История становления национализма и его истоки в социальной мысли XVII-XIX вв.[54]
Национализм как политический принцип и политическая идеология — один из важнейших социальных и политических феноменов современности. Ученые — историки, экономисты, философы, социологи, политологи — в течение длительного времени исследуют это явление. Истоки современных теорий национализма можно увидеть в работах многих западноевропейских мыслителей разных эпох. История и философия — две тематические линии, которые рассматриваются в данной главе учебного пособия. Вопрос, который мы ставим перед собой, — как возник и развивался национализм в истории и сознании людей; что подготовило его приход и расцвет?
2.1 Истоки национализма в социальной мысли XVII-XIX вв.
2.1.1 Эрнест Ренан и его лекция о нации
Современные исследователи национализма отмечают, что история национализма как отчетливой идеологии относительно недавняя; ей около 200 лет. Историю же ее научного изучения можно начинать со знаменитой лекции французского историка Эрнеста Ренана «Что такое нация?», прочитанной в Сорбонне в 1882 г. (Renan, 1887)1[55].
Ренан, Эрнест (Renan, Ernest) (1823—1892), французский историк и философ. Жозеф Эрнест Ренан родился 27 февраля 1823 г. в Третье (Бретань). Намереваясь стать священником, Ренан поступил в малую семинарию в Париже, а затем в большую семинарию св. Сульпиция. В 1845 г., разочаровавшись в религии, он оставил семинарию и продолжил образование в Сорбонне. Этот беспокойный период своей жизни Ренан описал в «Воспоминаниях детства и юности» (Souvenirs d’enfance et de jeunesse, 1883). В 1848 г. он написал книгу «Будущность науки» (L’Avenir de la Science, 1890), в которой провозглашается вера в науку: «Наука есть религия... лишь наука способна разрешить все проблемы, и со временем она заменит религию».
В 1850 г. Э. Ренан был назначен библиотекарем Национальной библиотеки, а в 1860 г. возглавил археологическую экспедицию в Палестину. К этому времени он уже получил известность как авторитетный специалист по восточным языкам и по истории религий. В 1852 г. Ренан защитил докторскую диссертацию на тему «Аверроэс и аверроизм». В 8-томной «Истории происхождения христианства» (Histoire des origins du Christianisme, 1863— 1883 гг.) он развивает свою позицию рационалистической критики, особенно ярко — в первом томе «Жизнь Иисуса» (1863) при объяснении чудес, сотворенных Иисусом. В 1862 г. Ренана назначили профессором еврейского языка в Коллеж де Франс, через год он был уволен из-за своих еретических взглядов, но после падения Наполеона III вновь занял кафедру (1871). Однако к науке он относится без прежнего энтузиазма. Он уже не был уверен, что наука сможет найти решение всех проблем, и этот скептицизм проявился в его «Философских диалогах и фрагментах» (Dialogues et fragments philosophiques, 1876). Работа Ренана «Интеллектуальная и моральная реформа Франции» (1872) представляет собой важный документ, позволяющий судить о политических теориях автора. В этой работе он проявляет себя как консерватор, сторонник монархии, противник всеобщего избирательного права, готовый, однако, согласиться со справедливой республикой. Ренан оказал большое влияние на поколение 1870-х гг. Умер Ренан в Париже 2 октября 1892 г.
Эрнест Ренан известен своей формулой: «Нация — это повседневный плебисцит». Он старался определить, что делает группу людей нацией. Последовательно перебирая понятия — раса, религия, язык, общность интересов, география — ученый показал, что ни одна из этих характеристик сама по себе не обеспечивает единство нации. Различие между нацией и государством было для него очевидным. Например, австрийскому государству, несмотря на все его усилия, не удалось сплотить населяющие его народы в единую нацию, чего добилось французское государство. Военные поражения могут благоприятствовать консолидации нации (как в Италии), а победы на поле боя — быть гибельными для ненационального государства (Турции за пределами Малой Азии).
Что же такое нация? Согласно Ренану, «это душа, духовный принцип». Одна частица этой души — в прошлом, в общем историческом наследии, другая — в настоящем, в согласии принять на себя переданное от предков культурное богатство и нести его дальше. Прошлое нации полно усилий, жертв и преданности. Общие печали сплачивают ее больше, чем радости. Желание быть вместе может быть сильнее, чем языковое разнообразие или разные религии. В какой степени точка зрения Ренана является волюнтаристской? Полагал ли он, как это ему неоднократно приписывалось, что лишь субъективная воля сплачивает людей в нацию? Нация — это итог долгого развития, который должен быть постоянно подтверждаем. Здесь нет ни непреложной необходимости, ни произвола воли.
В концепции Ренана много внимания уделяется истории, общей судьбе, усилиям династий по объединению территорий. События, приведшие к образованию национальных государств, неизбежно отражаются в сознании в мистифицированном виде: длящиеся во времени — как одномоментный акт (например, объединение северной и южной Франции), кровавые деяния — как исторические усилия. Забывчивость и даже исторические ошибки — неизбежные спутники создания нации. «Сущность нации в том, что у всех индивидов было много общего, и что все они забыли о многом». Для национального сознания беспристрастные исторические изыскания могут быть просто вредными[56].
Мы преднамеренно начали рассмотрение работ, посвященных научному изучению национализма, с классической лекции Э. Ренана. На эту работу сегодня ссылаются практически все исследователи национализма.
