Человекоподобный механизм застыл. Его энергосистемы продолжали работать, но по внутренним каналам обмена данными более не поступало никаких программных директив.
Кукла. Металлопластиковая кукла с оплавленной грудью, исправной механикой, обреченная навечно остаться среди руин.
Снежинки таяли, попадая на корпус дройда, сбегая мутными извилистыми дорожками по его броне, но прошло несколько часов, и корпус остыл, покрывшись хрупкой коркой наледи.
Два его собрата, не пострадавшие от разряда когерентного излучения, давно покинули разрушенный квартал. Останки «LDL-55» уже перестали дымить, и их тоже начало запорашивать снегом.
Так происходило повсюду.
Запустение города являлось обманчивым, на самом деле сотни отдельных, потерявших свои подразделения кибермеханизмов продолжали преследовать и истреблять друг друга, словно руины мегаполиса демонстрировали незримому наблюдателю миниатюрный вариант одного из наиболее жестоких вероятных финалов минувшей войны.
Человечество вполне могло исчезнуть как вид, слишком велико было количество произведенных за годы войны самодостаточных боевых механизмов, которые бессмысленно воцарялись на обезлюдевших пространствах, продолжая преследовать уже никому не нужные программные цели.
До полного взаимного истребления.
Существовали ли исключения из правил?
Несомненно, но редкие, уникальные в своем роде, они не могли существенно повлиять на общую предопределенность событий.
Снегопад не прекращался.
Андроид с оплавленным грудным кожухом понемногу начал превращаться в сугроб, поднявшийся к сумеркам ветер разметал плавно кружившие хлопья снега, отдавая многоуровневые руины во власть метели.
Наступал вечер, но сумерки уже не выглядели такими плотными, — серебристое, искрящееся покрывало снега отражало редкие зарницы, периодически освещающие разрушенный мегаполис.
Где-то продолжались схватки машин, а среди обломков «Нибелунга» вдруг начался еще один, необычный акт поствоенной игры судеб.
Да, у машин (по крайней мере у некоторых, обладающих достаточными вычислительными мощностями) тоже, оказывается, была своя судьба.
Незримые эфирные волны распространялись среди припорошенных снегом руин.
Сквозь монотонное завывание ветра вдруг пробился характерный звук — это поврежденный андроид внезапно шевельнулся, его сервоприводы по непонятной причине вновь заработали, ломая хрупкую корку наледи. В сгущающихся сумерках тускло зардел точечный индикатор, возвестивший о работе аварийного навигационного устройства, принимающего внешние команды.
Поврежденное ядро системы по-прежнему не функционировало, и потому перехват управления сервомоторами не встретил противодействия. Сейчас среди руин ожил не полноценный кибернетический механизм: движимая внешней волей, шевельнулась его механическая оболочка.
Первый шаг андроида оказался на удивление точным, выверенным — таинственный оператор, видимо, отлично знал, как следует поддерживать равновесие шагающего привода на ненадежных, покрытых снегом, скользких от образовавшейся наледи поверхностях.
Отыскав импульсную винтовку, которую андроид аккуратно прислонил к огрызку стены перед роковым запуском, человекоподобный механизм начал пробираться между завалами бетонного щебня к тому месту, где в теснине разрушенного проспекта покоились обломки штурмового носителя класса «Нибелунг».
Он шел навстречу своей новой судьбе, но дистанционно управляемая механическая оболочка никак не могла осознавать данного факта.
Пилотажный скафандр, предназначенный для условий космоса, радикально отличался от привычной Земцову экипировки, но тем не менее он испытал чувство, граничащее со звенящим восторгом, когда после долгого (по его меркам) перерыва вновь облачился в боевую экипировку.
Оказывается, как много значат для человека вещи, создающие определенный психологический настрой!..
Андрея будто подменили.
Он вновь ощущал, как десятки встроенных систем контактируют с его рассудком, и это обстоятельство мгновенно меняло знаки — он более не испытывал сомнений, напротив, шаг навстречу неведомому через тесную шлюзовую камеру «Гепарда» стал для него единственным, желанным действием, — все проблемы внезапно отдалились, будто их не существовало вовсе, а был лишь период затянувшегося морока, который теперь, слава богу, исчез… растворился в вернувшихся ощущениях собственной дееспособности.
Каждый человек принадлежит своей эпохе.
Его эпохой являлась война, но возвращался Земцов не в кровавый, горячечный бред бесконечной череды боев… нет, он просто ощущал внутреннее возрождение, реабилитацию навыков, дающих чувство уверенности и (возможно иллюзорную) степень личной свободы.
Другому человеку он бы не смог объяснить собственные чувства
Пилот-ложемент «Гепарда» также имел мало общего с аналогичным устройством в рубке серв-машины, наблюдалась лишь некоторая схожесть основных узлов, но для Андрея неоспоримую значимость имела не конструкция, а внутреннее восприятие происходящего.
