— Что ж, — не тая угрозы, сказал Перман, — придется спросить.
— Иди! — крикнул Агаджан, сразу перестав улыбаться. — Иди! Наушничай!
Перман повернулся, молча сбежал по ступенькам.
— Постой! Перман!
Перман обернулся, тракторист Союн догонял его. Он приближался быстро, но как-то нерешительно, словно босиком по колючке.
— Подожди, — он взял Пермана за руку.
— Чего тебе? — раздраженно бросил Перман. Противно было: сорокалетний мужик, а суетится, шепчет, по сторонам озирается!
— Понимаешь, сунул ему Овез. Точно тебе говорю — сунул! Так бы он ни за что мотор не отдал!
— Врешь небось! Откуда тебе известно, что Агаджан берет?
Союн досадливо поежился, снова поглядел по сторонам и зашептал:
— Ты что, вчера родился? Агаджана не знаешь? Хоть какую деталь даст он без взятки? Он с Овеза полсотни содрал! — Союн показал Перману растопыренную пятерню.
— А ты видел?
— Не видел, а знаю. Я ж у него сам этот мотор просил. «Давай, — говорит, — полста!» А я ему — тридцатку. Он вроде бы колебаться начал. «Ну, — думаю, — дойдет пока, а я после обеда явлюсь». Прихожу после обеда — все: был мотор, да весь вышел! Ясно?
— А председателю ты это можешь повторить?
Союн отшатнулся, словно его наотмашь ударили.
— Слушай, ты это брось! Давай сам… Зачем меня вмешивать? Я просто… чтоб ты знал. А связываться с Агаджаном…
— Ясно, — Перман кинул на Союна брезгливый взгляд. Тот сгорбился, опустил голову. — И чего языком треплешь? Ведь случись что, ты ему первый защитник!
— Ну и что?.. Другой на его месте лучше будет, да? Может, еще похлеще окажется.
— Окажется, если такого, как ты, поставят! Ты ему взятку суешь, а сам прикидываешь как бы завтра втрое себе вернуть! Ты ж уверен, что без этого жить нельзя, что привыкнуть пора к этому. Судить вас надо! Тебя — понял? Тебя! А уж потом Агаджана!
Союн обалдело глянул на Пермана, пробормотал что-то и заспешил к гаражу.
Вечером Агаджан подошел к Перману, возившемуся возле трактора.
— Такая, значит, твоя благодарность? — Агаджан весь день копил злость, и сейчас лицо его мгновенно налилось кровью. Перман распрямил спину, молча взглянул ему в глаза. — Чего вылупился?! Как припекло, Агаджан — первый друг, а теперь копать под Агаджана?
— Не копать под тебя, в могилу тебя закопать мало!
— Вон как заговорил! А когда мать твоя ходила побиралась, словно нищая, — на калым денег нет, — а я ей тысячу отвалил, не хотел меня в землю закапывать? А? Не хотел?
Перман, не говоря ни слова, схватил гаечный ключ. Их едва растащили.
Почти два дня не был дома, а как вошел, не разулся, «Здравствуй!» не сказал, прямо с порога:
— Мама, достань из сундука деньги!
Марал испугалась. Перман сказал это так, словно его смертельно оскорбили, нужно немедленно отплатить за оскорбление, а оружие лежит в сундуке.
— Зачем тебе деньги, сынок?
— Долг надо вернуть!
— Так нет же у нас свободных денег.
— Свободные несвободные, все равно нужно отдать!
— Да кому? Кому отдать-то?
— Агаджану, — сморщившись, будто проглотил горькую таблетку, сквозь зубы процедил Перман.
— Чего это он надумал?
— Я сам сказал, что верну сегодня.
— Потребовал?
— Нет.
— Тогда зачем же? — Марал недовольно взглянула на сына. — Не для того брали, чтоб сразу отдать. Отдашь, а свадьбу справлять на что? Корова продана, овцы проданы!
— Еще что-нибудь продадим! Нужно отдать, понимаешь? — Перман скрипнул зубами.
— Что? Что ты продашь?
— Дом продам! С сумой пойду, а у этого мерзавца в долгу быть не желаю!
— Что ты несешь?! Побойся бога, сынок!
Глаза у Пермана сверкали, подбородок дрожал, и мать поняла, что не спорить с ним, успокоить его сейчас нужно. Улыбнулась и торжественно произнесла:
— Вчера назначили свадьбу.
— Деньги все равно нужно вернуть!
Совсем парень не в себе. Марал встревоженно поглядела на сына, но расспрашивать не решилась. Вздохнула и пошла к сундуку.
Молча откинула крышку, достала узелок с деньгами, протянула Перману.
— Честное слово, мама, я не хотел тебя обидеть. Я знаю, как ты их собирала… Но иначе нельзя!
— Нельзя так нельзя. Отнеси, пусть успокоится.
— Понимаешь, мама, лучше последнее продать! Взятки берет, бесчинствует, а ты ему не перечь — должник! Не хочу от него зависеть!
— Ты взрослый человек, хозяин в доме. Сам решай. И так уж вынудила тебя мать поступить не по своей воле… Только лучше бы в лицо сказать, чем посторонним.
Перман опустил голову. Оправдываться не было смысла. Он даже не спросил, откуда ей известно про его разговор с Джаннет. Пробормотал виновато:
— Вот я и говорю…
— Поздно заговорил, сынок. Разве я тебе в чем перечила? Разве требовала, чтоб непременно с калымом? Сказал, сватай, стала деньги собирать. — Перман все ниже опускал голову. — Чего глаза прячешь? Сам ведь сказал, чтоб калым отвезли. Некрасиво, сынок, добрые люди так не делают. Сноха ее приходила, говорит, ты девушку в город возил. Правда это?