Однако задача данного раздела гл. 2 — представить ретроспективу развития тематики национализма в истории западноевропейской философии. Существует мнение, что возникновение национализма во многом было предопределено развитием самой философской мысли Европы. Поэтому дальнейшее изложение материала коснется более ранних веков и мыслителей.
2.1.2 Мыслители прошлого о народах, политике и государстве
Известный немецкий исследователь национализма К. Хюбнер строит свою теорию нации, отталкиваясь от тезиса, что феномен нации еще издревле составлял субстанциональную основу государства, не исключая Античности и Средневековья.
Напомним, что греческий полис был городом-государством с обширными земельными владениями. Политически грек рассматривал себя в первую очередь как афинянин, фифанец (фиванец — житель Фив), спартиат и прочие, отождествляя себя тем самым со своим мифическим происхождением, историческим и географическим местоположением. Но существовало и сознание общности всех античных греков. Объединенные своим мифом и определяемой им культурой, они отграничивали себя от остальных народов, называя их варварами, а себя — эллинами.
Итак, с одной стороны, греки обладали партикулярной национальной идеей, идеей полиса, с другой, — у них была и общеэллинская идея. И корнем обеих был миф[57].
В дальнейшем идея государства развивается в политической философии, в «Государстве» Платона и «Политике» Аристотеля.
Для Аристотеля культурная общность (koinonia) в государстве настолько значима, что мера заботы о ней со стороны человека определяет его ведущую роль в этом обществе.
Из развития и независимости национальной культуры как главной государственной цели вытекает учение Аристотеля о различных типах государственного устройства. При этом лучшим ему представляется то, которое может опереться на широкие слои среднего сословия, в том случае, если оно предлагает лучшие предпосылки наиболее широких возможностей досуга для благородной жизни, который бы не был омрачен ни бедностью, ни расточительной роскошью. Там, где имеются широкие слои среднего сословия, в государственной жизни допустимо участие максимального числа граждан без опасности анархического или плебейского бунта, возможность которого, согласно философу, свойственна демократии.
Такой идеальный строй, допускающий наивысшую степень соучастия политически одаренных, Аристотель называет полития (politeia).
Конечно, нельзя приписывать Аристотелю какую-либо определенную теорию нации и национализма. Однако в «Политике» Аристотель, пускай еще в далекой от теории нации форме, пытается охарактеризовать различные нации. При этом Аристотель обращается к распространенному тогда различению греков и варваров, которое усматривалось в способности греков удерживаться от крайностей.
Рассуждая о наилучшем государственном строе, Аристотель обращается к вопросу: какими свойствами должно обладать население такого государства. Он пишет, что племена, обитающие в странах с холодным климатом, притом в Европе, преисполнены мужества, но недостаточно наделены умом и способностями к ремеслам. Поэтому они дольше сохраняют свободу, но не способны к государственной жизни и не могут господствовать над своими соседями. Населяющие же Азию в духовном отношении обладают умом и отличаются способностью к ремеслам, но им не хватает мужества; поэтому они живут в подчинении и рабском состоянии. Эллинский же род, занимая как бы срединное место, объединяет в себе те и другие свойства: он обладает и мужественным характером, и умственными способностями; поэтому он сохраняет свою свободу, пользуется наилучшим государственным устройством и способен властвовать над всеми, если бы он был только объединен одним государственным строем[58].
Таким образом, в силу особенной одаренности греков, согласно Аристотелю, они были приспособлены для того, чтобы господствовать над всеми остальными нациями, если бы только могли образовать единое государство, чего, однако, не случилось.
Аристотель обращает внимание и на различия между отдельными эллинскими племенами, предлагая собственную типологию в соответствии с характером населения племени и характерным образом жизни.
Истоки политической философии и теории национализма присутствуют и в сочинениях римских мыслителей. Римский национальный миф во всей полноте представлен в сочинениях Цицерона, Полибия. Однако миф этот угасает с превращением Рима в мировую империю. В этом контексте население государства, его граждане — это уже не граждане полиса. Возникшая общность охватывала большую часть известного тогда мира, разнообразные народы и культуры.
И все же она покоилась на общей культурной идее, а именно на идее римского права, которая лишь одна гарантировала совместное и взаимопроникающее сосуществование многообразных культур[59].
Развитие национального сознания и теоретических основ национализма в ХУ—XVI вв.
Продолжая рассмотрение путей формирования национального сознания в истории европейского человечества, обратимся к эпохе Средневековья и сочинениям средневековых мыслителей. Исследователи отмечают, что Средневековье породило Европу как сообщество многих народов, в котором отдельные народы чувствовали себя укрытыми и защищенными, а далее сама историческая ситуация во многом способствовала развитию национального самосознания.
К. Хюбнер пишет: «Из мультикультурной нации как общности, объединенной скорее формально, чем содержательно (т.е. лишь скорее идеей римского права) гражданством Римской Империи, могла развиться новая, отмеченная единой культурной идеей нация лишь в той мере, насколько жившие там народы и племена могли быть сплочены друг с другом своей общей христианской верой и приспособленной к ней единой формой правления»[60].
В соответствии с универсальной идеей Священной империи повсюду формировался в целом инвариантный правящий строй, состоящий из духовенства и аристократии. Дворяне могли находиться на службе, в том числе и военной, в любой стране, браки среди представителей аристократических родов различного национального происхождения заключались регулярно. В целом культивировалось сознание общей принадлежности к универсальной империи, определяемой общностью культуры и государственного устройства, что во многом объяснялось и необходимостью противостояния внешнему давлению.
