Во взгляде Валентина я видел все растущее уважение. Похоже, впервые ощутил, что мы не только материал для его докторской диссертации, но в самом деле реальная сила, пока еще маскирующаяся под темную лошадку.
Глава 14
За обедом, когда мы жрали пиццу и запивали кто чашками кофе, кто пивом, а кто и вином, он сказал мне проникновенно:
– Вообще-то у нас благородная и нужная для общества роль трикстеров. Они никогда не бывают старыми, это всегда и везде молодежь, что воюет в основном с замшелым старичьем.
Зяма, что ест пиццу, запивая кефиром прямо из пакета, для него и это бунтарство, вякнул:
– Или с теми молодыми, что стоят на старых позициях.
– А старые все, – согласился Валентин, – кто не с нами. Трикстерить или критиковать – это показывать всем, что ты уже личность. Мол, пока не критиковал, был просто пешкой, как сейчас любят говорить, или зомбированным – второе дурацкое словцо, что прочно вошло в лексикон идиотов, а вот щас я критикую все и вся, на все плюю, что значит – разбираюсь во всем. И чем больше плюю и сру, тем выше мой уровень и тем ниже мир, который недостоин меня, уникального.
Я слушал-слушал, наконец сказал раздраженно:
– Не пойму я тебя, Валентин. То ты за нас, клевые идеи подбрасываешь, то вроде издеваешься над самим движением…
Он ахнул, но, как мне показалось по моей нынешней подозрительности, чересчур громко и картинно:
– Я? Да упаси господи! Чур меня, чур!.. Я целиком с вами. Но для полноты картины, чтобы лучше справиться с противником, нужно иногда уметь посмотреть его глазами. Вот я и стараюсь с той стороны взглянуть… Это все для нашей победы! Для великой победы срунов и великого срунства над косным обществом!
Я помолчал, Валентин говорит в самом деле искренне, как будто в нем живут два человека и он выпускает их по очереди, а Данил проворчал:
– Больно умный… Я вот не стану смотреть с их стороны.
– Почему? – полюбопытствовал Валентин.
Данил пожал плечами, буркнул:
– Будто не знаю, что увижу.
Грекор тоже сказал угрюмо:
– Я тоже не понимаю Валентина. Вроде бы с нами, но иногда так зло высмеивает все то, что мы делаем… я даже не знаю, что и думать!
Валентин сказал серьезно:
– А ты не думай. Правда, не думай, отдавайся инстинктам. Инстинкты, брат, мудрые… Человек выжил благодаря инстинктам, а не уму.
– Дык инстинкты тоже… эта… настобурчиваются!
– Все норм, – сказал Валентин успокаивающе. – За настами будущее. Я здесь и с вами! Я верю в нашу победу, в победу настов, победу настизма.
А Зяма пояснил снисходительно:
– Он высмеивает потому, что наст. Наст всегда против всего!
Валентин улыбнулся:
– Абсолютно верно! Наст против всего, даже против настизма. И в этом залог победы настизма! «Все подвергай сомнению», как сказал один великий наст, создавший учение, которое назвали, правда, не настизмом, это слово придумали мы, а его собственным именем… Не буду даже подсказывать, кто этот великий человек.
Я ел и помалкивал, только внимательно слушал да поглядывал на их лица, где, как в ясных и чисто протертых зеркалах, они все с их желаниями, мыслями, побуждениями.
Все они с восторгом читали «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», потому что главный герой – жулик. Все мы в чем-то жулики, если даже всю жизнь от рождения и до смерти живем чинно и правильно: просто жулика ни разу не выпустили на волю, а хочется это делать каждому. А «Приключения бравого солдата Швейка»? И, как говорил Валентин в начале знакомства, все знают верхушку скандинавского пантеона: Один – бог богов, Тор – могучий бог войны, там же благородные Бальдр, Фрейя, Хеймдалль, Улль и прочие, но какую аватарку берет подросток на форумах, в чатах, в баймах! Конечно же, самое массовое не Тор или Один, а Локи – бог мелких подлостей, жульничества, оскорблений, сранья под дверьми в домах богов…
Валентин жевал пиццу медленно и с чувством, словно йог во время медитации, и произнес так же глубокомысленно:
– Срунство – это такой стаз в человеческой психике. Но одни проходят его, оставив на душе шрамы, и превращаются в скучное и правильное имаго, а другие так и остаются в блаженном и ни к чему не обязывающем срунстве. Но так как сейчас жизнь полегче, чем в прошлые века, то детство человека затягивается. Бывает, уже седеть начал, а сам еще пацан пацаном! И все рассуждения детские, все ценности ребяческие, в сорок лет еще следит за трансляцией футбола по жвачнику… Главное же, что особенно ценно для нашего движения, мотивация к действиям все еще попахивает недоразвитостью…
Данил сердито засопел.
– Это как?
Зяма пояснил живо вместо Валентина:
– Это значит, ориентируемся на молодежь, которая еще не достигла пика развития, у которой взлет впереди!
– А-а-а, – сказал Данил, успокаиваясь, – да, мы еще этим старым хрычам покажем.
