[595]. Только за первые шесть месяцев войны музей посетило более 30 тысяч человек[596]. Музей Красной Армии организовал выставку «Героизм великого русского народа», которая отображала события Отечественной войны 1812 года, а также более недавнего времени — вооруженные конфликты на оккупированной немцами Украине в 1918 году и на советско-финской границе в 1939–1940 годы[597]. По всей территории РСФСР выставлялись мобильные экспонаты; места для них выбирались самые разные: фойе вологодского театра, Антирелигиозный музей Бурятской АССР, Этнографический музей в Калинине и, разумеется, множество станций московского метрополитена[598]. Посетители московских выставок в 1943–1944 годы оставляли в книгах отзывов записи такого типа:
«Выставка и лекция понравились тем, что показывают наглядно цель и значение борьбы русского народа с германским фашизмом по примеру наших славных предков».
[Красноармеец М. П. Сирокин].
«Образцы великих русских полководцев дают нам пример и обязывают нас, бойцов и командиров, драться с гитлеровцами так, чтобы ни одного оккупанта не осталось на нашей священной земле». [Анонимная запись].[599]
Аналогичные выставки, посвященные «героическому прошлому русского народа», открывались по всей стране, от Астрахани до Сахалина[600].
Преданность своему прошлому проявлялась с самого начала войны и в самоотверженных усилиях русских людей уберечь памятные места от надвигающихся войск Вермахта[601]. Когда фашистские мародеры разрушали и грабили русские историко-культурные центры — усадьбу Л. Н. Толстого в Ясной Поляне, дом Чайковского в Клину, дом-музей Чехова в Таганроге, монастырский комплекс в Новгороде или ансамбль Екатерининского дворца под Ленинградом, — советская пропаганда всякий раз обличала немецких захватчиков в этих преступлениях против русской нации[602]. Словно пытаясь символически компенсировать утрату национальных памятников, русские открывали вместо них новые. В начале 1944 года главная ленинградская магистраль, пролегающая в нескольких кварталах от разрушенной при бомбежке квартиры Пушкина на Мойке, возвратила себе старинное название «Невский проспект», — за четверть века до этого она была не слишком удачно переименована в «Проспект 25 октября»[603].
Патриотические темы звучали и на сценах драматических и оперных театров, хотя осуществлять масштабные постановки во время войны было нелегко. В число наиболее популярных спектаклей 1941–1942 годов входили оперы Глинки «Руслан и Людмила» и «Иван Сусанин», «Князь Игорь» Бородина, «Евгений Онегин» Чайковского, пьесы «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» и «Воевода» Островского, «Ревизор» Гоголя и инсценировка романа Толстого «Анна Каренина»[604]. Не меньшим успехом пользовались такие пьесы современных авторов, как «1812», «Фельдмаршал Кутузов» и «Великий государь» (пьеса об Иване Грозном) Соловьева, «Русские люди» Симонова, «Русский характер» А. Н. Толстого, «Давным-давно (Питомцы славы)» А. Гладкова (пьеса, посвященная войне 1812 года), «Ключи от Берлина» К. Финна и М. Гуса (пьеса о Семилетней войне), а также «Генерал Брусилов» Сельвинского[605]. Врач Е. Сахарова в марте 1942 года с похвалой отзывается в своем дневнике о постановке пьесы «Суворов» в московском Театре имени Станиславского[606]. С большим успехом ставились военные драмы Симонова: Московский Областной драматический театр в 1941–1942 годы 56 раз сыграл его пьесу «Русские люди» на сценических площадках четырнадцати крупных промышленных районов страны; ее посмотрели более 45 тысяч человек[607]. Летом 1942 года пьеса была поставлена в Саратове, где в то же время исполнялись оперы «Евгений Онегин» и «Иван Сусанин»[608]. Как явствует из письма, написанного в 1944 году заключенным Н. А. Никаноровым, эти пьесы ставились даже в ГУЛАГе: «Меня прикрепили на работу в Магаданский театр. Играю Брусилова в пьесе Сельвинского “Генерал Брусилов” и получаю глубокое удовлетворение от того, что Брусилов в моем исполнении пользуется огромной любовью зрителей и что зритель, просмотревший спектакль, через моего Брусилова ненавидит немцев еще больше, чем до того, как посмотрел спектакль»[609].
