.
Потенциально более опасными, нежели изменчивые историографические течения, оказались непредсказуемые партийные чистки во время Большого Террора. В тот период любая книга могла в одночасье превратиться из партийного катехизиса в антипартийную контрабанду, поскольку Главлит получал строгие предписания изымать из обращения любые печатные материалы, или изображения, связанные с жертвами чисток[235]. Из-за опустошительных потерь среди партийной элиты (особенно в рядах «старой гвардии») учебники истории были особенно уязвимыми. Всего через несколько месяцев после выхода в свет «Краткого курса истории СССР» его чуть было не изъяли, потому что в нем упоминались Косиор, Бубнов, Егоров и др. Мехлис лично вымарал портрет Блюхера, стоило экземпляру учебника попасть на его стол[236]. Подробные приказы в попытке предотвратить занесение книги в черный список Главлита были немедленно телеграфированы на места. Вот пример одной из инструкций в адрес руководства области: «В книге “Краткий курс истории СССР” стр. 178 фотографию разоблаченного врага народа Егорова залить тушью или аккуратно заклеить»[237]. В экземпляре учебника, по которому учились в Вологде в конце 1930 годов, встречаются не только вымаранные имена, но и газетные вырезки, наклеенные поверх портретов репрессированных Егорова и Блюхера[238]. О подобных случаях, происходивших от Москвы до Кавказа, упоминается и в мемуарах[239].
Вопреки ожиданиям завершение кровопролитных чисток в 1939 году не облегчило положение на учебном фронте, в результате подписания пакта Молотова-Риббентропа с нацистской Германией в августе того же года были отданы указания удалить все обличительные высказывания против «фашистов» из учебных программ государственных школ. В сохранившемся вологодском учебнике, упоминаемом выше, слово «фашист» вычеркнуто, а вместо него на полях послушно вписано слово «империалист»[240]. Такая историографическая и политическая нестабильность задержала второе издание учебника Шестакова в начале 1940 года и чрезвычайно усложнила работу над учебниками более высокого уровня: от учебника для старших классов Панкратовой до хрестоматий по истории древнего мира, средневековья и нового времени[241]. Большинство из них опоздают к началу 1940–1941 учебного года.
Одновременно с неистовым перередактированием проверка Оргбюро ЦК вылилась весной 1941 года в дальнейшую реорганизацию официальной учебной программы по истории[242]. В отчете сообщалось, что учащиеся с трудом осваивают огромное число имен, дат и событий, упоминаемых в учебниках, что препятствует усвоению материала в целом[243]. Не принимая во внимание мнение учителей (как обычно, считавшихся слабым звеном), в Оргбюро решили урезать учебную программу. «Улучшения» осуществлялись за счет пояснительных материалов, содержащихся в учебнике Шестакова. Сокращения были также призваны привести учебную программу по истории в соответствие с материалами курсов по географии, сталинской конституции и другими дисциплинами, приоритетными с официальной точки зрения[244].
Результат реформ оказался непредвиденным: они способствовали еще большей русификации школьной программы. Руссоцентризм шестаковского учебника не только влиял на содержание других курсов — реформы заставили Наркомпрос в 1940 году потребовать освобождения от выполнения условий государственного и партийного постановления 1934 года, настаивавшего на преподавании истории зависимых государств и колоний в государственных школах[245]. В Наркомпросе утверждали, что изучение этих предметов по отдельности излишне увеличит нагрузку учащихся, и выступали за включение большей части материала в программу курсов по мировой истории — решение, которое неизбежно привело к полной маргинализации предмета[246]. Попытки создать учебник по колониализму — в 1940 году им шел уже шестой год — очевидно, были оставлены вскоре после этого[247]. Проекты по созданию учебников для каждой республики, задуманные для того, чтобы компенсировать руссоцентричное направление книги Шестакова, видимо, сошли на нет в то же самое время[248].
