Ахмед обернулся ко мне.
— Ну, а ты как? До завтра подождешь?
— Я с вами. Но послушай, что скажу. Мы идем людей вызволять. А оружие?
Ахмед выхватил из кармана наган.
— Вот!
— Один на пятерых?
— Осман-баю одной пули хватит.
— А как же Сапар с Нуматом?
— Слушай, чего ты тянешь? А болтали, красные против баев…
— Не кипятись, Ахмед. Дай хоть я растолкую людям, кто я…
Высокий мужчина раздраженно обернулся к Ахмеду.
— Ну, правда, помолчи. Дай человеку сказать.
— Да какой сейчас разговор? — недовольно проворчал коренастый. — Идти надо.
Ахмед буркнул что-то себе под нос и, пожав плечами, отошел: болтайте, если больше делать нечего!
Я, торопясь и сбиваясь, рассказал им то, что уже было известно Ахмеду.
— Надо же, — изумленно протянул высокий. — Вот как тут не объяснять? Да мне б самому ни в жизнь не догадаться.
— Еще бы!.. — презрительно отозвался коренастый. — До долговязого полдня доходит.
— Вот что, ребята, — строго сказал Кадыр-ага. — Сейчас не до пререканий. О деле говорить надо.
— А чего о нем говорить? — разозлился коренастый. — Осман-бай решил их убить. Попытаем счастья, может, выручим!
— Да… — не отвечая ему, протянул Кадыр-ага и неторопливо погладил бороду. — А ты, выходит, нужный нам человек, — он обернулся ко мне, — растолковать бы все это нашим. Вот что, сынок, ты иди с ними. А соседям я сам все перескажу. Сейчас прямо и пойду по деревне. Иди, сынок. Только уж вы поосмотрительней…
— Хорошо, отец. Не беспокойся. К рассвету мы будем здесь.
— Постой. Возьми хоть нож — все не с пустыми руками…
Мы решили зайти сзади, с той стороны и сад гуще и от ворот дальше, Ахмед злился и ворчал — тоже еще надумали, темноту искать. Я слушал его, нисколько не сомневаясь, что лучше всего было бы вернуться, ведь мы почти безоружны…
У меня нож, у высокого — его звали Вели — старинное ружье, не ружье, а одно название, он и несет-то его на плече, как палку… У второго болтается сбоку какая-то штука, гремит, по ногам бьет, словно полено, что подвешивают блудливой корове. Наверно, сабля… Схватили по дороге кто что успел…
Подошли к байскому двору. Ахмед, все время вырывавшийся вперед, остановился, дождался, пока мы подойдем, и строго сказал:
— Отсюда — ни с места. Ждите меня. Я все разузнаю.
Неслышно ступая в темноте, Ахмед нырнул во мрак, как в бездонную реку. И мне подумалось, что показать свою смелость и сноровку ему сейчас едва ли не важнее, чем освободить пленных.
Сад с этой стороны разросся очень густо, здесь было как-то особенно темно. Мрак становился все гуще, все плотнее окутывал нас…
Муллы учат, что всеми нами правит аллах и нет у человека иной судьбы, чем та, что начертана на его лбу всевышним. А если человек выходит из-под его воли? Ведь будь Ахмед послушен аллаху, живи он по-прежнему лишь заботой о пропитании, все было бы правильно — судьба. А он не подчинился судьбе, взял в руки наган, стал мстить… Так несправедливость, допущенная людьми, оказалась сильней воли аллаха. И аллах уже ничего не может изменить…
Вот мы хотим освободить Нумата и Сапара. Если наша попытка не удастся, их убьют. Убьют люди. Если же мы их спасем, то не аллаху, а нам обязаны они будут своей жизнью. Все делают люди. Аллаху просто места нет на нашей грешной земле!
Странный силуэт, появившийся из темноты, отвлек меня от размышлений. Это был Ахмед, согнувшийся под тяжестью ноши.
— Ну, от сторожа избавились.
Ахмед сбросил на землю человека, тот, как неживой, безмолвно растянулся у его ног. Ахмед облегченно вздохнул, вытер со лба пот.
— Я его малость пристукнул. Связать бы надо и кому-нибудь остаться постеречь. Очухается, не дай бог, крик подымет! — Он обернулся ко мне: — Может, ты останешься?
— Нет, я с вами.
— Тогда ты, Беки, — Ахмед тронул за плечо коренастого. — А Курбан и Вели — с нами.
— Ты что? — запротестовал Беки. — Сам-то небось не остаешься.
— Ну, хватит торговаться, — разозлился Ахмед, — нашли время судить да рядить!
И он пошел впереди, держась в нескольких шагах от нас. Мы долго пробирались по сухому, поросшему кустарником арыку. Наконец Ахмед остановился, дождался нас и сказал строго, как говорят непослушным детям:
— Здесь перелезать будем. Только вот что, раньше времени возню не затевать. Я сам скажу, когда действовать.
Я оглядел стену. Высокая да еще ров вдоль нее прорыт, даже на цыпочках во двор не заглянешь. Что там внутри? Ветки деревьев время от времени озаряются светом, значит, горит очаг. Слышатся отрывистые голоса. Подул ветерок, со двора пахнуло навозом, где-то рядом хлев…
— А ну, пригнись, — Ахмед хлопнул меня по плечу.
Я еще не успел распрямиться, а его кованый сапог уже нетерпеливо ерзал по моему плечу — давай повыше! Вот человек — залез на плечи да еще каблуком наподдает, словно упрямому ишаку…
Ахмед взобрался на стену. Слава богу, тяжел же парень. Но куда он делся? Наверху не видно. Спрыгнул, услышали бы… Вроде все тихо.
