Грекор встал рядом с Данилом и начал лупить монтировкой. Грохот стал отвратительным, что-то оглушительно хрустящее, лучше бы по листу железа, хоть и громче, но как-то привычнее, а это мерзко…
Внутри меня страх в одно мгновение перешел в осатанелость, мое тело словно само ринулось в павильон, руки со свирепой радостью, даже с ликованием разламывают скамью, орудуя ломиком, как рычагом, а Данил, Грекор и Зяма остервенело лупят по стенам этой хайтековской остановки.
Зяма оглядывается по сторонам чаще всех, он же и зашептал мне с жаром:
– Смотри-смотри, какой-то козел смотрит…
В тени у забора в двух десятках шагов остановился парень и наблюдал за нами. Я хотел было крикнуть «шухер», но парняга просто смотрит, тревогу не поднимает, даже не попятился, как обычно делают в таких случаях.
Данил и Грекор продолжают остервенело бить по стеклам. Сволочи понаставили бронебойных, уже от трещин белые, как паутина, но все не рассыпаются. Наконец Данил вломился чуть ли не головой, как и советовал Зяма.
Я услышал звон падающих то ли стекол, то ли стекловидных пластин. С ломиком в руке я сделал шаг к парню.
– Ну что, – спросил я негромко, – тебе такое нравится?
Невысокий, интеллигентного сложения и хорошо одетый, даже тщательно, словно отслушал «Травиату» в оперном, он опасливо косился на мою фомку, но ответил почти недрогнувшим голосом и очень вежливо:
– Да, познавательно.
– А ты кто будешь? – спросил я. – Чего смотришь, как в кино?
Он примирительно усмехнулся:
– Извини, но в самом деле интересно. Вы сегодня случайно, или у вас это уже организованно?
Я спросил настороженно:
– А что, бывают и организации?
– Не знаю, – ответил он, – но, по моей теории, если и нет, то обязательно должны быть.
– По твоей теории? А ты кто?
Он ответил с извиняющейся улыбкой:
– Я пишу кандидатскую… на близкую вот к этим действиям тему.
– А-а-а, – сказал я решительно, – ну тогда проверим, кто ты есть на самом деле. Возьми, брось вот это!
Я поднял с земли булыжник. Он взял очень нерешительно, я указал взглядом на разгромленную остановку. Стекла уже усеяли асфальтированную площадку, Данил и Грекор остервенело пытаются выдрать остатки скамейки, Зяма с наслаждением колотит монтировкой по всему, по чему попадет.
Аспирант подошел ближе, камень бросил достаточно неумело, как бросают женщины, едва не попав в Данила.
Камень ударил в последнее уцелевшее стекло, отскочил и покатился по осколкам.
– Хорошо, – одобрил я, – с боевым крещением тебя. Пацаны! Заканчиваем. Все, отступление с победой. Ты… как тебя?
– Валентин.
– Валентин, идешь с нами?
Он ответил живо:
– С превеликим удовольствием!
Моя команда посмотрела на него косо и с диким удивлением, слишком уж не наш по облику да и по тому, как строит и произносит фразы, чересчур интеллигентен, весь какой-то книжный и правильный.
Мое же сердце, напротив, радостно стучало в неясном ощущении открывающихся перспектив. В чем они могут проявиться, не могу и промямлить, но всеми фибрами чувствую, что появление этого Валентина, аспирант он или нет, – некий знак.
Глава 5
У матери Данила сегодня ночует хахаль, зато у Данила есть ключ от качалки. Мы тихонько, стараясь не выдавать себя надсадным скрипом, отворили железную дверь подвала.
Данил нащупал в темноте включатель, вспыхнул яркий после ночной тьмы свет, мы спустились по стертым выщербленным ступенькам в подвал.
В зале с низким потолком все еще чувствуется запах пота, смешанный с сыростью, на стенах кое-где потеки от дождя недельной давности.
Мы расселись на прямых и наклонных скамьях, у всех щеки и глаза горят, я сам чувствую, как стучит мое сердце, адреналин зашкаливает. Это не на какой-то сраный Эверест подниматься, куда нас старается спровадить власть, мы действуем и будем действовать здесь, как городские партизаны против несправедливости и насилия Кремля, как народные мстители.
Валентин сел на скамью рядом с Данилом, тот покосился с неодобрением, когда новичок вытащил мобильник, а Валентин сказал виновато:
– Надо сообщить родителям, что задержусь немножко.
Данил фыркнул:
– Все еще контролируют? Ну ты даешь.
– Они заботливые, – ответил Валентин. – Люся, ты можешь хихикнуть, когда буду разговаривать?
Люська сделала большие глаза, но когда из мобильника донеслись неразборчивые голоса, а Валентин начал сбивчиво и виновато объяснять, что он еще чуть задержится, нет-нет, все в порядке, она заговорила громко и весело:
– Милый, я уже под одеялком! Ты скоро?
Голоса в мобильнике сразу оборвались. Валентин послушал еще пару секунд, вырубил связь и улыбнулся Люське.
– Спасибо.
Зяма сказал ядовито:
– Это для тебя оправдание?
– Ну да, – ответил Валентин с неловкостью.
– А че, – спросил Данил, – боятся, гомосечничать начнешь? Или кто-то тебя начнет в жопу шпилить?