Вместо этого все силы были брошены на завершение давно ожидаемого продолжения учебника Шестакова, учебника более высокого уровня по советской истории для восьмых-десятых классов под редакцией Панкратовой. Первые две книги трехтомного издания «Истории СССР» в итоге увидели свет в конце 1940 года. В газете «Правда» их появление было отмечено пророческими заявлениями: «Учебник по истории явится хорошим средством для воспитания советского патриота, для пробуждения любви к славному прошлому как великого русского народа, так и других народов СССР»[249]. На деле поводов для оптимизма было меньше, так как первое издание учебника оказалось настолько трудным, что некоторые учителя, отчаявшись, вернулись к книге Шестакова[250]. Несмотря на схожие проблемы с удобочитаемостью, в качестве альтернативы также прибегали к «Краткому курсу истории ВКП(б)» — вопреки всем сложностям, связанным с заменой учебника по гражданской истории книгой, рассказывающей об истории партии[251]. Для понимания того, насколько реализуем был такой ход, необходимо сначала изучить состояние партийного образования в 1930 годы.
Курсы политобразования и дискуссионные кружки к середине 1930 годов были организованы во многом по тем же принципам, что и государственное школьное обучение. Перед пропагандистами-комсомольцами была поставлена задача дополнить лекции по истории партии «фактами и примерами из современной жизни, дать слушателям полное представление об исторических событиях», — подход, призванный «воспитывать слушателей в духе советского патриотизма»[252]. Возрастала роль учебников в программах курсов, составленных для членов партии, гражданских специалистов и солдат Красной Армии. Книги элементарного уровня, например, «Политбеседы» С. Б. Ингулова или «Политграмота» Волина и Ингулова, знакомили читателей с вопросами, более подробно раскрытыми в учебниках по истории партии Н. Н. Попова «Очерк истории ВКП(б)», Ем. Ярославского «История ВКП(б)» и В. Г. Кнорина «Краткая история ВКП(б)»[253]. В целом ряде других пособий также прослеживалась связь с такими основополагающими трудами, как «СССР — страна социализма», «История Гражданской войны в СССР» (под ред. Горького), «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье» Л. П. Берии и «Сталин и Красная Армия» Ворошилова[254].
Учебной программе, с самого начала напоминавшей лоскутное одеяло, стала угрожать еще большая опасность, когда в результате партийных чисток второй половины 1930 годов в ней появились зияющие дыры. В середине 1937 года, например, во все областные, краевые и республиканские парторганизации были разосланы указания, согласно которым в черный список попадали учебники Попова и Кнорина, а также все издания «Истории ВКП(б)» Ярославского, выпущенные до 1936 года. Пособия, написанные под редакцией Волина и Ингулова, а также Ингулова и В. Карпинского, было решено уничтожить, как только будут опубликованы исправленные издания. Несмотря на официальные заверения в адрес обеспокоенных преподавателей на местах, что новые учебники политграмоты и истории партии очень скоро увидят свет, выпуск новых материалов был задержан до осени 1938 года из-за следовавших одна за другой волн чисток[255].
Тем временем Политическое управление Красной Армии рекомендовало готовить вводные уроки на основе дополнительных текстов, таких как «Наша Родина» Стецкого и «Что дала Советская власть трудящимся?» Калинина[256]. Учащиеся, прошедшие начальный уровень подготовки, могли переходить к изучению следующих материалов: «К 20-летию Октябрьской революции» В. М. Молотова, сборнику «20 лет советской власти» или «СССР — страна социализма»[257]. Предполагалось, что законченный вид этой бессистемно составленной программе должен придать исторический нарратив, роль которого выполняли заключительные главы «Краткого курса истории СССР» Шестакова, так как историю партии, согласно официальным указаниям, нужно было изучать в связи с историей страны[258].
О приоритетах государственной школы напоминают и попытки централизовать политическое образование, в середине 1930 годов характеризовавшееся чрезвычайно широким, но, очевидно, неэффективным набором курсов, разработанных для партийного руководства, а также военных и гражданских специалистов[259]. Вопросы реформы образования появились даже на повестке дня Политбюро весной 1937 года: обсуждалось предложение ввести двухуровневые курсы, в первую очередь для партийных кадров. Однако с этими планами пришлось распрощаться в начале осени; очевидно, последняя волна партийных чисток настолько основательно уничтожила существенную часть советского пантеона героев, что Главлит фактически должен был наложить запрет на все учебники, необходимые для таких курсов