Вместо меня уверенно ответил Валентин:
– И не таких захватывали! Мало кто из диктаторов умер своей смертью. Обычно их вешают по приговору Гаагского трибунала. А планета у нас такая… нигде не спрячешься.
Зяма фыркнул:
– Что, уже и аэропорты наши?
Валентин ответил с неохотой:
– Пока нет, но туда зачем-то стянули чуть ли не бронетехнику…
– Врешь, – сказал Зяма убежденно.
– Сам читал в новостях!
– Это я запустил, – объяснил Зяма скромно. – Сейчас можно запускать любые слухи. Если в конец света и то верят, то в бронетехнику – запросто!
Я поинтересовался:
– Зачем это?
– А чтоб не разбегались, – гордо объяснил Зяма. – Перекрыть бы все границы, чтобы враги и предатели были на месте, когда пробьет грозный час! А то и судить некого будет!
Валентин поморщился.
– А что, у нас кто-то доживет до суда? Вот как с Каддафи расправились!..
Зяма сказал, поморщившись:
– А что, с Саддамом лучше?.. А тут вообще русский бунт, бессмысленный и беспощадный…
С моим прибытием и они передумали разбредаться по домам, все трое вернулись в офис. Я проверил сводки, бегство капитала из страны в самом деле возросло в разы. Власти выступили с успокаивающим заявлением насчет сезонных колебаний, дескать, летом все забирают деньги, чтобы погулять в отпуск, а вот осенью снова ожидается приток долларов…
Валентин чуть ли не впервые, не сдержавшись, заржал, как Данил:
– Насмешили!.. Мультимиллионеры забирают вклады, потому что недостает денег на летний отпуск?
– А у нас любую хрень глотают, – сказал Зяма авторитетно. – Главное, каким тоном сказано. Если уверенно и благодушно – верят любой херне. А если дрожащим голоском, то большинство просто отмахнется, мало ли о чем треплются…
Валентин проговорил задумчиво:
– Неужели в самом деле банки переводят деньги за рубеж…
– А что тут удивительного? – спросил Зяма. – Их постоянно переводят туды-сюды. Следы заметают!
Он повернулся ко мне, что-то долго молчу, я сказал вынужденно:
– Валентин не совсем верит, что это из-за нас. Собственно, я тоже не очень… При всех наших запросах и желаниях, но вот так повлиять на всю страну…
– Во-первых, – сказал Зяма авторитетно, – не на страну, а на Москву… что, правда, и есть страна, а все остальное – ветхие и удаленные пригороды. Во-вторых, мир настолько хрупок и неустойчив, особенно в последнее время, что если какая дурная бабочка пролетит мимо с ее брякальными крылышками…
Валентин перевел изображение своего компа на широкий экран, там как раз омоновцы пинками разбрасывают горящие на асфальте тряпки и затаптывают тлеющие огоньки. Подошвы их сапог такие, что и взрыв мины выдержат, на миг показали крупным планом, стало жутковато от разных уровней хай-тека головы и жопы.
Словно руководство МВД снаряжение покупает где дешевле: что-то в Германии, с которой традиционно дружим, что-то в хитром Израиле, а что-то и в Буркина-Фасо…
Перебирая ролики, Валентин отыскал со вчерашним нашим участием, грохот фаеров, световые вспышки, а дымовые шашки летят, как мне показалось, с обеих сторон. То ли в самом деле все перемешалось, как в Бородинском сражении, когда в дыму не разберешь, кто свой, кто чужой, бей всех, отводи душу, то ли омоновцы втихаря, пока дым, отвечают нам тем же…
Иногда белесый дым, похожий на туман, красиво и мощно расцвечивается празднично-розовым. Это значит, метнули туда еще и бутылку с зажигательной смесью.
– Интересно живем, – сказал Зяма со вкусом. – А то все скрипочка, скрипочка…
– Так у тебя ж виолончель? – спросил Валентин.
Зяма отмахнулся.
– Да разве поймете разницу? Для вас даже рояль – скрипка, только со стульчиком. Думаю, сейчас в столицу начинают стягивать подразделения ОМОНа из соседних городов.
– Уже, – ответил я. – Стянули. Еще три дня тому прибыли первые батальоны из Орла и Тулы.
– Из Твери один, – подсказал Зяма.
– Из Твери один, – согласился я. – А сегодня ожидались два батальона из Калуги. Наверняка скоро подойдут.
– Будем отступать? – спросил Валентин.
– Активизируем борьбу на местах, – ответил я. – Когда в Туле и Орле начнется такое же, как и в Москве, сюда не пришлют больше ни одного полицейского.
– По кофейку? – сказал Зяма бодро.
Я посмотрел на него в упор.
– А что это у тебя глазки блестят? И щечки, как у девочки-первокласницы?.. Валентин, кто ему дает амфетамины?
– Шеф, – вскричал Зяма оскорбленно, – это простейший алертек, почему-то именуемый модафинилом… ну, это чтоб нас запутать!.. Ладно-ладно, малость кокса, но это ради дела, я горю на работе!
– Тогда мне и бутерброд, – сказал я. – Готовимся, ребята. Послезавтра мы ударим со всей мощью!
Валентин поинтересовался:
– Разве мы не всегда так делаем?
– Но наша мощь растет, – напомнил я.