Следует обратить внимание и на то, что Священная Римская империя в эпоху Средневековья представляла собой цветущее многообразие народной и племенной жизни, которая препятствовала застывшему и мертвому единообразию... Гражданин Священной империи, тем самым, лишь отчасти обнаруживал свою национальную идентичность в универсальной христианской идее. Отчасти она коренилась в его народно-племенной принадлежности, его языке, обычаях и жизненном пространстве, которыми были отмечены эти племена и народы. Речь идет о христианских саксах, франках, ломбардцах, лотарингцах и других. Империя прямо-таки юридически определялась простым перечислением живущих в ней племен. Концилии распределялись на земляческие курии, а именно немцев, англичан, французов, испанцев. Подобным же образом членились и торговые конторы, и студенты в университетах.
Такое интенсивное выражение национальной жизни было самым тесным образом связано с международной феодальной системой. Отдельные народы и племена образовывали единицы управления империи. Князь, и тем более король, обладал тем большей властью, чем больше наций охватывала сфера его господства...[61]
Для дальнейшего общественного развития наибольшее значение имело появление мануфактур, торговой буржуазии и городов. Это было связано и с крестовыми походами, которые не только требовали больших материальных средств, но и в невиданно большом объеме расширяли торговое пространство. Однако именно буржуазия породила подлинное национальное сознание, и именно по образцу античного полиса: гражданин идентифицировал себя с городом и его окрестностями, однородность которых вытекала из общности языка и единой гражданской культуры. Уже в Средневековье торговые фирмы классифицировались по нациям.
Но важно отметить, что города обнаруживали своих естественных союзников, и ими оказались влиятельные синьоры, которые могли способствовать освоению более широкого торгового пространства и гарантировать необходимую для этого свободу передвижения. Эти влиятельные синьоры мыслили, правда, не в собственно национальном, а скорее в династическом духе: посредством брака, войны или покупки они стремились создавать обширные территории, которые охватывали несколько наций.
Эпоха гуманизма сыграла решающую роль в развитии гражданского национального мышления. Интерес к античному государству, которое обрело в эпоху гуманизма значимость образца, а также интерес к ветхозаветному иудейскому национальному государству были непосредственно связаны с заботой о сохранении родного языка и национального историописания. На этой почве в Италии сформировались взгляды таких мыслителей, как Петрарка, Рьенци (Кола ди Риенцо) и Макиавелли. Во Франции, где национальное сознание было связано с именем Жанны Д’Арк, с 1539 г. законы и распоряжения издавались на французском языке. Изображенные в «Германии» Тацита нравы и добродетели рассматривались как корни восхождения сущности немцев, а немецкий дух — как источник и основание национального единства.
Именно в этом духе в 1501 г. X. Бебель составил речь, обращенную к императору Максимилиану, а в 1505 г. И. Вимпфелинг написал трактат «Epitome Germanorum». В 1553 г. Б. Ренанус издает полное собрание Тацита. Немецкое самосознание Ульриха фон Гуттена и Лютера приобрело всеобщую известность. Перевод последним Библии на немецкий язык стал произведением выдающегося значения. Развитие национального мышления продолжало сказываться и в дальнейшем. В 1634 г. была основана Французская академия. В 1617 г. М. Опитц составил «Aruslarchus sive de kontempu linguae teutonicae», где призывал изучать немецкий язык и немецкую национальную литературу[62].
Никколо Макиавелли (Niccolo Machiavelli) — итальянский общественный деятель, политический мыслитель, историк, военный теоретик. В центре его внимания — власть и величие Италии. Борьба за эти идеалы требует обращения к вдохновляющей памяти об истоках Римского государства: народ должен помнить о мифических началах своей истории. «Говоря здесь о коллективных общностях, — пишет Макиавелли, — каковыми являются общности государственные и религиозные, я утверждаю, что лишь те изменения могут принести им благо, которые возвращают их к их корням»[63].
Макиавелли, Никколо (1469—1527) — происходил из древней, но обедневшей патрицианской семьи. В период Республики Макиавелли активно занимался политической деятельностью, бессменно занимая в течение 14 лет место секретаря Совета десяти (1498—1512), выполнял важные дипломатические поручения. После политического переворота, который вернул власть семье Медичи, Макиавелли был заподозрен в участии в антиправительственном заговоре, отстранен отдел, а затем выслан в свое поместье близ Флоренции, где написал большую часть своих произведений.
В связи с этим Макиавелли анализирует характеры отдельных народов: «Рожденные в одних природных условиях люди всегда имеют в общем и целом одинаковые предрасположенности». Хотя большинство народов, по Макиавелли, ожидает печальная участь, но этот вывод обязан лишь тому, что он в особенности стремится представить в выгодном свете римлян и флорентинцев. В его понимании именно они претендуют на статус носителей государственности.
