В 1936 году Марсель Л’Эрбье не скрывал симпатии к идеям социализма и к тем акциям, которые собирался проводить в мае Национальный фронт. Подкрепляя слова делом, он открыто поддерживал протесты своих друзей-синдикалистов, например, участвовал в Первом общем съезде кинематографистов. В то время больше всего его беспокоило усиление нацистского движения по всей Европе. Для того чтобы «Франция проснулась, задумалась, поднялась и не осталась глухой к грохотанию немецких пушек»[219], он решил выпустить на экраны фильм «Новые люди» по роману Клода Фаррера. «Обращение к тому пути просвещения и почти братского отношения к другим народам, по которому шла Франция (хоть этот взгляд сегодня и представляется спорным) на марокканской земле, должно было задеть, уже на земле французской, то чувство национализма, которое мы должны сохранить для будущего»[220].
Он сумел убедить Натали сниматься, несмотря на ее желание больше не заниматься кино. Но как можно было отказаться играть вместе с Харри Бором, незабываемым Жаном Вальжаном? Он был приглашен, чтобы воплотить образ «нового человека» – строителя прогресса, который начал делать первые шаги в тюрьме, а потом с помощью ума и таланта деятельность его достигла небывалого размаха, результаты его начинаний, и благих и вредоносных, – грандиозны. Соблазнившись сценарием, написанным по произведению Клода Фаррера, который получил в 1905 году Гонкуровскую премию за роман «Цивилизованные», и обещанием помощи от Эвы Франсис, она не смогла отказаться.
Фильм, посвященный памяти маршала Лиоте[221], рассказывал о судьбе Амедея Буррона (Харри Бор), бывшего каторжника, который стал одним из самых влиятельных дельцов Марокко. Натали играла обворожительную вдову, виконтессу Кристиану де Сент-Фой, с которой Буррон познакомился во время своих многочисленных путешествий. Измученная долгами, она жила только для своего младшего брата (Клод Сенваль). Он заканчивал учебу в Политехническом институте, за которую она едва могла платить. Буррон влюбился в нее с первого взгляда с почти маниакальной страстью и решил, что только новое замужество, как по волшебству, сможет положить конец всем ее бедам. Но Кристиана не отвечала на его чувство и оставалась для него только идеальным образом. Наконец, она рассказала ему о своем бурном прошлом. Виконтесса была замужем за человеком, который погиб в битве при Вердане во время Первой мировой войны. В то время у нее была любовная связь, но после смерти мужа, мучимая чувством вины, Кристиана рассталась со своим любовником. Буррон, тронутый такой искренностью, настойчиво просил ее стать его женой, даже несмотря на то, что она никогда не полюбит его.
Позже, во время поездки в Марракеш, она снова встречает своего бывшего возлюбленного, графа Анри де Шассана (Макс Мишел), советника местного князя, у которого Буррон пытался выкупить оливковые плантации.
Решив, что муж манипулирует ею и сознательно толкает в объятия Шассана, чтобы заключить сделку на выгодных условиях, она объявляет ему, что уходит. Она вручает ему подписанный контракт. Буррон уверяет, что не догадывался о ее прошлой связи с капитаном, чьего имени она никогда не называла. Но Кристиана не слушает его объяснений.
Натали блестяще справилась с такой ролью, показав противоречивый характер этой осторожной и пылкой женщины. Ее взгляд, когда она смотрит на Шассана после семи лет разлуки, выражает всю глубину отчаяния и тоски. Л’Эрбье мог гордиться своей протеже.
Первые месяцы 1936 года работа над фильмом осложнялась политическими волнениями. Работники индустрии кино были настроены против хозяев. Там, где Л’Эрбье снимал студийные сцены в интерьере[222], съемочная группа все время опасалась начала забастовки. Натали с облегчением уехала из Парижа в Марракеш в апреле 1936 года. Там она жила в отелях «Маммуния» и «Атлас». После изнурительных съемок княжна с особенным удовольствием проводила вечера на приемах, которые устраивались в их честь во дворце Эль Глауи, и, в частности, «наслаждалась супом, разлегшись на кушетках, инкрустированных золотом, в опаловом свете дюжины серебряных светильников»[223]. Национальный фронт казался там таким далеким, и Натали поднялась на борт корабля в Касабланке, чтобы вернуться в Марсель, с тяжелым сердцем.
Съемки проходили трудно, потому что Харри Бор, словно впустив вымысел в реальность, безнадежно влюбился в свою партнершу. Он совершенно обезумел, вспоминала его коллега и подруга Рене Сент-Сир. «Бедняга больше ни о чем не мог говорить! Он умирал от ярости, потому что его любовь не была взаимной. Однажды Харри сказал мне, что не понимает, почему прекрасная Палей предпочитает ему “всех этих педерастов и лесбиянок”, и это его собственные слова. Но мне приходится признать, что он не обладал ничем, что бы могло соблазнить ее, бедный старина Харри! Только вообразите себе союз Красавицы и Чудовища!»