Он сел в кресло, дождался, пока щелкнут замки страховочных ремней и чуть приподнимутся, вставая в боевое положение, лепестки механического бутона спасательной капсулы, которая замыкалась в герметичный кокон и катапультировалась в случае критических повреждений штурмовика.
Доминантой мыслей оставалось чувство возрождения, когда каждый нерв буквально звенел от напряжения, но разум оставался кристально чист, он был готов встретить свою судьбу, как бы ни обернулись обстоятельства в дальнейшем.
Он сам принимал решения, а знакомая техногенная оболочка гарантировала ему свободу волеизъявления.
Вот, оказывается, что так сильно тревожило Земцова, не давало ему покоя с того самого момента, как он впервые очнулся на госпитальной койке.
Психология ли, философия жизни или зависимость испепеленного войной рассудка, ощущающего собственную полноценность лишь по совокупности определенных факторов окружающей обстановки, но Андрей, не углубляясь в анализ, понимал, что ожил, встрепенулся, будто вынырнул из гибельного омута навстречу свету и глотку воздуха.
Предметы.
Он уже успел позабыть бывший когда-то привычным жест, но тихий шелест мотора подачи живо напомнил полустертые в памяти ощущения тех лет, когда он еще понятия не имел, что станет пилотом серв-машины.
Пять лет он воевал в составе эскадрильи «Гепардов».
Шелест подъемника завершился сухим щелчком фиксаторов. На поддоне небольшого устройства, поднявшегося справа от широкого, усеянного кнопками подлокотника, черной глянцевитой змеей притаился, свернувшись в кольцо, шунт нейросенсорного контакта.
Данная технология уже десять лет назад ушла в прошлое, уступив место системам беспроводного удаленного доступа, но сейчас выбирать не приходилось — ядро кибернетической сети «Гепарда» повреждено, и эффективно управлять машиной можно лишь через шунт.
Тихо клацнув, сомкнулся разъем.
Изгиб оптического кабеля над правым плечом, легкое покалывание в височной области, и рассудок внезапно раскрылся, словно губка, впитывая новые ощущения.
Полный, стопроцентный контакт.
Он ощущал каждый механизм, каждый сенсор «Гепарда» как продолжение собственного тела.
Колганов был тысячу раз прав — управлять штурмовиком без подспорья главной кибернетической системы и блоков автоматического пилотирования могли лишь единицы из десятков тысяч пилотов.
Собственно, сейчас на подобное действие были способны лишь те, кто постигал губительную для рассудка глубину полного нейросенсорного контакта не по доброй воле, а под жесточайшим прессингом обстоятельств, казавшихся в начале войны намного горше, значимее, острее, чем прямой контакт нервных тканей с исполнительными узлами машин.
Они бросали навстречу земным крейсерам не столько свои жизни, сколько души…
Ритмика жестоких воспоминаний, вплетаясь в процедуру предстартовой проверки, не вредила последней, наоборот, реальность все более отдалялась, разум входил в состояние, которое трудно определить с помощью слов…
Заправочные фермы отошли.
Планетарное топливо перекачано.
Начало процесса шлюзования. Замки электромагнитной катапульты закрыты. Стартовый коридор свободен.
— Я готов, — произнес Андрей в коммуникатор.
Он не знал, кто сейчас наблюдает за стартом, наверняка Колганов, ожидающий увидеть что-то сверхъестественное.
Эдуард ошибался.
Никакой мистики. Никаких особых маневров.
— Стартовые секторы свободны, — ответил коммуникатор незнакомым голосом. — Накачка электромагнитов катапульты завершена. Отстрел через десять секунд… девять… восемь…
Он оставался спокоен.
Сенсоры штурмовика передавали в рассудок неимоверное количество данных, где отражалось все, начиная от статуса внутренних систем и заканчивая вводными данными для выхода в точку включения гипердрайва.
Ноль…
Разгон штурмовика по стартовому каналу электромагнитной катапульты сопровождался резкой перегрузкой, от которой пришел в движение сложный механизм ложемента, а Андрей ощутил легкую дурноту, так всегда бывает вначале, когда рассудок еще не окончательно слился с датчиками, а мозг все еще цепляется за ненужные теперь реалии мира физического…
Тело может сколько угодно изнывать под гнетом перегрузок либо ощущать тошнотворную легкость невесомости, но рассудок должен работать четко, не отвлекаясь на ощущения тела, ибо теперь его телом стал «Гепард», а все остальное — лишь частности, прерогатива систем жизнеобеспечения и боевого метаболического контроля.
Нужно стать машиной, полностью изменить восприятие, утонуть в потоках оцифрованной информации, раствориться в окружившей корабль бездне космического пространства, воспринимая каждый удар молекул космической пыли по потемневшей, усталой от множества вылетов броне, только тогда, подумав о движении, разум мгновенно и безошибочно сформирует верную команду для исполнительных подсистем.
Он — разум, заключенный в оболочку из титана и керамлита.