Наша мощь не просто растет, а растет стремительно. Мы провели три митинга, которые полиция даже не пыталась разогнать, а только забаррикадировалась в переулках, контролируя выходы с площади.
Я сам видел, что это перелом, возможный только в России, когда баррикады для защиты строят не молодые бунтари, а сама полиция и сами омоновцы, а в Кремле идут бесконечные заседания, после чего выносятся мудрые и бескомпромиссные решения: надо бы что-то делать!
Ночью по улицам, несмотря на комендантский час, бегает развеселая молодежь и размахивает флагами, почти всегда разными, хотя мне и кажется, что морды одни и те же, но, конечно, это не так, просто все бунтари похожи в своем благородном стремлении все порушить, сломать, разбить и растоптать.
В России строгость законов компенсируется их неисполнением, как было замечено как-то в старину, но теперь и законы стали мягче мягкого, так что кто станет обращать внимание на какой-то там комендантский час, да пусть Кремль им подотрется!
Редкие машины двигаются по шоссе медленно, чтобы не сбить разгуливающую по проезжей части молодежь. Некоторые проезжают свободно, другим достается ногами в дверки, иногда слышится треск лихо сбиваемого бейсбольной битой под одобрительный хохот друзей зеркала заднего вида.
Водитель, каким бы крепышом ни выглядел, лишь пригибает голову и старается поскорее проскользнуть подальше от этого места. Удается уйти целыми немногим, у кого-то лихим ударом разбивают стекло, кому-то сминают крышу, чаще всего разбивают фары, как передние, так и задние.
Некоторые из водил, самые сообразительные, чтобы их не били, высовываются и кричат те же лозунги, размахивают флагами, свистят, выказывают одобрения орущим и пляшущим бунтарям.
Один автолюбитель открыл багажник, туда сели двое, свесив ноги, один с гитарой, вдвоем орали песни, пока автомобиль пробирался через толпу.
Утром, когда я подошел к машине, там уже молча ждал Данил с двумя крепкими парнями из своей качалки.
– Бугор, – сказал он почтительно, – вообще-то тебе полагается для охраны бронетранспортер, а то и танковая армия, ты же сердце и мозг этой красотищи!.. Но пока хотя бы вот так.
Парни услужливо распахнули для меня заднюю дверцу, один сел за руль, второй опустился на правое кресло, а Данил, подтолкнув меня вовнутрь, сел рядом.
– Осторожность не помешает, – шепнул он.
Я буркнул:
– Теперь это не остановить. Они должны понимать.
– Мало ли чего должны, – ответил он резонно, – если бы все делали то, что должны, мы бы на Марсе яблоки воровали!.. А то и на Сириусе, или как его там, пучеглазиков ловили…
Улицы заполнены молодыми парнями и девушками, такое ощущение, что никто из них не работает и не учится, хотя, кто знает, может быть, им за участие в таких мероприятиях в университетах по подсказке культурных центров ставят зачеты…
В одном месте я велел притормозить, группа парней яростно бросается на двери и окна магазинчика, прикрытые стальными жалюзями, красивыми и ажурными, как кружева из цветного шелка, но, по-видимому, достаточно прочными к попыткам проникновения.
С одного края их как-то удалось приподнять, хотя и недостаточно. Дверь все еще открыть не удается, хотя особо горячие хватаются за ручку и дергают на себя изо всей дури.
Другие же, более сообразительные или просто жаждущие услышать звон разбитого стекла, бьют ногами в стеклянную дверь и в такие же стеклянные стены по обе ее стороны. Там пока ни трещины, стекла бронебойные, но парни тоже знают толк: подпрыгивают и бьют в середину. Стекло, способное выдержать удар крупнокалиберной пули, оказывается не в состоянии сопротивляться мощным таранным толчкам, начинает трескаться, расходиться белой сеточкой паутины, а парни звереют от успеха и бросаются все сильнее, бьют чуть ли не лбами.
Когда раздался хрустящий треск и звон падающих осколков стекла, все с ревом бросились внутрь, как хищная стая, что растерзает любого, кого застанет.
И растерзывали бы, пьянея от возможности кромсать человеческое тело и слышать крики боли и ужаса, но в таких магазинах обычно никого, зато прилавки заставлены товарами, еще больше их в подсобках.
Как идет грабеж, я смотреть уже не стал, сказал водителю:
– Давай на Садовое кольцо.
По радио взволнованно радостным голосом передают, что бесчинствующие группки молодежи рассеиваются при появлении полиции, но тут же собираются за ее спиной или просто в соседнем микрорайоне, где продолжают грабежи и нападения.
Я вытащил айпад, на экране замелькали кадры видеосъемок, трясущиеся и прыгающие, смотреть неприятно, зато как бы доказательство, что снимают с натуры, хоть и с зумом на пару километров.
После общей панорамы города, где в трех местах поднимаются черные клубы дыма, что для огромной Москвы вообще-то пустячок, похоже на дым от горящих автомобильных покрышек, пошли кадры улиц и перекрестков, где все тихо, если не считать группки спорящих людей.
Корреспондент, тыча огромный микрофон под нос то одному, то другому, начал выспрашивать, как они относятся к такому волнующему событию в истории великой России, как народные выступления против прогнившего режима.