В ответ ослышались веселые голоса:
– Как не стыдно?
– Это наше право!..
– Хотим и будем сидеть!
Одна из сидящих групп, объединив усилия, весело и с подъемом скандировала:
– Предатели России!.. Предатели России!
Один из омоновцев измученно прохрипел через барьер:
– Сами предатели… шкуры продажные…
Долгое время ничего не происходило, за это время сидящим на площади привезли несколько ящиков водки. Началось веселье, выкрики стали громче, отвязнее. Многие начали подниматься на ноги и призывать идти на омоновцев, это напоминало упившихся мышей, что решили пойти трахать кота.
Наконец кто-то решился взять на себя ответственность за очистку площади, а то уже видно, молодежь готова веселиться здесь до утра, перекрыв дорогу общественному транспорту.
Омоновцы надвинулись черной и очень высокой грозной волной, если смотреть снизу, но парни и девушки, подогретые водкой, смотрят без страха, издеваются, а омоновцы, скрипя зубами и натужно улыбаясь в камеры западных корреспондентов.
Омоновцы по двое-трое выхватывают из толпы зазевавшихся бунтарей, в то время как еще двое, сдвинув щиты и всячески стараясь не повредить демонстрантов и не дать им самим удариться мордами о щиты, что будет расценено как зверское избиение холуями сатрапов режима, сдерживают орлов, пытающихся отбить братанов.
Тех, кого удается вырвать из толпы, бегом уводят, а то и уносят к автобусу, а тот отчаянно кричит всю дорогу: «Убивают!», «Кости переломали!», «Убийцы!», «Но пасаран!».
– Вот теперь пора, – сказал я, – только строго держитесь нашей тактики!
Данил, весело взревев, пошел с веселой улыбкой к омоновцам, те заулыбались в ответ, а он вдруг ухватил одного за щит и рванул на себя. Омоновец бы удержал, он еще крупнее Данила, но тому помогли качки справа и слева. Несчастного утащили в толпу с такой скоростью, будто его ухватил гигантский кракен всеми десятью щупальцами.
На выручку сослуживца ринулись целым отрядом, на них с диким визгом набросились те, кого нельзя пальцем тронуть. Женщины, колотили несчастных по щитам, шлемам, плечам и рукам палками от плакатов, что на самом деле больше похожи на бейсбольные биты.
Как я заметил, основная масса собравшихся наблюдает с великим интересом и удовольствием, все-таки любая драка всегда интереснее любого боевика по жвачнику, особенно когда дерутся несколько человек и драка постепенно разрастается.
Многие торопливо фотографируют и снимают на видео, но по их виду заметно, что для себя, как приколы. Тому омоновцу, что Данил вырвал из строя и забросил в толпу демократов и либералов, не давали подняться с земли и торопливо били ногами пятеро здоровенных парней.
В одной группе я заметил крепкого парня, что фигачит омоновцев по головам длинной железной палкой с металлическим набалдашником на конце. Там острые выступы, это, наверное, чтобы раскалывать эти каски, такими примерно пробивали шлемы средневековых рыцарей.
И все-таки омоновцы, подчиняясь крикам сзади, напирали, как гигантский гидравлический пресс, что сминает даже автомобили в металлические брикеты. Тех, кто отбивается с земли руками и ногами, ухватывали за конечности и уволакивали прямо по земле к автобусам.
Несколько палаток, которые беспечные демонстранты успели установить и даже расположиться в них, снесли в заварухе, как слоны собачьи будки.
Я наблюдал, как идет драка, сам несколько раз ввязывался, но обошелся без заметных ссадин, успевая принимать удары дубинок на плечи и спину.
Наконец, когда ОМОН отвоевал половину площади, я закричал:
– Все-все!.. Уходим! Насты… отступаем!
Зяма прокричал отчаянным голосом:
– С победой отступаем!
Люська поддела на палку, оставшуюся от плаката, как на пику, блестящий черный шлем, сбитый с головы омоновца. Он выглядел как отрубленная голова врага, в одном месте даже осталась засохшаяся кровь.
Еще одна группка вырвалась из схватки, с диким хохотом пиная перед собой такой же шлем.
Валентин сказал понимающе:
– Обкуренные…
– Люська, – сказал я, – брось шлем.
Она посмотрела обиженными глазами.
– Но это трофей…
– Пусть другие собирают, – сказал я.
А Зяма добавил:
– Их пусть и вяжут.
Люська поняла, скинула шлем, тот покатился, как футбольный мяч, к нему сразу устремились хохочущие подростки.
Данил довольно загоготал и сказал ликующе:
– Люблю такие народные гулянья!.. Это как в старину кулачные бои стенка на стенку, улица на улицу, село на село…
– Националист, – сказал Зяма с достоинством. – Про культуру Интернета слышал?
– А ты про подпольные кулачные бои без правил? – отпарировал Данил.
Глава 10
Вернулись еще не поздно, в такое время по домам расходиться просто стыдно, я дал Гаврику денег, тот заскочил в винный магазин, а мы напрямую направились к офису.
Зяма со смехом рассказывал Валентину, словно тот в это время был где-то на Марсе, что ни милиция, ни ОМОН так и не врубились, оттуда взялись палатки, кто их привез и роздал.
– Клево сработал госдеп, – согласился Валентин. – Что значит, их люди здесь везде.