Премьера «Новых людей» 22 декабря 1936 года стала настоящим событием конца года. Happy few, избранные счастливцы, присутствующие в зале, а там были многие представители правительства и дипломатического корпуса, друзья Лиоте, литераторы и критики, начали неистово аплодировать уже на последних титрах. Все последующие дни пресса в последний раз восхваляла изысканную и сдержанную манеру игры княжны.
«…Единственную женскую роль в фильме играет Натали Палей – она так изысканна и трогательна…»[224]
«Натали Палей раскрыла образ мадам Буррон очень точно и даже слишком достоверно…»[225]
«Натали Палей изящна и непоколебима…»[226]
Такой триумф, тем не менее, не изменил ее решения. Она не только покинула кинематограф, но и навсегда уехала из Франции в Соединенные Штаты.
Ее образ в кино оказался очень самобытным, а карьера короткой, но впечатляющей: за три года она снялась в шести фильмах, ее партнерами были самые знаменитые актеры десятилетия, она работала с двумя первоклассными режиссерами, никогда ничем не жертвуя ради коммерческих интересов. Она осталась в воспоминаниях воплощением аристократической утонченности (некоторые даже упрекали ее за то, что она была узницей этого образа), но могла передать чувства и страсти, которые раздирали и ее саму, и современников в том круге людей, в котором сама она занимала уникальное место. Отчаянно изысканные и сложные тридцатые годы стали временем, символизирующим искусство жить, хотя идеалы того времени оставались далекими от настоящей жизни. Но разве это важно? Разве мы судим о поколении только по самым прозаическим деталям повседневности, забывая о мечтах и стремлениях? «Звезда кино? Гораздо больше – героиня романа, в ком отражается все то, чем восхищается поколение, отмеченное войной, – хрупкость и непостоянство»[227], – размышлял один из журналистов.
6
1937 год стал для Натали началом нового времени. Она не только жила теперь в другой стране, на другом континенте, говорила на другом языке, но даже изменила фамилию. Она покинула Францию и прошлые ошибки – лишенное чувств замужество, душераздирающие «связи», конец актерской карьеры – без сожалений. Разве не говорил Кокто, что Париж обмазывает своих жертв медом, прежде чем бросить в муравейник? Люсьен Лелонг так и не простил Натали бегства, ставящего под удар его империю, но был, тем не менее, столь галантен, что официально выразил ей признательность за восхитительное сотрудничество – десять лет совместного творчества. Незадолго до объявления о разводе он выпустил новую марку духов под названием «N». Правда, было не совсем понятно, что обозначала эта буква – имя «Natalie» или «ненависть»[228]… Кутюрье забыл об унижении благодаря новой работе: в июне он согласился занять пост президента Профсоюзной палаты модных домов и окончательно утвердил величие моды «гламур». Но, как и следовало ожидать, салоны на авеню Матиньон пережили всего несколько лет после отъезда княжны. Прощальным жестом Натали стали последние съемки во французском «Вог» у Андре Дурста – ей исполнился тогда уже тридцать один год. Это была коллекция моделей, отражавших суть стиля «Палей». Строгий костюм кирпично-красного цвета, узкое прямое фиолетовое платье, оттененное медным поясом и каракулевым болеро, жакет с черными пайетками, единственным украшением которого был прозрачный носовой платок из белого шелка. Последние искры уходящей эпохи…
После переезда в Нью-Йорк княжна тут же была захвачена водоворотом светских развлечений. Как никогда Натали спешила везде успеть и побывать, чтобы не оставаться наедине с собой и своими воспоминаниями. Она была почетной гостьей на всех приемах, высокое общество восхищалось ее очарованием – умом, красотой, элегантностью, страстью к искусству. К тому же ее окружал романтический ореол, связанный с династией Романовых, а после разрывов с Сержем Лифарем, Жаном Кокто или Полем Мораном ее считали обреченной на любовь, для которой невозможен счастливый исход. Манхэттен разрывал ее на части. Самым необычным вечером был костюмированный бал Barn Dance – «Амбарные пляски» на тему сельских радостей, устроенный Эльзой Максвелл[229], «фюрером» клуба «Кафе Сосаети», в «Вальдорф Астория». Холл отеля был украшен стогами сена, туда привели осликов, ягнят, свиней и уток – оторопевшие животные были обуты в войлочные ботиночки, чтобы не испортить паркет. Но главным в этой декорации была огромная механическая корова, созданная фирмой Molt et Chandon