– И всему старому миру, – сказал толерантно Зяма, который, как я знаю, с дедом в хороших отношениях, в отличие от родителей, и потому его хрычем не считает. – Значит, ты полагаешь, что от простого срунства пора подниматься к элитарному?
– Гм, – сказал Валентин, – там свои сложности…
Я ощутил, что разговор начинает скользить в сторону опасного обрыва, сказал твердо:
– Однако мы не дадим завлечь нас в эту ловушку. Не превратимся в еще одну замкнутую секту, как ею могло бы стать христианство в самом иудействе, если бы Павел не сделал одно-единственное допущение, позволившее вывести христианство на широчайший простор и охватить почти все человечество.
Данил ничего не понял, но сказал с восторгом:
– Мощно задвинул!
– Потому, – сказал я так, словно вколачивал слова подобно гвоздям, – мы сохраним и все простые лозунги и все простое! В том числе примитивные методы и способы самовыражения. Тот же высочайший пример высокого срунства в художестве – это «Черный квадрат» Малевича, в среднем искусстве – митьки и готы, а на самом широком поле самовыражения яркой личности и самобытности человека – именно сруны под дверьми соседей и создатели компьютерных вирусов.
Вернулся в офис, где компы работают, собирая все новости по группе «Срань Господня», ссылок столько, что хватит всей нашей организации разбирать до поздней ночи, а завтра будет новых еще больше.
Войны насчет Люськи и Марины разгораются с каждым днем. Одни их называют героинями вроде двух Жанн Д’Арк, другие требуют немедленно сжечь на костре, как сжигают нечестивцев. Страна разделилась надвое, на так называемых психически нормальных и русскую интеллигенцию, что получает мощную поддержку с Запада.
Вот уж не думал, что буду с интеллигенцией и Западом, но забугорцам так страстно хочется подосрать нашей власти и вообще России, что во всех СМИ нашу «Срань Господню» превозносят, как чистейшей души демократок и сторонниц либеральных базовых ценностей. Там уже на полном серьезе начали живейшее обсуждение, на какую из международных премий по поддержке культурных ценностей их выдвинуть в пику злобному кремлевскому режиму и как вообще поощрить их последователей и подобные интересные начинания.
Уже сейчас они заработали больше, чем за всю прошлую жизнь, раздавая интервью зарубежной прессе и выступая перед телекамерами.
Так что камень с души постепенно сползает. На прошлой встрече Люська просто визжала от счастья, что наконец-то она в центре внимания. И хотя ждут с Мариной суда, но уже победили, уже выиграли, и неважно, что скажет этот неправедный шемякин суд!
Меня самого дважды вызывали следователи, интересуясь финансированием митингов и акций, хотя это для них такое яснее ясного, но хотят, чтоб сам сказал об этом перед телекамерами, чтобы об этом знало как можно больше народу, все-таки у большинства из нас резко враждебное отношение к вмешательству госдепа в наши дела, но власти как будто еще не знают, что к ним отношение еще хуже.
Я разбирал почту, когда в скайпе высветилась аватарка культурного центра и появилась надпись: «Hi!»
Врубив видеокамеру, я ответил самым деловым голосом:
– Привет!.. Трудимся, как видите.
Он повел глазами, осматривая помещение за моей спиной, сказал сдержанно:
– Вижу, обставили… соответственно.
– Как у вас дела? – спросил я.
– Без изменений, – ответил он.
– Это плохо?
– Нет, – пояснил он, – западный мир медленно, но уверено идет вверх, это показывают все графики. Никакие кризисы не нарушают плавность основной линии.
– Поздравляю.
– Спасибо, – ответил он. – Вам не кажется, что события начали ускоряться?
– Есть такое ощущение, – ответил я.
– Тогда нужно чаще встречаться, – произнес он с отчетливым намеком.
И хотя поговорить можем и по скайпу, даже могу показать всех своих орлов, однако мы умеем не только читать между строк, но и слушать между звуков, я ответил тем же деловым голосом:
– Я вообще-то вторую половину дня почти свободен.
– Тогда сегодня?
– Да, – ответил я. – Могу подъехать через час.
– Отлично, – ответил он. – Резервирую это время для вас.
Глава 15
Дважды попадал в пробки, во второй пришлось застрять так надолго, что успел посмотреть на айпаде новости, но «Срань Господня» временно отодвинулась на второе место, на первом крупно и мастерски сделанное фото, где депутат Госдумы, рассматривая запись в блокноте, в задумчивости чешет в промежности.
Отклики читать не успеваю, каждую минуту по пять-семь гневных воплей типа: как можно доверять принимать важные для страны законы людям, которые на важных заседаниях чешут яйца?
При этом само собой разумеется, что вся Госдума только и делает, что чешет яйца, ковыряется в носу и тут же сжирает выкопанные оттуда залежи ценной руды, а еще зевает и окидывает жадно-оценивающим взглядом все проходящие мимо жопы.
Автомобилисты впереди совсем озверели, въехали на тротуар и поперли там не слишком шибко, но все же пугая и разгоняя народ. Торопливо двинулся за ними и я, так проехали два квартала, миновав ДТП, роскошный и явно тяжелый «Кадиллак» врезался в «жигуленка», превратил его в хлам, а заодно, разбросав, перевернул еще три автомобиля.