Валентин поморщился:
– Нет, просто все мои сокурсники на вечеринках и в ночных клубах, а мне вот, как уроду какому, нравится работать. Вот и родители и беспокоятся, все ли со мной в порядке.
Грекор хохотнул:
– Ну, вот так работать, швыряя камни в павильоны, это ниче так, можно! Еще и диссертацию пишешь?
– Да, – ответил Валентин скромно.
– И что, – спросил Грекор с недоверием, – кандидата дадут?
– Возможно, – ответил Валентин и опустил глазки, – даже доктора. Я поднял очень сложные вопросы и даю им очень неожиданные ответы и нестандартное толкование.
Все замолчали и уставились на него, как на привидение. В головы не укладывается, что с нами может сидеть доктор наук, хоть и будущий.
Я сказал строго, после успешной операции моя роль повышается сама по себе, а голос звучит увереннее:
– Проведем разбор полетов! Посмотрим, что сделали так, а что не так, проэкстраполируем на будущее… Мы только начали ломать эту чертову систему угнетения человека человеком!
Данил прогудел озадаченно:
– Какой разбор? Все прошло как по маслу.
– Безукоризненно, – согласился Зяма.
Грекор сказал залихватски:
– Эх, сейчас бы пивком отпраздновать… А лучше – водочкой!
– Запасов не держим, – ответил Данил. – К тому же тут качалка, не заметил? Какая, на хрен, водочка?
– У меня есть, – сообщил Грекор заговорщицки.
– Неси, – велел я. – Тебе тут рядом. Мы подождем, только не перебуди там своих.
– Они оба в хлам пьяные, – ответил Грекор.
Данил сказал строго в спину:
– А мне пива… если есть.
Грекор обернулся быстро, мы все живем в соседних домах, потому и слились в компашке, в рюкзаке позвякивают бутылки. Зяма посмотрел на его малость испуганное лицо, посочувствовал:
– У бати спер?
Грекор ответил зло:
– Он и не вспомнит утром, сколько выжрал!.. Кто заказывал пиво?
Пиво заказывали, как оказалось, все, только Грекор остался с бутылкой водки. Компанию ему составил бы разве что Юрик, но тот, похоже, снова в постели у Марины, а мы взяли из упаковки по банке.
Данил осушил одним махом, Я пил мелкими глотками, Валентин и Люська больше вертели в руках, Люське вообще нравится все сладкое, а пиво, видите ли, почему-то горькое…
После второй банки пива Данил похлопал Валентина по узкой спине и сказал с одобрением:
– Ты же интеллигент вроде, вон у тебя вся морда такая бледная и утомленная даже без солнца. Зяма и то не такой, хоть очки носит. С чего это ты согласился взять камень и вот так бросить? Чтоб все вдрызг?
Валентин кивнул, ответил вежливо, но с нарастающим азартом:
– Да-да, чувствуется, что вы читали Достоевского! Особенно те места полемики с Чернышевским, когда тот воспевал светлый хрустальный дворец, в котором будут жить люди, чистый и стерильный, а Достоевский тогда возразил, что предпочитает жить в грязном темном подвале, а оттуда швырять по ночам булыжники в его хрустальный дворец… чтоб со сладким звоном сыпались стекла!
Данил сперва обалдел, что его зачислили в читатели какого-то Достоевского, потом приободрился: мысли умных людей совпадают, а этот Достоевский, видать, тоже умный мужик, раз по ночам швырял камни в дворец какого-то Чернышевского, нового русского, видать.
Он открыл следующую баночку пива для Валентина, а то вдруг тот по интеллигентности сам не сумеет.
– Хлебни, а то горло пересохло, вижу.
Грамотный Зяма спросил вежливо:
– Валентин, вы в самом деле аспирант?
– Он самый, – согласился Валентин. – Мне давали на выбор несколько тем, но все такие неинтересные! Я придумал и предложил «Хулиганство, как самовыражение подавленной личности в эпоху глобализации и технологического прогресса, а также корни хулиганства, его настоящее и будущее».
Все умолкли, осмысливая, я поинтересовался:
– Что под корнями имеете в виду?
Валентин сказал просительно:
– Давайте на «ты», а то как-то…
– Заметано, – сказал я. – Ну?
– Если взять имена, – пояснил он, – которые попали в историю, то получается странная картина… Васька Буслаев, к примеру, это такой богатырь, что только дрался и буянил. Подвигов по защите Отечества за ним никаких, но все равно любимец народа!.. Возьмите Мцыри или Байрона с его воспеванием Каина, Люцифера и прочих дьяволов? А образ Сатаны в литературе, поэзии, музыке?.. Ведь Байрон, когда воспевал Каина, делал по сути то же самое, что и вы делаете: срал в лифте, расписывал стены и разбивал лампочки!
Все притихли, имена незнакомые, но в помещении словно бы прошелестели огромные крылья темного ангела, освящая нашу деятельность. Зяма посмотрел на часы, скривился, все равно уже поспать не удастся, скоро рассвет, попросил почтительно:
– Расскажи нам про… корни. Не знаю, как кому, а мне надежнее, когда не мы первые. Мне нравится, что мы, оказывается, опираемся на прочную и долгую традицию.
– Еще бы, – сказал Данил саркастически, – на хрен твой прадедушка яблоки рвал, когда ему сам Бог велел не трогать? Вот и пошла традиция рвать чужие яблоки и ломать павильоны на остановках общественного транспорта!..