В одном из своих самых известных произведений «Государь» (1513) Макиавелли рассуждает о политике пришедшего к власти нового государя. Одна из стоящих перед ним проблем в его стремлении удержать власть — это вопрос о том, принадлежит завоеванное или унаследованное владение к одной стране и имеет один язык, либо к разным странам и имеет разные языки. Очевидно — это вопрос национальной культуры и традиций, с которыми приходится сталкиваться при управлении государством. Макиавелли обращается к этому вопросу уже в третьей главе своей работы. «В первом случае, — пишет мыслитель, — удержать завоевание нетрудно, в особенности, если новые подданные и раньше не знали свободы. Чтобы упрочить над ними власть, достаточно искоренить род прежнего государя, ибо при общности обычаев и сохранении старых порядков ни от чего другого не может произойти беспокойства. Так, мы знаем, обстояло дело в Бретани, Бургундии, Нормандии и Гаскони, которые давно вошли в состав Франции; правда, языки их несколько различаются, но благодаря сходству обычаев они мирно уживаются друг с другом»[64].
Но если завоеванная страна отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам, то здесь удержать власть, согласно Макиавелли, значительно труднее, здесь требуется и большая удача, и большое искусство. Философ пишет, что одно из самых верных средств — переселиться в эту страну на жительство. Такая мера упрочит и обезопасит завоевание. Так, согласно автору, поступил турецкий султан, завоевав Грецию, перенеся туда свою столицу[65], поскольку лишь проживая в стране, можно заметить начинающуюся смуту и своевременно ее пресечь.
Огромное влияние на философию в Англии и Франции в XVII в. оказал английский философ Джон Локк (1632—1704). Его классическая формулировка либерализма вдохновляла творцов Американской революции и авторов Американской конституции[66].
Сущность государства, по Локку, — это свободное объединение ради сохранения интересов граждан. К любому религиозному воззрению следует относиться с толерантностью: ни мусульмане, ни иудеи, ни язычники не должны исключаться из числа граждан государства по причине своей религии.
Главное политическое сочинение Локка — «Два трактата о правительстве» (1690). Политическую власть Локк определяет как право создавать законы, подразумевающие наказание смертной казнью и, следовательно, меньшие наказания для регламентации и сохранения собственности, а также применение силы сообществом при исполнении этих законов и в случае защиты государства от иностранного посягательства, и все это — только для общественного блага. Из этого следует, утверждает Локк, что правительство берет на себя обязательства, утраченные правителем, который не способен обезопасить общественное благо. Авторитет правителя скорее условный, нежели абсолютный. Индивид не отказывается от всех своих прав, вступая в гражданское общество. Он укрепил свое право собственности, «соединив свой труд» с тем, что изначально было дано человечеству как общее, но теперь стало его собственностью благодаря труду. Он имеет право ожидать от политической власти сохранения его собственности (его личности и его владения, права свободы мысли, слова и совести). Фактически единственное право, от которого он отказывается, вступая в гражданское общество, это право судить и наказывать своего близкого (что является его правом в природном состоянии). Он оставляет «исполнительную власть закона Природы» и «отказывается от нее в пользу гражданского закона»; он превращает сам себя в субъекта гражданского закона и находит свою свободу в подчинении. Чтобы сохранить эту свободу, Локк поддерживал смешанную конституцию: законодательная власть должна быть избирательной, тогда как исполнительная — это обычно одна личность, монарх, и он выступает за разделение законодательной и исполнительной власти. Народ в пределе своем — суверен, хотя в теории Локка не всегда ясно, в чем заключается непосредственная суверенность. Но народ всегда имеет право перестать поддерживать правительство и свергнуть его, если оно не оправдывает его доверия.
Ключевой идеей политической философии другого представителя философии Нового времени Г.В. Лейбница является идея империи. Согласно Лейбницу, по аналогии с божественным творением все европейские государства должны находиться в отношениях друг с другом в состоянии предустановленной гармонии, и именно немецкой империи, рожденной в средневековой универсальной империи, судьбой Европы предопределено стать ее образцовым центром. Лейбниц написал трактат о реформе немецкой империи, в котором он рассуждает о том, что именно в интересах Европы империя должна окрепнуть и предстать в виде ведомой кайзером целостности, не подвергая опасности свое органически-федеративное устройство. «Империя, — пишет Лейбниц, — есть главное звено, а Германия — центр Европы. Германия была грозой всех своих соседей, теперь же ввиду ее раздробленности оформились Франция и Испания, подросли Голландия и Швеция. Германия же стала яблоком раздора... Германию бросают друг другу, словно мяч, которым играют эти монархии. Германия — это поле борьбы, на котором разыгрывается первенство Европы. Короче, в Германии не перестанет литься своя и чужая кровь, покуда она не повзрослеет, соберется, объединится и навсегда отсечет надежду всех претендентов на ее завоевание»[67].
Лейбниц, Готфрид Вильгельм (1646—1716) — немецкий философ, математик, физик, юрист, историк, языковед — т.е. яркое воплощение интеллектуала эпохи Просвещения, человека энциклопедической образованности.
Судьба Европы навеки и самым тесным образом переплетается у Лейбница с судьбой Германии. Европа не способна достичь расцвета без своего могучего центра, а Германия без Европы не может стать тем, чем она должна стать.
Лейбниц выступает против культурного засилья и доминирующего влияния французской культуры. В культурном порабощении ему видится прелюдия политического рабства. Сюда же относится и проникновение французского языка в немецкий, да и вообще подражание французской моде и формам жизни.
В трактате «Призыв к немцам лучше блюсти их язык и рассудок, с приложением проекта общества немецкого духа» Лейбниц пишет: «Ясно, что вслед за почитанием Бога первое, что лежит на сердце добродетельного человека, — это благополучие Отечества, которое является как нашим собственным делом, так и требует выполнения общественных обязанностей»[68].