Перман кивнул, все еще не решаясь взглянуть в лицо матери.
— Она что ж, сама заговорила про калым или ты надумал?
— Сама. Я объяснил все, как есть. Пусть знает.
— Да уж узнали. Девушка велела передать, чтоб калым забирали. Знать тебя не желает!
Перман резко вскинул голову.
— Кто это сказал?
— Сноха ее, Нартач.
— Не верь этой женщине, мама! Я говорил с Джаннет, это такая девушка!.. А та!.. Ей лишь бы калым захватить! До другого ей и дела нет. Мы же говорили с Джаннет! Хочешь, я сегодня же все выясню? Я обещал ей прийти.
— Нет, нет! Не показывайся там, сынок, а то опять все испортишь. Назначили свадьбу и слава богу!
— Кто назначил?
— Нартач.
— Видишь, какая? Девушка калым велела вернуть, а она свадьбу назначает. Соврать складней поленилась!
— Нартач обещала, что уговорит ее. День прошел, плохих вестей нет, выходит, уладилось…
— Не знаю, мама. Не верю я этой лгунье. Надо Джаннет повидать!
Марал молча опустила голову.
Перман не знал что сказать. Он чувствовал, что глубоко виноват перед матерью, она старалась угодить ему, сделать как лучше. И перед девушкой виноват, и перед матерью — кругом виноват, а как это вышло, и не поймешь… Ладно, сейчас главное — швырнуть деньги тому мерзавцу!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Джаннет с самого утра ждала Пермана. Она была уверена, что он придет, вот только когда? Нартач спозаранок исчезла куда-то, и Джаннет не сомневалась, что она отправилась к сватье. День и ночь теперь крутиться будет, лишь бы калым не уплыл из рук. Надо будет — соврет, недорого возьмет. Всполошилась, когда она с Перманом в город поехала — честь ей дорога! Плевала она на честь, лишь бы калым не упустить. Боится, будут они с Перманом встречаться, возьмут да и сговорятся по-своему. Плакал тогда ее калым!
А вдруг Нартач их уговорит и Перман сюда больше не придет? Ну что ж. Если он согласен на такую свадьбу, значит, вчерашние его слова — вранье. Но этого не может быть. Он говорил от души. Не всякий решится на себя всю вину взять. Запросто мог на мать свалить или еще чего-нибудь придумать… Честный парень… Все еще может наладиться, только бы Нартач не испортила! Скажет, что девушка сама требовала калым. А вдруг он поверит? Вдруг решит, что все их вчерашние разговоры — звук пустой?..
Нартач вернулась после полудня. Довольная, веселая, глаза сверкают, словно мумие в горах нашла.
— Ну что, не права я была? — Нартач налила себе чаю. — Конечно, Гулмурад, паразит этот, взбаламутил парня. Теперь и сам не рад, что наплел тебе бог весть что!
Джаннет не поверила ни слову, и все-таки внутри у нее все сжалось.
— Ты что же, Пермана видела? — спросила она, не повышая голоса.
— На что мне Перман? С матерью его разговор вела.
Джаннет облегченно вздохнула.
— Не верю я тебе. Ни на грош не верю!
— Вот дрянь! Бегаешь, бегаешь из-за нее, а она…
— Не бегай! Мне твои хлопоты не нужны!
— Нет, вы поглядите на нее! Я же матери твоей, покойнице, да будет земля ей пухом, обещала пристроить тебя! Заботиться обещала, как о дочери родной, а ты!.. — Нартач сморщилась, собираясь пустить слезу. — Целовать бы меня должна, что все устроила. Мать-то, как услыхала, что ты ночью с ним каталась, — на дыбы. «Не нужна нам такая!» Уж уламывала…
— Врешь! Все врешь! — крикнула Джаннет. — Всех оплести, всех оклеветать готова, только бы калыма не лишиться!
Нартач смутилась.
— Да что ж ты не угомонишься, беспутная?.. — растерянно пробормотала она и, опустив голову, отставила в старому пиалу.
— Не угомонюсь, не надейся! Представляю, что ты там врала! Ради этих поганых тряпок на веревке меня по домам водить готова!
— Да побойся ты бога, бешеная! — Нартач испуганно обернулась. — Я ж для тебя стараюсь! До небес перед людьми поднимаю!
— Не нужно! Не поднимай, не опускай! Оставь меня в покое! — Девушка всхлипнула и закрыла руками лицо.
— Ну чего? Чего завела опять? — Нартач устало вздохнула. — Не нравлюсь я тебе, так тому и быть. Недолго нам друг другу жизнь заедать. Я же все сделала. Для тебя старалась, глупая…
— Что ты сделала? — Девушка встревоженно взглянула на Нартач.
— Я им так все разобъяснила, что за счастье почтут породниться. Наврала, что отказалась ты, не желает, мол, идти за такого слюнтяя!
— Так я и знала! Знала, что все испортишь!
— Да чего ж я испортила?! День свадьбы уже назначен!
— Не хочу! Не согласна!
— С чем не согласна?!
— Замуж по твоему сватовству не согласна! Не нужна мне такая свадьба!
Нартач оторопело глянула на нее.
— Сама тогда назначай. У тебя совести хватит…
— Захочу — назначу, не захочу — не назначу! Оставь меня в покое!
Нартач пожала плечами.
— Ну откажешься ты от свадьбы, — сказала она, снова берясь за чайник. — А куда денешься? До старых лет отцов дом сторожить?