Как только село солнце, позвонил Курбан-ага и попросил извинения: прийти не сможет, срочно вызывают в район на совещание.
Гуммат повесил трубку и несколько минут сидел в раздумье. Вот уж этого он никак не ожидал. Конечно, председатель — человек подневольный: хочешь не хочешь, должен ехать. Сиди там до полуночи, дым глотай! А может, Курбан-ага потом к ним придет, после совещания? Пожалуй, так даже лучше. Если председатель с самого начала явится, ребята стесняться будут: ни поговорить, ни выпить…
Начало темнеть. Никто не показывался. Гуммат не мог устоять на месте, ему словно пятки жгло. Подойдет к Солтан, посмотрит, как та раздает еду соседским ребятишкам, отойдет молча…
Наконец он вышел на улицу. Нигде никого не видно, все разошлись по домам. В окнах свет. Неужели они не придут?! Но ведь он так ждет их! Гуммат еле удержался, чтоб не закричать: «Люди! Идите скорее к нам! Вас ждут! Вам приготовлено угощение!»
Прошло еще с полчаса. Гостей не было, только три соседки сидели возле Солтан. Гуммат лег на кошму, подложив под локоть подушку.
Вдруг появился Джума.
— Поздравляю с тоем!
— Спасибо.
Джума присел возле Гуммата на кошму.
— Я думал пораньше прийти, а тут Гельды приперся. Болтал, болтал… Все норовит сбыть мне своего сопливого барана!
— А чего ж вместе не пришли? Я его тоже звал.
— Я говорил… А он… с бабами, мол, Гуммат путается… В общем всякие сплетни…
— Да ты ж первый их распускал!
— Возле магазина-то? Это я пошутил…
— Есть будешь или сначала чаю?
Джума пододвинул к себе миску с чектирме.
— Водки налить?
— Кто от нее отказывается?..
Он опрокинул стакан в рот и молча принялся за еду. Гуммат лежал рядом, опершись рукой на подушку, и думал, думал…
Вот он позвал людей в гости. А они не пришли. Все как один, словно сговорились. Как ему это понимать? То ли соседи вообще ненавидят его и выбрали случай показать ненависть, то ли он их чем обидел? Скорей всего второе, потому что, когда обижаются на человека уважаемого, карают его отказом от угощения. Господи, да он готов принять любое наказание, если б только был виноват! Вот хоть кричи, хоть плачь! Ладно, не будет он ни в чем оправдываться — нет его вины перед людьми!
Рано или поздно пожалеют они, что не приняли его приглашения. Придут, скажут: «Ты, Гуммат, оказался выше нас». А он ответит, что очень сожалеет, тем более что у него и в мыслях не было щедростью хвастаться — просто хотел посидеть, потолковать с соседями… Поверят они ему? Такие, как Длинный, может, и не поверят. Да только ведь это не человек: больше всех сплетни распускал, а теперь сидит, ест чектирме и сваливает вину на других. А те, кто не пришел, в десять раз достойней, чем этот сплетник! По-настоящему выгнать бы его надо — да уж ладно, пусть ест.
Джума доел чектирме, отодвинул пустую миску и вытер руки о скатерть.
— Да, Гуммат, люди стали неблагодарные.
Гуммат поднялся с кошмы, взглянул на Джуму.
— Ты наелся?
— Еще как! Слава богу, и завтра весь день сыт буду! — В подтверждение своих слов Джума громко рыгнул.
— Ну, раз наелся, не будем осуждать других. Не наше это дело.
— Ладно, как знаешь… Я, пожалуй, пойду? Желаю тебе всяческого благополучия!
Длинный ушел. Подождали еще немножко. Никто не появлялся.
— А вы сами-то поели? — спросил Гуммат жену.
— Конечно, а чего ж?..
— Ну тогда и мне налей мисочку.
— Миску-то я тебе налью, а что с котлом делать? Пропадет ведь.
— А мы не допустим, чтоб пропало. Ты, доченька, приведи завтра своих подружек. И Бешер пусть позовет ребятишек со всей улицы.
Гуммату никто не ответил. Есть не хотелось, но он пододвинул миску и стал хлебать чектирме.
8
С утра Гуммат занимался осмотром противопожарного инвентаря. У него была специальная каморка по соседству с гаражом — там он и устроился. Выбрал уголок посветлее, возился со своим имуществом и думал. Нужно было составить список людей, достойных пополнить противопожарную дружину. А где их столько наберешь, достойных, он ведь восемьдесят человек обещал. Со своей улицы никого не порекомендуешь. И не потому, что обидели его соседи, не в том дело. Они проявили себя, как люди несерьезные — можно таким доверить чужую судьбу? Загорится завтра, не приведи бог, чей-нибудь дом, а они возьмут да и не станут тушить — на хозяина обижены. Как хочешь, так и думай. И Гуммат думал, с утра все думал.
А в полдень начался пожар. Загорелся склад химикатов. Гуммат вскочил в кузов какой-то трехтонки и помчался на пожар. Шутка ли — двести тонн азота!.. Ладно еще, что не в селе — склад химикатов занимал половину хлопкового сарая, стоявшего далеко в поле. Ничего, обойдется — арык рядом, и насос он там неделю назад установил.
Густой черный дым скрывал почти весь сарай. Небо тоже было черное, подернутое дымом. Людей было еще немного, только ребятишки стаями носились вокруг сарая.