Жан-Жак Руссо подготовил почву для французского национализма, теоретически обосновав суверенность народа и сотрудничество всех в формировании национальной воли, а также выделив простой народ как истинную сокровищницу цивилизации[69]. Впрочем, национализм, складывавшийся во время Французской революции, стал чем-то большим — он стал триумфом рациональной веры во всеобщее человечество (гуманизм) и либеральный прогресс. Известный лозунг «liberte, egalite, fraternite»[70] и Декларация прав человека и гражданина считались универсальными и общезначимыми, а значит существующими не только для французского народа, но и для всех индивидов/наций. Индивидуальная свобода, человеческое равенство, братство всех людей были краеугольным камнем всякого демократического и либерального национализма.
Руссо, Жан-Жак (1712—1778) — французский мыслитель эпохи Просвещения, философ, реформатор педагогики, писатель, композитор, теоретик искусства. Руссо завоевал огромную популярность уже при жизни: он был признанным властителем дум большинства французов второй половины XVIII в. Его породила определенная историческая эпоха, но в той же мере и он сам своими блестящими и оригинальными сочинениями способствовал ее становлению. Руссо родился в Женеве в 1712 г. в семье ремесленника-часовщика. После беспокойной юности он переехал в Париж, где добывал средства к существованию в качестве то учителя, то секретаря, то переписчика нот. Систематического образования Руссо не получил. Всем, чего он достиг, был обязан самому себе. В середине XVIII в. Дидро, издававший «Энциклопедию», привлек Руссо в редакцию и ввел в круг энциклопедистов.
Слава Руссо началась с опубликования трактата «Способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов?». Руссо сумел заметить опасность там, где ее не разглядел никто другой: развитие науки вовсе не обеспечивает автоматически человеческого счастья. В отличие от других просветителей Руссо противопоставляет познание вещей просвещенной (разумной) нравственности. Руссо считал, что всем людям изначально, от природы, присущи нравственные побуждения, и если существует зло, то это вина цивилизации. Тем самым была поставлена проблема отчуждения человека от человека, от природы, от государства. Этой проблемой позже будут заниматься Гегель, Фейербах, Маркс, экзистенциалисты, фрейдисты. Отсюда звучит призыв Руссо «возвратиться к истокам», бежать от всего социального, рассудочного к естественному, сентиментально искреннему, устремиться от культуры к природе. Руссо идеализировал прошлое, но он не звал назад, к первобытному состоянию. Идеал Руссо — в будущем. Это будущее должно было, по его замыслу, возродить ряд черт прошлого «естественного» состояния.
Основная тема философских размышлений Руссо — судьба личности, судьба человека, находящегося в современном обществе с его сложной культурой и противоречиями. В основе знаменитого трактата «Об общественном договоре» (1762) лежит мысль о том, что насилие не может быть источником права. Сущность общественного договора в том, что каждое отдельное лицо отказывается от всех своих прав и передает их в пользу общества. При этом человек остается неотъемлемым членом общества. Таким образом, Руссо преобразует само понятие о личном праве и превращает его в право политическое. Всемирную славу Руссо создали его знаменитые сочинения — «Юлия, или Новая Элоиза» (1761) и «Эмиль, или О воспитании» (1762).
Смелость мыслей Руссо вызвала преследования со стороны властей. «Эмиль» публично был сожжен в Париже. Власти не захотели терпеть присутствия Руссо ни в Париже, ни в Женеве, он был обречен на скитания. В последние годы жизни он трудился над автобиографическим сочинением — «Исповедью», беспощадным анализом собственной личности. Историю своей жизни Руссо успел довести до 1765 г. Книга была издана уже после смерти Руссо в 1778 г. Влияние идей Руссо на последующие поколения велико. Ему посвящали свое перо мадам де Сталь, Л. Фейербах, Р. Роллан, Л.Н. Толстой.
Основная проблема, которую решает Руссо в трактате «Об общественном договоре» (1762), заключается в следующем: как согласуются индивидуальные воли внутри общественной воли. Руссо определяет гражданское общество как искусственную личность, обладающую «общей волей», «общая воля» есть нечто принципиально незримое, такой же незримой оказывается и нация. Общественный договор является условием появления общества, нации, государства.
Согласно исследователю Французской революции Ф. Фюре, представление о нации развивалось по «концептуальному плану», предначертанному Руссо в трактате «Общественный договор» с его ключевой идеей об осуществлении самим народом своего собственного суверенитета[71]. Центральная для всей политической философии XVIII в. проблема заключалась в следующем: если концепция личности обретает самую общую форму в идее природного равенства людей, т.е. представляет собой определенную ценность, если, стало быть, власть и закон основаны на согласии личностей, тогда что есть общество? Как понимать, что личность одновременно свободна и в то же время эта свобода отчуждена от государства?
