— Транспорт найдется.
— Это что ж, на мотоциклетке думаешь? — Голос у Нартач снова стал громкий. — Посадишь, словно черта, за спину, и давай?!
— Не волнуйтесь, на машине поедем.
— Ну гляди! Ославишь сироту, бог накажет! И чтоб там в городе рядом не ходить, чтобы ты впереди, она сзади! Пусть городские бесстыдницы с мужчинами нога в ногу ходят, совестливой это ни к чему. И сидите где-нибудь в сторонке, нечего людям глаза мозолить! Не привезешь вовремя, такой скандал закачу!
Перман не стал слушать ее угрозы, прошел на веранду и прикрыл за собою дверь.
Нартач метала громы и молнии. Эта бесстыдница, эта нахалка, ни минуточки не раздумывая, сразу же согласилась ехать с парнем! Будто только и ждала! Так вот чего Арзи с утра прибегала! Что за девки пошли — ни стыда ни совести! В колхоз приедут артисты, все тут как тут, мужикам и местечка нет! Другой раз даже стоят! Да, да, девки сидят, а мужчины стоят!
Черт ее угораздил калым принять — теперь пляши под их дудку! А с другой стороны, как откажешься — не каждый день такое предлагают. Ладно, авось обойдется, только бы калым не возвращать. Это уже хуже нет, это смерть! После такого ни один в дверь не постучится. За вдовца и то не спихнешь! О господи, скорее бы уж свалить эту ношу!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Хоть Нартач и грозилась, что девушка не выйдет до полной темноты, Джаннет выскользнула за калитку, едва начало смеркаться, и сразу направилась к одиноко стоявшему «Запорожцу». Перман издали наблюдал за девушкой, не замечая, что любуется ею, ее статью, осанкой, ее плавной, легкой походкой.
И не хотелось думать ни о калыме, ни обо всех этих трудных, никому не нужных объяснениях; идет девушка, красивая девушка, идет к нему. Для него надела она это яркое, праздничное платье! Молодец Гулмурад! Самому ему никогда бы не пришло в голову пригласить ее в город. Гулмурад — настоящий друг, свои билеты отдал, неделю назад специально в город ездил.
Перман обернулся, взглянул на приятеля, тот подмигнул ему.
— Ну, что я говорил? Все будет в ажуре. Какая девушка, а? Даже завидно!
Он покачал головой, поцокал и широко распахнул заднюю дверцу.
— Здравствуй, Джаннет! — сказал он девушке и поглядел на нее в зеркальце.
По его тону, по веселой, озорной ухмылке Джаннет поняла, что в затее с концертом Гулмурад играет не последнюю роль. Обычно ей было легко с этим веселым, общительным парнем, она, не робея, отвечала на его шутки и прибаутки, но сейчас, почему-то, промолчала, опустила глаза.
В селе многие считали Гулмурада легкомысленным. Деревенские красавицы побаивались его. И не без основания — вручить любовное послание для него было проще, чем снять седло с ишака. Правда, после того, как, женившись на Арзи, Гулмурад угомонился, ни одна из его «жертв» не порвала врученного ей объяснения. Девушки стали собираться и читать друг другу письма Гулмурада. Среди всей его обильной любовной корреспонденции не встречалось двух одинаковых писем, учитывая характер девушки, ее привычки, склонности, он для каждой находил свои слова. «Писателем бы ему быть!..» — вздыхали подружки.
Джаннет он ни разу не передавал письма. Подруги дивились, а она даже обижалась. Теперь-то ясно, почему он ей не писал. Завтра узнают об их поездке, смеяться будут.
Пускай смеются! Пусть болтают что хотят. Зато она едет в город с незнакомым парнем, и ей нисколечко не стыдно. Потому что с ними Гулмурад!
Даже мысль о том, что Гулмурад, возможно, знает про Гарры, не портила ей настроение. Знает так знает! Не было же ничего между ними.
А Перман сегодня какой! Застенчивый, молчаливый, совсем другой человек. Интересно, какой же настоящий Перман: тот или этот? Но нравился Джаннет только этот, сегодняшний, что сидел впереди нее, рядом с Гулмурадом.
Пассажиры помалкивали, и, пытаясь развеселить их, Гулмурад принялся рассказывать про Тощего Мамеда — с Мамедом всегда случались всякие забавные истории.
Рассказал и весело захохотал, но пассажиры лишь сдержанно улыбнулись. Не по себе голубчикам! Ну как желаете, можно и помолчать. Гулмурад склонился к рулю, негромко запел…
Машина остановилась у ворот парка. Джаннет вылезла и чуть не нырнула обратно: сколько народу кругом, а она с парнем! На минуту девушке показалось, что вся эта толпа собралась, чтоб поглядеть на нее, — в городе не часто увидишь девушку, проданную за калым. Она шла сгорбившись, не поднимая головы, не видя ничего, кроме асфальта и ног шагающего впереди Пермана.
И вдруг ноги эти исчезли. Джаннет в ужасе метнулась в сторону, но тут же ощутила легкое прикосновение к своей руке.
— Куда ты? Нам сюда, направо.
Девушка несмело огляделась. Они стояли у высокого забора, которым огорожен был летний театр. Из-за забора слышались отрывистые звуки бубна. На площадке, перед театром неторопливо прогуливались люди. И никто на нее не смотрел.
— Что с тобой, Джаннет? Потная вся, даже под глазами капли?
— Так… А где Гулмурад?
— Он уже там, ждет нас. Пойдем!
