Таким образом, доминанты политики памяти на различных этапах периода независимой Украины базируются с учетом перенесения акцентов в плоскости травма/трагедия и триумф. Можно утверждать, что в политике памяти отражаются опыт общества, актуальное состояние его базовых институтов, социально-политическая структура, соотношение общественных сил, убеждения и оценки государственно-политических лидеров.
УДК 32.019.5(477)
КИРИДОН АЛЛА НИКОЛАЕВНА. Д. и. и., профессор, директор Государственного научного учреждения «Энциклопедическое издательство», Киев.
KYRYDON ALLA. PhD, professor, Encyclopedical Publishing, Kiev, Ukraine.
E-mail: akyrydon(o)ukr.net
ДОМИНАНТЫ ПОЛИТИКИ ПАМЯТИ В УКРАИНЕ (1989–2015)
В данной статье политика памяти рассматривается как совокупность социальных практик, направленных на репрезентацию (или модификацию) определенных образов прошлого, актуализированных современным политическим контекстом. Политика памяти касается, прежде всего, интерпретации прошлого и моделируется с учетом конкретных внутренних и внешних факторов функционирования государства, а также обуславливается характером политической власти. Политика памяти характеризуется актуализацией и избирательностью, акцентирует внимание на одних событиях, героях, местах памяти, при этом игнорируя другие. При этом «память» рассматривается нами как социокультурный феномен, характеризующийся изменчивостью и зависимостью от множества факторов.
Автор выделяет несколько этапов политики памяти в истории независимой Украины. При этом важным представляется учет сложных переплетений матриц ценностных ориентаций (в «чистом виде» не происходит утверждение «новой» модели памяти, т. е., она утверждается не на «стерильной» территории). Под влиянием политики памяти происходит «переписывание» учебников, изменение мест памяти и т. и.
В целом можно говорить об обусловленности политики памяти характером власти (терминами президентских полномочий).
I. конец 1980-х – 1994 гг., причем можно выделить подпериоды:
1. трансформационные изменения ментальных установок (конец 1980-х– 1991 гг.);
2. президентство Л. Кравчука, первого Президента независимой Украины (декабрь 1991 – июль 1994 гг.);
II. президентство Л. Кучмы (1994–2004 гг.);
III. президентство В. Ющенко (январь 2005 – 2010 гг.);
IV. президентство В. Януковича (2010–2014 гг.);
V. президентство П. Порошенко (с 2014 г.)
Ключевые слова: политика памяти; репрезентации; модели памяти: образы прошлого.
DOMINANTS OF THE POLICY OF MEMORY IN UKRAINE (1989–2015)
In this article the politics of memory is understood as the combination of social practices aimed at representation (or modification) of certain images ofthe past which have been revived by contemporary political context. The politics of memory is primarily concerned with the interpretation of the past and is modeled according to the specific internal and external factors of the state functioning, and is determined by the nature of political power. The politics of memory is characterized by actualization and selectivity, focuses on some events, characters, places of memory, at the same time ignoring the other ones. The «memory» is considered a sociocultural phenomenon, characterized by variability and dependence on a number of factors.
The author divides the politics of memory in the independent Ukraine into several conventional stages. It is also important to take the complex interweaving of the matrices of valuable orientations into account (there is no confirmation of the «new» memory model in the «pure form», which means that it is confirmed not on the «sterile» area). Under the influence of the politics of memory textbooks are rewritten, places of memory are changed, etc.
The nature of the politics of memory is determined by the nature of political power in Ukraine (presidential terms of powers).
I. the end of the 1980–1994; the sub-periods can be divided into:
1. a) transformational changes in mental attitudes (late 1980s-199l);
2. b) December 1991 – July 1994) – the presidency of L. Kravchuk, the first President of independent Ukraine;
II. L. Kuchma’s presidency (1994–2004);
III. V. Yushchenko’s presidency (January 2005 – 2010);
IV. V. Yanukovych’s presidency (2010–2014);
V. Presidency of P. Poroshenko (from 2014).
Keywords: the politics of memory; representations; memory models; images of the past.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аникин Д. Политика памяти в современном российском обществе: урбанистический аспект // Известия Саратовского университета. 2011. Т. 11. Вып. 1. C. 3–7.
2. Аникин Д. Политика памяти в современном украинском обществе // Сучасна україністика: наукові парадигми мови, історії, філософії: Зб. статей/ За заг. ред… к. філос.н., проф. О. C. Черемської, д. філос. н., проф. О. М. Кузя (матеріали IV міжнародної наук. конф., Харків, 8–9 квітня 2014 р.). Харків: ХНЭУ, 2014. С. 210–216.
3. Аникин Д. Стратегии трансформации политики памяти в современной России: региональный аспект // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 7: Философия. Социология и социальные технологии. 2012. Вып. 3. C. 121–126.