Руссо дает ответ на этот вопрос: переход от личности к общему (социальному), которое «служит основанием всех прав», возможен благодаря наличию всеобщей воли. Всеобщее (общая воля) предполагает атомизацию социального тела, предполагает членение на индивидуальности, «автаркические» личности, которые только при его посредстве могут сообщаться друг с другом так, что, подчиняясь ему, каждая личность подчиняется лишь самой себе[72]. Именно поэтому, полагает Фюре, не может существовать, по крайней мере теоретически, никакой промежуточной структуры, — например, представительства граждан, — между всеобщей волей и индивидуальными волеизъявлениями, из которых она состоит. Если бы такая структура существовала, она явилась бы преградой для частных интересов и нарушала бы равновесие между свободой личности и подчинением закону. Суверенитет каждого гражданина есть неотъемлемое условие существования нации, благодаря которому каждый может вносить свой вклад во всеобщую волю[73]. У Руссо читаем («Об общественном договоре», кн. 2, гл. 1): «Суверенитет, который есть только осуществление общей воли, не может никогда отчуждаться, и суверен, который есть не что иное, как коллективное существо, может быть представляем только самим собою».
Индивидуальное не противоречит общему, индивидуальный интерес включен в общий, так же как общий — в индивидуальный. Индивидуальное и общее представляют собой два полюса одного и того же целого. Революционеры, вдохновлявшиеся идеями Руссо, решают проблему примирения социального мышления и индивидуальных ценностей на свой манер, действуя от имени придуманного общества, «народа»[74].
Творчество французского мыслителя, писателя и историка Ш.Л. Монтескье (1689—1755) относят к одному из основных источников происхождения романтической философии государства. Исследователи творчества Монтескье отмечают, что не было ни одного адепта романтической философии государства, который не опирался бы на работы Монтескье.
В истории социальной мысли идею значительного влияния природной среды на общество отстаивали сторонники так называемой географической школы в социологии, основателем которой справедливо признается Монтескье.
Истоки географической школы восходят к его знаменитому сочинению «О духе законов». Монтескье полагал, что климат и рельеф страны влияют на типичный характер и темперамент людей, на их манеры поведения и отношение к труду. Это порождает определенный «дух народа», которому соответствуют «дух законов» и формы политического правления в обществе.
Например, Монтескье полагал, что в странах с очень жарким климатом люди могут выполнять тяжелый труд только при прямом принуждении, поэтому для таких стран характерно рабство. Для островных стран и небольших государств, отгороженных от возможных завоевателей морями или горами, согласно Монтескье, типичны более свободные политические режимы, чем для больших континентальных империй, сохранение и управление которыми требует абсолютистских форм власти[75].
Иоганн Готфрид Гердер — мыслитель, оказавший большое влияние на развитие национальной проблематики.
Гердер, Иоганн Готфрид (1744—1803) — немецкий историк и социальный философ-просветитель. С 1776 г. генерал-суперинтендант в Веймаре. Уже в начале 1770-х гг. он становится одним из самых влиятельных философов Германии, главным вдохновителем движения «Буря и натиск».
Гердер выдвинул тезис о том, что человечество как нечто всеобщее воплощается в отдельных исторически сложившихся нациях. Народы с их разными языками — это многообразное выражение единого Божественного порядка, и каждый народ вносит свой вклад в его осуществление. Единственным предметом национальной гордости может быть то, что нация составляет часть человечества. Особая, отдельная национальная гордость, так же, как гордость происхождением, — большая глупость, ибо «нет на земле народа, единственно избранного Господом: истину должны искать все, сад всеобщего блага должны создавать все...».
Гердер выдвинул органицистское понимание нации, основанной на этносе. Ученый выступал против революционизирующего влияния Франции и отстаивал необходимость воссоздания исторической германской общности на базе собственной ее культуры. Он доказывал, что культура сама по себе обеспечивает основу коллективной идентичности. Культурное наследие передается с помощью его главного носителя — родного языка, в котором также сохраняются мифы и верования прошлого. Государству Гердер отводил второстепенную роль: это лишь искусственное образование, которое паразитирует над культурной и религиозной общностью, над «духом народа». Таким образом, в немецкий национализм изначально был заложен сплав романтизма и этнонационализма, который столь трагически проявился через столетие.
В работе «Идеи к философии истории человечества»[76] Гердер рассматривает историю развития многих народов. Особое внимание он уделяет немецкому народу. «Мы подходим к племени, — пишет Гердер, — отличающемуся ростом и телесной силой, предприимчивостью, смелостью и выносливостью на войне, героическим духом, способностью подчиняться приказу, следовать за вождями, куда бы они ни повели, и разделять покоренные земли между собой как добычу; тем самым это племя, благодаря своим обширным завоеваниям, благодаря тому строю, который всюду учреждался им по немецкому образцу, более всех других народов способствовало страданию и счастью этой части света»[77]. Историк так описывает типичных представителей немецкого народа: «Высокий рост, сильное тело, красота и стройность, наводящие ужас голубые глаза — все это одухотворено верностью и воздержанностью. Немцы послушны старшим, дерзки в нападении, терпеливы в опасности, а потому для всех народов, особенно для выродившихся римлян, они были или приятели, или страшные враги»[78].
Гердер отмечает, что при таком постоянном военном строе у немцев непременно должно было недоставать иных добродетелей, которыми они весьма охотно жертвовали в пользу главной склонности или главной потребности — войны. «Земледелием занимались они не особенно усердно, и, ежегодно перераспределяя наделы, даже мешали тому, чтобы кто-либо чувствовал удовольствие от владения собственностью и от лучшей обработки земли. Германия на долгое время оставалась лесом с лугами и болотами, где рядом с немцами — этими людьми-героями, жили лось и тур, давным-давно истребленные немецкие звери-герои»[79].