Кинематограф участвовал в пропагандистской кампании с не меньшей активностью, чем в 1930 годы. Помимо кинохроники, демонстрировались довоенные художественные фильмы «Петр Первый», «Суворов», «Минин и Пожарский», а также «Александр Невский», который вернулся на экраны после двадцатимесячного изгнания, связанного с подписанием Пакта Молотова-Риббентропа в августе 1939 года[610]. Такие авторитетные лица, как И. И. Минц, утверждали, что эти эпические фильмы на исторические темы пользуются большой популярностью у зрителей, и, судя по всему, у них имелись на то основания[611]. Летом и осенью 1941 года были переполнены не только городские, но и сельские кинотеатры[612]. В 1942 году Свердловский обком партии организовал кинофестиваль на тему национальной обороны, демонстрируя колхозникам области с помощью переносных кинопроекторов ленты «Александр Невский», «Суворов», «Минин и Пожарский»[613]. Более поздние фильмы — «Иван Грозный» Эйзенштейна и выпущенная Петровым экранизация «Фельдмаршала Кутузова» Соловьева, — также были встречены на «ура», что отчасти объяснялась тем, что они были разрекламированы задолго до их выпуска на экран[614].
Другие фильмы, демонстрировавшиеся в эти годы, — «Богдан Хмельницкий», «Георгий Саакадзе» и «Давид-Бек» выполняли вспомогательную роль в кинопропаганде[615]. Они затрагивали — по крайней мере, номинально — украинские, грузинские и армянские темы и были порождены наблюдавшимся в начале войны подъемом национальной культуры в этих республиках. Однако республиканское кино, как и другие виды художественного творчества, было обязано придерживаться руссоцентристской линии. Один из исследователей отмечает, что постановщикам этих фильмов, воспевающих воинские традиции своего народа, надо было соблюдать осторожность в выборе героя, чтобы не прославить того, кто совершал подвиги в войнах с Россией. Тему «дружбы народов» рекомендовалось раскрывать на примерах из прошлого, и фильм должен был показывать, что безопасность и счастье, к примеру, армян всегда зависели от союза с русскими[616]. Несоблюдение этих требований могло закончиться так же плачевно, как издание «антирусской» «Истории Казахской ССР» Панкратовой. Примером может служить вспыхнувший в 1944 году скандал в связи с «националистическим» фильмом А. П. Довженко «Украина в огне»[617].
Один из ведущих американских специалистов по истории газеты «Правда» утверждал недавно, что научно-исследовательская литература традиционно преувеличивает руссоцентристскую направленность советской прессы периода войны[618]. С этим мнением трудно согласиться в свете множества приведенных выше фактов, доказывающих, что руссоцентризм преобладал практически во всех сферах советской массовой культуры того времени[619]. Журналист А. Верт очень точно оценил ситуацию, записав в своем дневнике 1942 года: «Никакого разграничения между советским и русским больше не существует»[620]. Оглядываясь назад в 1950 году, один из участников войны сказал в интервью сотрудникам «Гарвардского проекта» по исследованию советской общественной системы, что «когда в 1941 году разразилась война, все коммунистические лозунги исчезли, и в борьбе с нацизмом использовались только русские лозунги». Другой выразился еще более прямо, заявив, что в 1941–1945 годы «русские сражались за свое отечество, а не за коммунистическую партию»[621].
Нельзя сказать, что жизнь других народов СССР, помимо русского, совсем не нашла отражения в советской массовой культуре того времени. Однако «русским» темам отдавалось несомненное предпочтение как в количественном, так и в смысловом отношении. О различиях в подходе ко всему «русскому» и «нерусскому» пишет в своем дневнике московский журналист Н. К. Вержбицкий в связи с широко освещавшимся в прессе подвигом солдата нерусской национальности Ибрагимова. Журналист замечает, что в этом случае восторги прессы очень быстро утихнут, и противопоставляет этому традицию времен Первой мировой войны, когда подвигами таких героев, как, например, казак Кузьма Крючков, восхищались неделями[622]. Вержбицкий подразумевает, весьма проницательно, что люди иных национальностей считаются недостойными слишком большого внимания прессы и обречены на скорое забвение, в отличие от бесконечного восхваления воинской доблести русских героев прошлого и настоящего, от Кутузова до Зои Космодемьянской.