данил и хохотнул. – При удаче сможем даже попасть в Думу!
Грекор заржал:
– В Думу?.. Га-га-га! В жопу разве что.
Зяма напомнил вежливо:
– Нужно еще и какое-то количество членов. И ячейки на местах.
– На каких местах? – спросил туповатый Грекор.
– В регионах, – ответил Зяма и пояснил: – Регионах страны, а не сисек. Но, как все понимают, численность наберем запросто. У нас вся страна в говне тонет, и все почему?.. Ага, поняли!.. Это все наши потенциальные члены. А вот составить программу будет непросто…
Я помалкивал, слушал, а Валентин проговорил медленно:
– А почему непросто? Все составлены примерно одинаково. Как программы власти, так и оппозиции. И обещают то же самое, только соревнуются, кто наобещает больше.
Люська прощебетала, хлопая ресницами:
– Так и назовемся партией настов? А как тогда объясним название?
– Как протест, – сказал я. – Сейчас все против чего-то да протестуют. Все андерграунд – сплошной протест. Художники-передвижники протестовали против классицизма, за что их поперли из Художественной академии, протестовали экспрессионисты, абстракционисты, протестовали протестанты… в общем, никого не удивит, что мы протестуем против всего!
– В бюллетенях, – напомнил Грекор, – что на выборах, есть даже строчка «Против всех». Нас опередили.
– Если против всех, – сказал Валентин педантично, – то это анархисты. Мы должны как-то отличаться.
– А можно быть анархее анархистов?
– В нашем мире все можно, – сказал я. – В общем, так и объявим, создается партия настов.
Люська сказала обиженно:
– Я не понимаю, почему должны именоваться настами, если мы – сруны! Для политкорректности? А как же наш протестный перформанс?
– Ну да, – сказал Валентин и быстро посмотрел на меня, – для массового понимания нужна некая политкорректность…
Она вспикнула:
– Но это же уступка тем, с кем боремся!
Валентин сказал, морщась:
– Это тактическая уступка. С ее помощью нам проще легализоваться.
Грекор завопил:
– Легализоваться? Легализоваться? Играть по их правилам?
– Ну да, временно…
– Да пошел ты! Предатель!.. Мы боремся против этого мира, ломаем систему, а ты с ним на сделку идешь? Мы, сруны, а не какие-то насты, должны гордо нести знамя срунства, а не какого-то непонятного настизма! В слове «настизм» нет ничего вызывающего, эпатирующего, как любит выражовываться наш затурканный скрипконосец. На что он умный, и то понимает, что в настизме поблекнем, выродимся, потеряем революционный запал!
Зяма, что вдруг оказался в центре апелляционного кризиса, к нему обращаются обе стороны, беспомощно поворачивался то к Валентину, то к Грекору, наконец сказал примирительно:
– Но если у нас будут проблемы с регистрацией нашего движения?..
– Почему? – вскинулся Грекор. – У нас что, свободы отменили? Так мы щас организуем митинг за свободу Анжелы Дэвис!
– А кто это? – спросила Люська испуганно.
Он раздраженно пожал плечами:
– Да какая разница? Не знаю, конечно. Просто от деда часто слышал: «Банда Маннергейма» и «Свободу Анжеле Дэвис». И еще про Лумумбу говорил, но «Лумумба» не так звучит, как «Анжела Дэвис», хотя тоже, наверное, девка клевая…
Валентин красивым жестом развел руками и проговорил голосом преподавателя с кафедры:
– Даже в самом свободном обществе многое не позволяется. К примеру, пачкать стены. Потому, если возникнут проблемы… повторяю, только в случае, если возникнут проблемы!.. мы можем зарегистрировать наш фронт как «Настизм», но сами будем знать, что это срунство, и все другим объявим. И… погоди, Грекор, не кричи!.. нас все поймут и оправдают. Потому что это не мы переменили официальное название, а власть, с которой боремся, заставила переменить. А все будут называть нас по-прежнему срунами, а движение – срунством, потому что мы – Россия, у нас все читается между строк, во всем понимается второй смысл, потому что мы – духовный народ-рогоносец.
– Богоносец, – уточнил я.
– Да знаю, – ответил Валентин, – но рогоносец – звучит лучше. Я вот сразу представляю себе сказочного единорога с крыльями, прекрасного и сверкающего…
– А я другое представляю, – пробормотал Грекор с угрозой, – эстет ты наш хренов. Хотя, думаю, у нас все названия перекручиваются, так что как ни назови, а приклеится то, что улица восхочет… Ладно, ребята, мне пора. Спать я предпочитаю дома в своей постели.
Данил со вздохом поднялся, мощно повел плечами.
– Я тоже, – сказал он, – в чужой мышцы тают, как воск.
Валентин долго собирал листки на столе, а когда все вышли, сказал доверительно:
– Анатолий, я не думаю, что возникнут сложности с регистрацией… у нас же сейчас период демократии, а мы ж в России, где гулять так гулять, а демократия так демократия от моря и до моря! Но на всякий случай скажем ребятам, что проблемы возникли, пришлось зарегистрировать как «Настизм».
– Полагаешь, – спросил я, – не стоит и пытаться насчет срунов?
Он покачал головой:
– Там тоже не совсем идиоты сидят, как мы их представляем, чтобы очистить свою совесть. «Сруны» точно не пройдут, а с «Настами» шанс есть.
Весна – пора митингов, демонстраций и шествий, мы едва успевали отслеживать, кто и что затевает. После того митинга прошло не больше недели, как состоялся гей-парад, затем шествие лесбиянок с их протестами.
Мы пошли смотреть всей компашкой и вместе со всем народом удивлялись, зачем запрещают лесбиянок, другое дело – пидоров давить, это да, а лесбиянки пусть, они вот на улице еще и красивые, все разделись до пояса, это же одно удовольствие смотреть, всех бы женщин обязать так ходить…