4. Копосов Н. Память строгого режима: История и политика в России. Москва: Новое литературное обозрение, 2011. 315 c.
5. Макаров А. Политика памяти как элемент региональной культурной жизни // Власть. 2008. № 12. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/politika-pamyati-kak-elementregionalnoy-kulturnoy-zhizni (Последнее посещение: 01.06.2015).
6. Ніколаєць Ю. Політика історичної пам’яті в Україні на початку ХХІ ст. // Політологічні студії: Збірник наукових праць. 2011. Вип. 2. С. 192–204.
7. Позднякова-Кірбят’єва Е. Соціологія соціально-історичної пам’яті:теоретико-методологічні та емпіричні студії. Запоріжжя: Запорізький національний університет, 2014. 400 с.
8. Рикер П. Память, история, забвение. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2004. 725 c.
REFERENCES
1. Anikin Daniil. ‘‘Politika pamjati v sovremennom rossijskom obshhestve: urbanisticheskij aspect’’, Izvestija Saratovskogo universiteta 11 (2011). P. 3–7. (in Russian).
2. Anikin Daniil. ‘‘Politika pamjati v sovremennom ukrainskom obshhestve’’, Suchasna ukraїnіstika: naukovі paradigmi movi, іstorії, fіlosofії: Zb. Statej, ed. Ol’ga Cherems’ka and Oleg Kuz’ (materіali ІU mіzhnarodnoї nauk. konf., Harkіv, 8–9 kvіtnja 2014 r.). Harkіv: HNEU Publ., 2014. P. 210–216. (in Russian).
3. Anikin Daniil. ‘‘Strategii transformacii politiki pamjati v sovremennoj Rossii: regional’nyj aspect’’, Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta 3 (2012). P. 121–126. (in Russian).
4. Koposov Nikolaj. Pamjat’ strogogo rezhima: Istorija i politika v Rossii. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie Publ, 2011. 315 p. (in Russian).
5. Makarov Andrej. ‘‘Politika pamjati kak jelement regional’noj kul’turnoj zhizni’’, Vlast’ 12 (2008). http://cyberleninka.ru/article/n/politika-pamyati-kak-element-regionalnoykulturnoy-zhizni (date of access: 01.06.2015) (in Russian).
6. Nіkolaєc’ Jurij. ‘‘Polіtika іstorichnoї pam’jatі v Ukraїnі na pochatku XXI st.’’, Polіtologіchnі studії: Zbіrnik naukovih prac’ 2 (2011). P. 192–204. (in Ukrainian).
7. Pozdnjakova-Kіrbjat’єva Ellina. Socіologіja socіal’no-іstorichnoї pam’jatі:teoretikometodologіchnі ta empіrichnі studії. Zaporіzhzhja: Zaporiz’kij nacional’nij universitet Publ., 2014. 400 p. (in Ukrainian).
8. Riker Pol’. Pamjat’, istorija, zabvenie. Moscow: Izdatel’stvo gumanitarnoj literature Publ., 2004. 725 p. (in Russian).
Новая культурная история и репрезентация травмы в мемуарах ингерманладнских финнов
Саволайнен Е. А.
Современные попытки написать единый учебник истории, который мог бы примирить разные группы общества – продолжение выстраивания «сверху» системы ценностей и идентичности. Это история «великих людей» и история военных конфликтов между воображаемыми сообществами, но в этой версии истории нет места частному человеку. Авторов таких предложений можно упрекнуть в недостаточном знакомстве с западной послевоенной философией, которая отрицает монополию на истину и говорит о невозможности редукции к единству[527]. Пересматривать и критически анализировать прошлое – та функция социально-гуманитарного знания, без которой было бы невозможно развитие гуманитарной науки.
В 1980-х гг. на Западе начинает свое развитие «новая культурная история» или историческая антропология, как альтернативная методология исследований, обращенная к микроистории[528] и возможности «остраннения», изживания из себя посттравматического опыта[529]. Фокус таких исследований сосредоточен на расщепленном взгляде на историческую ткань. История предстает не единым монолитом – она становится многомерной, руинизированной, автор повествования выступает не жертвой, но свидетелем.
Также с 80-х гг. в США развиваются междисциплинарные исследования травмы на стыке психологии, культурологии и истории. Началом стало новое прочтение работы[530] Фрейда, где он рассматривает меланхолию либо как фиксацию на моменте травмы, либо как культурную амнезию, реакцию вытеснения. Второй тип реакции – печаль, скорбь – как проработка травматического опыта, открытие нового взгляда на проблему, изменение отношения, помогающее человеку примириться с травмой и не замыкаться в ней, находить новое «психическое пространство».
В России разговор о травме остается ненормативным, что имеет под собой целый комплекс причин. Закрытость архивов, государственный заказ на историографию и преподавание истории в школах, страх