Подобные описания Гердер приготовил практически для всех народов. Однако вывод, который делает историк, обобщая самые разнообразные характеристики и оценки, состоит в том, что ни один народ в Европе не достиг культуры сам по себе. Напротив, каждый стремился держаться своих прежних грубых нравов, насколько это только было возможно, чему способствовал и плохой, жесткий климат, и необходимость дикого военного уклада всей жизни. Ни один европейский народ не знал, не изобрел собственных букв; и испанские, и северные рунические письмена берут начало в письменности других народов; вся культура Северной, Западной и Восточной Европы — это растение, выросшее из римско-греческо-арабского семени. Много времени потребовалось этому семени, прежде чем народ мог прорасти на этой куда как суровой почве, пока он принес первые, еще очень кислые плоды; но даже и для этого потребовалось страшное средство — чужеземная религия. Только тогда, путем духовного завоевания, было достигнуто то, чего не смогли достичь римляне-завоеватели... это новое средство культуры, цель которого была огромна: нужно было все народы сложить в один-единственный народ, счастливый в современном и будущем мире; и это средство нигде не действовало так сильно, как в Европе.
Итак, развитие народов составляет как бы единую цель, где каждое звено связано с предыдущим и последующим. Каждый народ использует достижения своих предшественников и подготавливает почву для преемников.
Что же касается немецкого народа, то хотя он составлен из нескольких народов, а точнее племен, но тем не менее германский национальный дух существует, и быть тому «на вечные времена»[80].
В конечном счете, по мнению Гердера, германская нация, как и все другие, должна обрести единство и идентичность в культуре, а культура олицетворена прежде всего в языке.
Особое внимание Гердер уделяет вопросу о связи нации и языка. Рассматривая эту проблему, он приходит к выводу о необходимости толерантного отношения к другим языкам, культурам, нациям. Все нации для Гердера суть лишь ветви от ствола человечества. Мировая история реализует божественный план, в котором каждое отдельное звено, в том числе отдельная нация, есть средство и цель одновременно. Никакая нация или часть Земли, полагает Гердер, не могут исчерпать собой божественную идею человечества, она показывает себя разделенной на тысячи форм. В этом смысле нация — лишь часть в некотором упорядоченном многообразии, потому нация священна, неприкасаема и заслуживает в той же мере уважения со стороны других наций, в какой она сама уважает их.
Иоганн Готлиб Фихте — яркий представитель раннего германского «романтического национализма». Известный немецкий философ, слывший во время Великой французской революции «немецким якобинцем», в годы наполеоновской оккупации превращается в национально-революционного пророка, призывающего мобилизовать все силы нации для спасения отечества. Зимой 1807—1808 гг. он выступил в Берлинском университете с лекциями, ставшими знаменитыми как «Речи к германской нации». Тогда же, в 1808 г., они были изданы и впоследствии выдержали множество изданий, стали настольной книгой германских националистов более позднего времени[81].
Фихте, Иоганн Готлиб (1762—1814) — немецкий философ и социально-политический мыслитель. Родился в семье ремесленника, его взгляды сложились под влиянием Канта и Руссо. Был профессором Йенского, Эрлангенского университетов, с 1810 г. — первый ректор и профессор Берлинского университета. Зимой 1807—1808 гг. во время оккупации Германии Наполеоном Фихте с риском для жизни в «Речах к немецкой нации» призывал к моральному возрождению и политическому единству нации и высказывался против деспотизма Наполеона. Во время освободительной войны с Наполеоном вступил в ряды добровольцев, вместе с женой ухаживал за ранеными, вследствие чего оба заболели тифом и вскоре скончались.
Национальный вопрос, идеи этнополитического характера занимают большое место в творчестве Фихте. В последние годы жизни Фихте принимал активное участие в движении за национальное освобождение Германии. После захвата Германии Наполеоном Фихте увидел свое предназначение в идейной борьбе с французской агрессией и в пробуждении национального самосознания немцев. Он утверждал, что нация есть индивидуальность со своим национальным характером, цель рода — культура. Она должна быть объединена не только политически или юридически, но и экономически, общим «национальным имуществом».
В одной из своих лекций Фихте, обращаясь к истории возникновения государства, отметил, что «первым зачатком всякого соединения в государство мы признали тот момент, когда свободные люди в первый раз подчинены были в известной степени и в известном отношении воле других свободных»[82].
Вопрос о происхождении государства для Фихте неразрывно связан с вопросом о происхождении неравенства между людьми. Согласно философу, «между людьми изначально существовало крайнее неравенство нормального народа, который существовал через себя самого, как чистое отражение разума и диких и грубых племен»[83].
Каким образом произошло первое смешение обоих этих первых составляющих человеческого рода, история, согласно Фихте, не объясняет. Он отмечает, что в состоянии этого смешения даже причастные к первоначальной культуре потомки нормального народа проникаются совершенно новой и не содержащейся в первоначальной культуре задачей, а именно — выработкой в себе способности передавать свою культуру, приобретать влияние и оказывать мощное воздействие на другие племена. Вовсе не необходимо при этом, чтобы все они делали одинаковые успехи в этом совершенно новом искусстве или же все они были к нему способны; каждый из них будет развивать в себе это искусство в соответствии со своим индивидуальным характером[84].