— Постой… — Девушка присела на пустую скамейку, перевела дух. — Не надо мне было приезжать…
— Почему? Послушаем песни…
— Песни! Где ты раньше был с этими песнями? Мне теперь положено дома сидеть!
— Да так получилось… Гулмурад билеты дал… «Идите!» — говорит.
— Гулмурад.? А если б его не было?
— Если б Гулмурада не было, мы с тобой, может, вообще не встретились бы. Он мне тебя показал на свадьбе. Помнишь, ты с подругами под урюковым деревом сидела: платье зеленое, панбархатное, а брошь красная. Я как увидел тебя… Джаннет! Ты что? Плачешь? Ну что ты, Джаннет?.. — Он присел рядом с ней на скамейку, виновато опустил голову.
Девушка прерывисто вздохнула.
— Сейчас-то у тебя складно выходит. А раньше что думал? Небось одно твердил: «На дешевую девушку спроса нет». Говорил? Ну чего молчишь?
— Не знаю, как тебе объяснить, Джаннет. Я ведь ни оправдываться перед тобой, ни уговаривать не хотел. Просто поговорить, чтоб никто не мешал…
Джаннет молчала, отсутствующим взглядом следя за расположившейся неподалеку компанией.
— Сон я вчера видела, — негромко сказала она. Сон ее Пермана не интересовал, не верил он ни в какие сны, но все равно обрадовался: рассказать хочет, значит, доверяет немножко. — Будто на руке у меня кольцо… Красивый-красивый камень! Сияет — прямо глазам больно! И так оно мне нравится, так я рада, что у меня такое кольцо — ног под собой не чую! — Голос Джаннет звучал грустно… — Выхожу на улицу, смотрю: кольцо на руке, а камешка нет — пустое место! Я как закричу!.. — Она еле удержалась, чтобы не всхлипнуть. — Вдруг вижу: катится мой камешек по такыру. Я — за ним. Бегу, бегу, а догнать не могу… С тем и проснулась. — Слезы блеснули у нее на глазах, отражая свет фонаря. — Этот камешек — мое счастье. Никогда, видно, мне его не догнать… Не добыть…
Крупная слеза сорвалась с ресницы и упала на землю.
— Добудешь, Джаннет! Добудешь ты свое счастье, — воскликнул Перман и вдруг умолк, чувствуя, что не вправе говорить это. Девушка тоже молчала. Из-за дощатого забора доносились переборы саза.
— Перман… — тихонько сказала Джаннет.
— Что?
— Правда, что вы деньги на калым занимали?
— А почему ты спрашиваешь?
— Нет, ты скажи: занимали?
— Занимали.
— Много?
— Много! — не понимая, к чему она ведет, Перман сразу весь ощетинился. — Побольше бы твои родичи калым назначили!
— Не надо было соглашаться. — Джаннет обиженно поджала губы. — В других местах поспрошали бы. Невест хватает…
— Не нужны мне другие! Я как тебя увидел… Я Гулмураду сразу сказал.
— И что ж он? Купить присоветовал?
— Ну зачем ты так говоришь, Джаннет?
— Потому что я не товар, понимаешь? Нельзя меня покупать! Гулмурад не объяснил тебе этого? — Она говорила негромко, но такая обида, такая боль была в ее словах.
— Чего ж объяснять? Сам не маленький…
Он ждал, что сейчас она спросит, зачем же тогда калым, но Джаннет не спросила. Вздохнула и помолчала. Неужели она его не поймет? Неужели все, что он должен ей сказать, так и останется камнем на сердце? Нет, сказать он должен, иначе нельзя, иначе глупость получится.
— Вот, Джаннет, иногда бывает, болен человек. Очень болен. И вдруг запросил арбуза. Зима, мороз, а ему арбуза подавай! И знаешь, что бесполезно, не поможет ему никакой арбуз, да и не найти его зимой, а все равно ищешь… Вот и я, вроде зимой арбуз ищу.
— Но для кого?!
— Для матери!
— Так бы и сказал! — она несмело улыбнулась ему.
— Нет, Джаннет! Ты не думай, что я оправдать себя стараюсь, вину свалить на другого. Это легко, это проще всего. Видел ведь: ходит она по домам, деньги эти проклятые собирает! А не дадут, как собака побитая, в глаза мне смотрит, стыдится… Ладно, думаю, пусть, женюсь как матери нравится! А нельзя. Нельзя так, Джаннет! Родителям доверять, уважать их нужно. Но судьбу свою решать надо самим! Только теперь я это понял…
Какой-то человек, слегка пошатываясь, подошел к ним.
— Приятель! Закурить не найдется?
— Не курю.
— Не курите… Здоровье бережете!.. — Пьяный поморщился, махнул рукой, побрел дальше.
— Ладно! — Перман хлопнул себя ладонью по колену. — Все мы задним умом крепки. Сначала сделаем, потом думать начинаем. Не доходит до нас, что преступление это — калым платить!
Девушка вскинула на него глаза, взглянула пристально и опустила голову.
«Не верит она мне!» — Перман вздохнул и поднялся со скамейки.
— Пойдем, Джаннет! Пойдем, а то концерт кончится.
Когда Джаннет вернулась домой, все уже давно спали. Только Нартач в бессильной ярости слонялась по комнатам.
Джаннет тихонько проскользнула к себе — не хотелось ей говорить сейчас с Нартач, но та вошла и плотно прикрыла дверь.
— Ты что ж, опозорить нас решила, бесстыдница? Гулмурад с вами ездил?
— Да.
— И у тебя хватило совести залезть в машину к распутнику?
Джаннет молча пожала плечами.