Гуммат с ходу ворвался в кладовку, выволок оттуда брезентовый шланг, бросился к арыку, где несколько дней тому назад поставил ручной насос. Насоса не было.
— Где насос?! — не своим голосом заорал Гуммат.
Никто не услышал его, крик затерялся в детском говоре. Мимо него с ведрами бежали к арыку люди. Гуммат схватил за руку одного из парней.
— Где насос?! Здесь насос стоял!
— Не видел я никакого насоса!
Надо было ехать к гаражу за другим насосом. Гуммат выругался, подбежал к машине и, вскочив на подножку, оглянулся на пожар. С одной стороны из-под крыши уже рвалось пламя. Люди суетились. Они пытались забрасывать огонь землей, другие выплескивали воду, но порядка не было, все толкались, мешали друг другу. Ведра таскали полупустые — разливали по дороге.
— Жми к гаражу! Быстрее!
— Смотри не свались!
— Ладно! Гони!
Когда они привезли насос, горело вовсю. Крышу промазывали ежегодно, и она горела весело, с треском…
Схватив тугой, вырывающийся из рук брандспойт, Гуммат направил струю на границу огня, под корень подсекая пламя. Ничего, сейчас, сейчас. Вот только дым проклятый — глаз открыть не дает! И вонь душит, химикаты тлеть начали…
— Качайте! — задыхаясь, кричал Гуммат. — Быстрей! Меняйтесь чаще!
Прогоревший кусок крыши рухнул, но дальше Гуммат огонь не пустил. Люди следили за его действиями, и когда он направил струю вниз, на стену, стали выплескивать туда десятки ведер.
— Сюда лейте! Ближе к середке! — перетаскивая шланг, распоряжался Гуммат. Он чувствовал себя настоящим командиром. — Тюки оттащите! Не пускайте огонь! Так его! Еще немножко!
Пламя и правда резко пошло на убыль, и вскоре только сырой дым стлался над пожарищем. Черный и едкий, он был, как смрадное дыхание околевающего дракона — люди одолели, осилили это чудовище.
— Все! — воскликнул Гуммат. — Конец! Здорово мы его!.. — Гуммата охватила та особенная, веселая, ни на что другое не похожая легкость, которую испытывает человек после победы. Да и не только он — все, кто тушил пожар, были радостно возбуждены. Сын Джомана, мальчишка лет тринадцати, вдруг завопил что-то несообразное, подпрыгнул несколько раз, шлепая но мокрой земле, потом схватил ведро и выплеснул воду на учительского сына, степенно стоявшего в сторонке. Учительша закричала, бросилась за ним, но озорник гикнул, подскочил еще разок и, подбежав к арыку, с ходу бросился в воду.
Дым кончался, пожарище засыпали землей. Это уж и не земля была, жижа какая-то — столько на нее вылили воды.
— Хватит землю кидать! — весело крикнул Гуммат. — Друг дружку закопаем.
Люди бросали лопаты, отирали с лица пот. Гуммат направил струю под навес, откуда еще сочился дым. Назар Кулиев, чернобородый мужчина в мокрой, прилипшей к телу рубахе, воткнул лопату в кучу песка и сказал:
— А вонь-то все идет. Сдается мне, азот тлеет. Раскопать бы да выбросить, что сгорело… Как бы не пропал — без удобрений останемся. — Он прищурил правый глаз, который щипало от пота, и вопросительно взглянул на Гуммата.
— Правильно! — поддержал его Гуммат.
Снова заработали лопаты. Азот, и правда, сверху весь сгорел. В тех местах, где его облили водой, он затвердел, как цемент, и корку эту никак не пробить было лопатой. От нестерпимой вони драло в носу, глаза слезились…
Наконец и с этим было покончено. Но люди не расходились. Мокрые, грязные, они не спешили идти мыться. Каждому хотелось рассказать, как он узнал про пожар, что почувствовал, увидев пламя. Подоспевшие к концу пожара с восхищением смотрели на тех, кто тушил, расспрашивали их, сочувственно вздыхали и сокрушенно качали головами.
Гуммат наматывал на катушку пожарный рукав, снова и снова перебирая в памяти подробности. Порадовали его односельчане, так порадовали, что хоть подходи к каждому и руку жми. Подумать, ведь многие с его улицы, а он их в противопожарную дружину записать опасался. Интересное дело: почему ж все-таки они не пришли к нему? Если бы подлые были, они б и на пожар не явились — пускай, дескать, Гуммат тушит, ему за это зарплата идет. А люди вроде и забыли, что Гуммат-то есть, каждый старался, словно собственный дом горит. А как сейчас про пожар рассказывают! Привирают, конечно, ну уж не без этого. Нет, хорошие все-таки люди, его односельчане! Сейчас Гуммат любил их, гордился ими, и его распирало от желания высказать свои чувства.
— Эй, соседи! — крикнул Гуммат и, дождавшись, когда все затихли, торжественно произнес: — Молодцы! Хорошо пожар тушили! Точно, как в инструкции сказано! Спасибо вам!
Люди молча глядели на Гуммата: чего это он, точно начальник какой. Только сейчас начало до них доходить, что Гуммат и правда руководил тушением пожара. Назар Кулиев внимательно оглядел его, как будто первый раз видел, усмехнулся и бросил ехидно:
— Спасибо, говоришь? Нет, товарищ пожарный начальник, спасибом тут не отделаешься! Слух идет — премию ты получил! А? Когда ж той будет?
— В моем доме каждый день той! — торжественно произнес Гуммат. — Всегда рад гостям.