Так немецкий философ видит процесс зарождения новых народов, новых культур, новых государств. Государство же должно возникать на основе естественной общности, базирующейся на языке и общих духовных началах, и возглавить воспитание народа.
Фихте постоянно возвращается к мысли о связи государства и культуры, их единстве. Но мир еще очень далек от единства. И каждое государство в своей автономности, согласно Фихте, смотрит на себя как на замкнутое царство культуры, и в качестве такового находится в естественной борьбе с некультурностью. Пока человечество еще односторонне развивается в различных государствах, каждому государству естественно считать свою собственную культуру единственной и истинной, остальные же государства считать некультурными, а обитателей их варварами, и потому полагать своим призванием покорение последних[85].
Размышления о народах и государствах Древнего мира Фихте проецирует на современную ему Европу и Германию. Он признавал Европу как единую общность, связанную христианской верой, общностью происхождения; доказывал самобытность немецкого народа, основывающуюся на языке, его отличие от других народов, протестовал против «иностранщины», против романских начал, подражания в «речи, платье и нравах»[86].
Обращаясь к Германии, Фихте отмечал, что отечество немцев в упадке, и это следствие не только чужеземного господства, оккупационного режима. Другие европейские страны, указывает он, используют раздробленность Германии в собственных интересах, она служит им средством разрешения собственных противоречий. Преодолеть эту ситуацию возможно только собственными силами: нужно объединиться, отказаться от участия в делах соседей и собственные дела решать самостоятельно. Пусть иностранцы будут в Германии не более чем гостями[87].
«Единство, — писал Фихте, — уже возникло, завершено и ныне существует», это единство языка и культуры немцев, прежде всего языка, отделяющего их от других народов. По его мнению, народ и отечество как носители земной вечности — нечто гораздо более широкое и важное, чем государство и общественный порядок; нация выше государства, которое есть лишь средство, служащее высшей цели развития человеческого начала; любовь к отечеству как нечто высшее должна управлять государством. Однако жизнь человека становится поистине полной и осмысленной, когда он живет в стране, где «культурная нация» и «государственная нация» идентичны. Отсюда естественно вытекает и призыв Фихте к «спасению» нации.
Но как же в условиях, когда возможностей политической деятельности практически не существует, преодолеть упадок, возвратить нацию на путь самостоятельного развития, вернуть ей стремление к энергичному самоутверждению? Фихте излагает теоретическое обоснование и программу национального воспитания, поскольку, полагает он, это единственное, что немцы могут в существующей ситуации делать самостоятельно. Он усматривает в этом новый способ борьбы, в котором может участвовать каждый; целью этой борьбы станет пробуждение национального самосознания. «Станем нацией, станем самостоятельным народом» — призывал Фихте, и в условиях оккупации это было, в сущности, политическое и практическое требование, требование освобождения от наполеоновского ига. Развивая в лекциях «Речи к германской нации» философско-педагогические идеи, Фихте понимал их как политическое выступление, ибо считал, что воспитание нового человека в Германии, настоящего немца будет означать воплощение германского национального единства. Эти идеи и были восприняты в Германии как смелый призыв к борьбе против французских оккупантов. Однако обратим внимание на один оттенок идей Фихте, характерный для эпохи превращения германского романтического национализма в национализм политический. Фихте говорит о мировом призвании немцев: немцы — это некий «пранарод» (Urvolk), не деформированный подобно романским народам культурой римлян, их «праязык» возник не из соединения других языков, это живой, развивающийся язык, дарующий немецкому «пранароду» возможность постижения трансцендентного, а высокая германская душа дает ему силу осуществить эту возможность и создать новый и лучший мировой порядок[88].
Так, Фихте провозгласил идею национальной исключительности немцев как «пранарода» и немецкого языка как «праязыка». Согласно философу, немецкий народ в своем германстве несет семя возрождения человечества. Фихте формулирует мессианскую идею — остальные народы должны быть спасены немцами. Одновременно Фихте осуждал любой агрессивный, завоевательный национализм, призывал к уважению и сохранению других национальностей.
Фихте был сторонником объединенной Германии, но не империалистической, она не должна покорять другие народы.
Мы рассмотрели основные тенденции развития национальной проблематики в истории философской мысли Европы, начиная с сочинений античных мыслителей и заканчивая идеями и концепциями философов XVII—XIX вв. — эпохи европейских революций, формирования современных наций, развития национализма как политического принципа и идеологии.
Однако мы не имеем возможности рассмотреть во всем объеме теоретические исследования проблематики национализма в указанном временном периоде. Хотя, безусловно, исследование национализма не завершилось эпохой Просвещения и творчеством Фихте. Всех заинтересовавшихся историей национализма в истории философской мысли можно было бы отослать к работам Новалиса, А. Мюллера, Шлейермахера, Шеллинга, Гегеля, А. Смита. Значительную роль в развитии национализма сыграли идеи К. Маркса и его последователей. Но это темы для подробного и углубленного изучения, которое должно стать специальным предметом.
В рамках нашего курса мы представили вниманию читателей краткий экскурс в историю развития идеи национального в философских сочинениях мыслителей прошлых веков. Основная цель нашего изложения — показать преемственность национализма как политической теории, его укорененность в истории политической и философской мысли прошлого.
В XIX—XX вв. философская мысль продолжает развивать идеи национализма. Дальнейшему исследованию этого вопроса будет посвящена третья глава нашего пособия.