Недолго думая, я тоже вскарабкался на стену. За мной влезли Вели и Курбан. Ага, здесь навес. Как раз вровень со стеной. Ахмед дополз уже до самого края. Правильно. Тут, за деревьями, нас никто не увидит. Только бы шум не поднять…
Я подполз к Ахмеду, лег рядом. Внизу никого не видно, но огонь в очаге не погашен. Неподалеку от него большое старое дерево, под ним деревянный топчан, застеленный цветастыми кошмами. Над топчаном на ветке горит лампа, подушки смяты — здесь только что сидели люди. А, вон в углу лежат двое…
С веранды послышался громкий хохот. Ахмед толкнул меня, потянул за руку.
— Давай поближе, отсюда не видно.
Я вытянул шею, и моему взгляду открылась веранда. Люди. Сидят кучками по четыре человека — значит, возле мисок, ужинают.
Я свесил голову, внимательно оглядел двор.
— Где ж они могут быть, Сапар с Нуматом?
Ахмед отвернулся, сделал вид, что не слышит.
Мы лежали рядком, свесив вниз головы. Со стороны глядеть — точь-в-точь мальчишки ждут веселого зрелища. Ну, кому как, а нам тут веселья не видать. До чего ж глупая затея: выкрасть пленников — не знаем, где они заперты, отбить — ни людей у нас, ни оружия. Дождаться, пока заснут, врасплох напасть — тоже мало надежды. Если Якуб здесь, наверняка он велел Осман-баю часовых выставить. Теперь у них всем, конечно, Якуб заправляет. Завтра на сходке, когда будем решаться судьба Сапара, Осман-бай будет повторять то, что скажет ему Якуб. Нумата он посоветовал взять, это уж точно.
Значит так, Якуб? Ушел от смерти и теперь сидишь среди единомышленников, даешь мудрые советы? Истине оправдания! Никогда не прощу себе, что поверил врагу! Ничего, теперь буду умнее.
Больше я не стану спорить с тобой, Якуб, не буду ни слушать, ни опровергать тебя. Нам не о чем больше говорить. Покажись ты сейчас, я выхватил бы у Ахмеда наган.
Какой-то человек спустился с веранды, присел возле очага на корточки, взял чайники, ушел.
— Вот черти, — проворчал Ахмед, — улягутся они когда-нибудь?
— А если б и улеглись. Мы же все равно не знаем, где Нумат с Сапаром.
Ахмед сердито заерзал по крыше.
— Ничего, пусть только спать лягут. Остальное уж как-нибудь…
Прошло уже порядочно времени, вполне можно напиться чаю. А свет на веранде все не гас, голоса не затихали…
Во двор спустились трое. Впереди Осман-бай. Лица отсюда не видно, но я его сразу узнал: сложением он пожиже других, да и держится важно, словно на коне сидит.
Позади Осман-бая я без труда различил Мурад-бая. Он намного крупнее, осанистей, но перед Осман-баем, как слуга, голову гнет…
А кто ж с ними третий? Якуб? Нет. Якуб не такой…
Лежавшие на топчане, завидев Осман-бая, встали. Ага, это нукеры. Осман-бай присел на край топчана, сказал что-то. Нукеры повернулись, пошли. Сюда идут, к навесу. Может, бай велел им осмотреть все вокруг? Нет, не доходя несколько шагов, они повернули и пошли к маленькому домику в глубине сада. Послышалось щелканье замка, и грубый голос выкрикнул: «А ну подымайся! Выходи!»
Обратно они шли втроем. Правда, третий не шел, его волокли под руки. Ноги тащились по земле, непокрытая голова беспомощно болталась.
Дотащив пленника до Осман-бая, нукеры отпустили его. Он покачнулся, но устоял. Все молчали. Казалось, собравшихся интересует только одно — упадет этот человек или нет. Им надо было, чтобы он упал. А он чувствовал это, он не хотел падать перед ними. Качнулся, словно ища опоры, оперся о собственную коленку, снова покачнулся и снова устоял.
— Ну, Нумат-хан, что скажешь? — с многозначительной усмешкой произнес Осман-бай.
— Ладно… — сквозь зубы процедил Ахмед, ловчее пристраивая наган. — Пусть он его только тронет…
— Спокойней, Ахмед, — зашептал я ему в самое ухо. — Мы пришли не за тем, чтобы убить Осман-бая, Нам нужно людей спасти. Мы теперь знаем, где их держат. Возьми себя в руки. Ну не гляди в ту сторону, Прошу тебя, не гляди.
А голос Осман-бая, холодный и жестокий, звучал все громче…
— Я не намерен с тобой до утра валандаться. Не скажешь, где племянник, живьем закопаю в землю.
Я вцепился в руку Ахмеда, сжимавшую наган.
— Отстань, — злобно прошипел он.
— Убери наган, — строго сказал Вели.
Ахмед скрипнул зубами, но наган отодвинул.
Нумат молчал. Он беспомощно приподнял голову, оглядел стоящих перед ним людей и снова уронил ее на грудь.
Люди Осман-бая молчали, но в их молчании не было сочувствия к стоявшему перед ними жалкому, избитому человеку.
И вдруг Нумат повалился на землю.
Осман-бай взглянул на одного из своих людей и нагайкой, которую держал в руке, указал на Нумата. Нукер подошел к пленнику, горделиво оглядел сообщников, кичась своей силой и жестокостью, и, легко подхватив Нумата на руки, сильным движением швырнул его полуживого, на землю. Нумат судорожно изогнулся и захрипел.
Я даже не успел обернуться, раздался выстрел. Я не разглядел, упал ли кто возле Нумата, люди Осман-бая бросились врассыпную. Мурад-бай вбежал на веранду, остальные скрылись в винограднике. Под навесом заблеяли овцы.