– У штатовцев деньги жабы не клюют, – сказал Грекор завистливо. – Правда, это же наши доллары там крутятся… Ими же нам и платят.
– Помнишь, – сказал Данил, – идут Иван и Абрам… нет, лучше Зяма! Идут Иван и Зяма, видят куча – говна. Зяма и говорит: «Иван, съешь, сто долларов дам!..» Иван, подумал, деньги неплохие за такой пустяк, взял и съел. Зяма идет довольный, лыбится, Иван сопит, сердится. Видят, еще куча говна, Иван и говорит: «Съешь – дам сто долларов!» Зяма пожадничал и съел… Нет, Зяму жалко, пусть это идет Абрам. Идут дальше, снова куча говна… у нас же Россия, сами понимаете, говно на каждом шагу!.. Абрам говорит: «Иван, съешь – сто долларов твои!» Иван съел, но когда встретили новую кучу, говорит: «Абрам, хочешь сто долларов? Съешь!» Абрам съел, получил сто долларов и говорит: «Слушай, а чего это мы говно едим и едим, а денег у нас не прибывает?»
Грекор хохотнул:
– Вот-вот!.. Заставляют говно есть и нашими же деньгами за это платят. Но с палатками верно, класс. Наши чекисты совсем зажрались, жопы из кресел поднять не могут. Как вспомню, что палатки привезли на трех грузовиках, сгрузили так это деловито и уехали, а наши менты только через час спохватились: кто, куда, зачем, кто разрешил?.. Умора…
Мы расположились за столами, Люська тут же по-хозяйски заказала пиццу с расчетом, чтобы хватило на всех, примчался захеканный Гаврик, держа перед собой и откинувшись назад корпусом, целый ящик молдавского вина.
Зяма поморщился.
– Мог бы и французское, платит все-таки госдеп…
– Ха, – ответил Гаврик, – зато кто станет молдавское подделывать?
Данил и Грекор, как самые ловкие в таких делах, начали раскупоривать, Люська заахала, что бокалов совсем нет, как и рюмок, а только кофейные чашки и кружки, но есть упаковка разовых бумажных стаканчиков…
Пока они хлопотали, я рассеянно вспоминал, как мирная демонстрация неуловимо быстро перешла в немирную, с каким ожесточением пошла драка, но и потом никто не стыдился выплеска звериной энергии, а как раз напротив…
Вообще-то и раньше замечал горделивость людишек своей сволочностью, жестокостью, жаждой убийств, пыток, что полностью подходит под «сранье под чужими дверьми», только сранье более высокого уровня. Заметнее всего это любование показано в книгах, фильмах, комиксах, анимации, хентаях.
В них, к примеру, могущественная галактическая цивилизация, увидев землян во всей красе, в ужасе решает уничтожить этот сволочный народ, так паталогически стремящийся убивать друг друга, разрушать все и всем срать под дверью, живущий в непрекращающихся кровопролитных войнах… и тут кто-то из простых обычных землян, ну там проститутка или киллер, говорит им что-то типа: ну такая уж у нас широкая душа – срать любим, убивать обожаем, воровать и грабить, но несмотря на все, мы все же хорошие! И галакты тут же передумывают…
В фильмах «Моя мачеха – инопланетянка» и «Пятый элемент», которые я недавно пересматривал, межзвездные красотки в облике Ким Биссенджер и Миллы Йовович, увидев, с какой жестокостью земляне истребляют друг друга в бесконечных войнах, решают не спасать их от неминуемого уничтожения галактическими силами, но затем, влюбившись… всего лишь влюбившись!.. решают, что земной цивилизации следует оставить жизнь и даже свободу, хотя понятно, что натворит, когда такие вырвутся на галактические просторы.
И хотя вроде бы намекается, а иногда и прямо говорится, что вообще-то в глубине души мы в принципе еще ничего да прекрасные местами, но, во-первых, это где-то в глубине, на очень большой глубине, а во вторых, любование мощью истребительных войн, сражений, битв и массовых убийств настолько эпично и преобладает над слабеньким писком типа «… вообще-то мы хоро-о-ошие…», что сразу понятно, люди гордятся силой и жестокостью, а вовсе не хорошестью.
Данил разлил вино по чашкам и стаканчикам, Грекор бодро вскрикнул:
– За победу!
Никто не откликнулся, все смотрят на меня. Я с неохотой поднялся, взял стаканчик с вином. Обычно в любых компашках идет скрытая борьба за лидерство, я в таком соревновании никогда не участвую, но как-то получается, что слушают больше меня, словно другие во мне видят больше, чем вижу я сам.
– Да, – сказал я, – за победу… на первой ступеньке. Теперь с нами не смогут не считаться. Мы показали, что мы настроены серьезно.
Данил рявкнул:
– С днем рождения!
– Этот день войдет в историю, – заявил Зяма саркастически.
– Кто знает, – пробормотал Валентин так негромко, что почти никто не услышал. – Только… как?
Все поднялись и сдвинули над серединой стола чашки и бумажные стаканчики, а затем стоя выпили.
Вино слабенькое, чувствуется, что это просто прокисший виноградный сок, но точно не подделка, как заявил опытный Гаврик, никакой химии, она стоит дороже.
Люська начала причитать, что завтра же купит пластмассовые стаканчики, а то эти уже протекают, Валентин поставил на стол кофейную чашку и сказал неторопливо: